— Хочешь сказать, что явился не за подорожной к «грифам»?
— Я ее получу через три года.
— Получишь, потому что ты — благородный. Получишь и уберешься, а вот он, — Приск кивком указал на Сервия, — будет вялиться здесь. Вы прыгаете, мы тянем, и нечего чистить драные сапоги!
— Комендант прав, — Спентад все еще был само спокойствие, — драные сапоги надо выкидывать. Я знаю, какое место займу, если меня не убьют на юге или на севере. Вы уже уйдете в отставку, но комендант Скадарии, новый комендант, вряд ли обрадуется, если у него отберут даже ту кавалерию, что есть у вас. Он сможет только жаловаться и браниться, а я буду спорить. С Сенатом и императором, но для этого мне нужно забраться наверх. Ваш помощник этого не может, я — могу.
— Он залезет! — подтвердил Медант, хотя его никто не спрашивал.
Приск сощурился, он не собирался сдаваться.
— Ты пока не в Сенате, — отрезал комендант, — а в моей крепости. Посмотрим, что ты за птица… Кукарекать один тут уже кукарекает, а ты полетай!
Часть вторая
I
1104 год Счастливой Эры
Приск любил те короткие недели, в которые глаз отдыхает и от зимней серятины, и от летней сухой желтизны, только в нынешнем году было не до цветочков. Долгожданная весна принесла те самые пакости, что ветеран пророчил начальству и подчиненным уже лет пятнадцать.
Первыми вестниками грядущих бед стали промышлявшие за Перонтом торговцы. С их слов получалось, что у скератов сменились вожди, и не просто сменились, а с большой кровью. Празднества, которыми лохмачи отмечают весенний солнцеворот, завершились резней, и теперь по приграничным становищам бродили слухи один гаже другого. Напуганные этими слухами купцы не рисковали забираться далеко в степь, так что толку от их россказней было мало.
Не на шутку встревожившийся Приск отрядил за реку три десятка разведчиков. Соседство есть соседство — у стурнийцев за Перонтом водились и знакомцы, и торговые партнеры, и даже друзья. Ну, или почти друзья… От них комендант и надеялся получить объяснения. Надежды оправдались в полной мере, только веселей от этого не стало — новости отчетливо отдавали войной.
Купцы не врали — встреча Весны в самом деле обернулась бойней. Семь племен из тех, что кочуют вдоль стурнийской границы, как водится, стянулись к священным курганам. Туда же явились трое почетных гостей из «дальних», каждый с изрядным отрядом. Неделя скачек, состязаний, молитв с жертвоприношениями — и всеобщая пьянка, завершившаяся убийством большинства родовых старейшин и пяти вождей из семи.
Весенние драки между перепившимися степняками были делом привычным, но здесь по всему выходило, что резня — не случайность. Ее готовили загодя, и оба уцелевших явно участвовали в заговоре. Да и гости, хоть и не ввязались в это безобразие сами, новых вождей немедленно поддержали. Все это наводило на нехорошие мысли. Настолько нехорошие, что Приск решился на то, чего никогда раньше не делал и делать не желал. Запечатав должным образом составленное донесение, комендант тщательнейшим образом занес на покрытую воском дощечку то, что требовалось внушить начальству, и послал солдата за прокураторским дружком.
Спентад, надо отдать ему должное, нашелся сразу — гонял во дворе своих пехотинцев. От службы парень не отлынивал, нос особо не задирал, а цапался все больше со своим же, столичным… Вот уж кого Приск мечтал сплавить если не лохмачам, то хотя бы в другую крепость. Увы, Аппия Фертара приписали к Скадарии пожизненно и, небец сожри сенаторские штучки, в офицерском чине.
— Младший трибун Тит. Приказ коменданта.
— Садись. — Будь вина Тита лишь в рождении на брегах отца-Стурна, комендант простил бы паршивца еще прошлой зимой, но сенаторское отродье… Это для Приска было слишком. И именно это давало шанс пробить медный начальственный лоб. Ветеран отодвинул табличку-подсказку так, чтобы привыкшие к заречным далям глаза разбирали буковки. — Тут вот какое дело…
Объяснять пришлось долго — от выходящих за пределы обязанностей младшего трибуна дел комендант отпихивал умника самолично. Как оказалось, себе же во вред. Горло пересохло, Приск хлебнул водицы и поднял взгляд от исписанного воска. Сенаторский сынок сосредоточенно хмурил брови, думал, надо полагать.
— Говори, — разрешил ветеран и закашлялся.
— Говорю. Комендант подтвердил возникшие у меня опасения. Медант много знает о скератах. Кроме того, я расспрашивал торговцев и сравнивал с тем, о чем читал. Степной молодняк всегда был горяч и жаден до грабежа, но теперь он еще и уверен в себе. Урок, преподанный Октавианом, их больше не пугает — это было давно и не с ними. Новым царькам надо укреплять свою власть. Думаю, они сделают это привычным способом — поведут своих головорезов на наши земли.
Да, башка кое у кого на месте, чего доброго, в самом деле в прокураторы выбьется! В солдатские прокураторы, не в сенатские, но пока что в Отраме жирует Нумма, а за Перонтом набивают колчаны семь племен, а то и все десять!.. Если орава двинется разом, прокуратор запросит помощи, и помощь будет, при такой-то напасти как не прислать, только ее еще надо дождаться. И потом, легионы не лютики, сами не вырастут. Появятся у Перонта, значит — откуда-то уйдут…
— Надежды на то, что новоявленные царьки передерутся, немного, — напомнил о себе Спентад. Он думал о чем-то похожем.
— «Немного»! — передразнил Приск. — Небец ушастый, да нет никакой надежды! Слишком дружно ублюдки провернули свое дельце, видать, всю зиму готовились, должны были сговориться и о том, что дальше делать. Да еще эти их родичи… Ох, не зря они заявились! Воняет нынче степь, и воняет «грифами». Только вонь в мешок не сунешь и прокуратору не доставишь…
— Я доставлю, — не дожидаясь то ли просьбы, то ли приказа, произнес Тит. Парень все понял, и понял, залягай его коняга, правильно! — Доставлю, и Нумма отправит ее дальше. Императору и Сенату. Сколько у меня времени?
* * *Лишь Время Всемогущее знало, сколько оно отпустило Приску, но комендант мог гордиться — впустую не пропало ни единого часа. Въехав на показавшийся родным крепостной двор, Тит понял: все, что можно сделать, сделано, а уж чего нельзя… Хотелось бы, конечно, поднять стены хотя бы на длину копья, да чтоб запас смолы стал раза в три побольше… И метательных машин бы еще, и вторую когорту в казармы — как раз разместилась бы. Увы, это было за пределами возможностей паршивого коменданта ненужной крепости. Тут уж чем Сенат с императором обеспечили, с тем и воюй.
Приск и готовился воевать, и не он один: вести поступали со всей границы, и были они хуже не придумаешь, так что уговаривать Нумму не пришлось. Прокуратор головы под крыло не прятал, к угрозе относился всерьез, но прокураторским беспокойством дыры не заткнешь. По крайней мере, сразу.
— Нумма обеспокоен. — Тит не выдержал, злобненько усмехнулся. — Нумма крайне обеспокоен. Войска провинции спешно стягиваются, ну или должны стягиваться, к Отраме. Приграничным гарнизонам именем императора велено стоять до последнего, сдерживая продвижение варваров, а помощь будет. Это прокуратор обещал твердо.
Прокуратор не просто обещал, он клялся, призывая в свидетели собственного отца, отца Тита, порфироносного Агриппу и само Время со чада и домочадцы, вздыхал, сетовал и уговаривал, уговаривал, уговаривал остаться при своей особе. Не навсегда, а лишь пока не сползутся «черепахи»,[4] после чего взгромоздиться на самую белую и отправиться… нет, не выручать своих — очищать Отраму.
В последнем Нумма был прав: кочевникам нужны не взятые крепости, а добыча. Они не задержатся на границе, а рванут в глубь провинции, откуда их и придется гнать, а гарнизоны — это уж когда руки дойдут или дальние легионы подтянутся. Нумма опускал глаза и отводил на подтягивание месяц. В лучшем случае, а в худшем… В худшем спасители провозятся до середины лета и успеют разве что всплакнуть на погребальных курганах, в которые превратятся «столь дорого обходящиеся империи крепости».
— Прокуратор не знает, когда подойдут подкрепления, — уточнил Тит, — но он не пытается врать. Это хороший признак — о нас не «забудут».
Приск махнул рукой, и Тит ушел, так и не сказав, что его удерживали в Отраме. Может, удивись комендант возвращению столичного молодчика, молодчик бы и не выдержал, но ветеран лишь выразил удовлетворение скоростью, с которой пришел ответ. Потащивший едва отдышавшегося приятеля в степь Медант выразил кое-что другое и выражал долго. Тит слушал вполуха, привычно вынуждая коня на полкорпуса опережать бушующего кентавра. Если б не сухой ветер и не тень «грифа» над утратившей былую прыть империей, можно было вообразить себя дома на прогулке.
Сколько раз наследник Спентадов и кентавр, обсуждая ставки и забеги, перемывали кости двуногим и четвероногим! Медант тогда любил выпить и подраться, возничих считал за дерьмо, но бегал хорошо. Если зачешется правая задняя нога… А чесалась она постоянно, так как созерцать впереди себя чужой хвост строптивец не мог. Себя столичного Тит помнил хуже, то есть не помнил, а понимал. Неужели это он орал, что императора за запрет на участие в бегах надо гнать? А что делать с императором, повернувшимся спиной к отрастившей когти степи? С императором, строящим цирки и триумфальные арки за счет роспуска легионов?
— Медант, — зачем-то окликнул Тит, — что нам делать? Что нам теперь делать?
Кентавр остановился, и человек натянул поводья. Он не ждал никаких откровений. Вопрос был глупым и беспомощным, а ответ единственным — драться. Там, где застигла беда, и пока хватает сил. Границы Стурна священны, но это — для Сената, а на деле, если что и вправду свято, так это жизни дурней, которых угораздило поселиться вблизи беды, и твое слово — защитить их. То есть не только твое, много ты один назащищаешь…
— Что делать, говоришь? — Лапища Меданта растрепала лошадиную гриву, и не терпевший кентавров жеребец прижал уши. — Почему бы нам вечерком не выпить и не пристукнуть Фертара? Некоторые пасти перед войной лучше заткнуть, а завтра… Ты как хочешь, а я пробегусь за реку, разъезды разъездами, а самому глянуть не помешает.
II
Война стала явью утром. Славным весенним утром, когда по небу бегут розовые облака, пахнет расцветающими травами и ты не ждешь, не можешь ждать ничего дурного. Никто и не ждал, пока из зеленого, сбрызнутого маковой кровью моря не вынырнула темная фигура и неповторимой, знакомой всем завсегдатаям бегов рысью полетела к броду.
— Скераты идут! — крикнул Тит стоявшему парой ступеней ниже Сервию, не дожидаясь, когда вороная буря ворвется во двор.
— Идут… — подтвердил спустя четверть часа Медант, поводя блестящими от пота боками. — К нам — тысяч семь, не меньше. Остальные — кто куда, но все больше вниз по течению. «Наши» к вечеру будут здесь, а их дозоры — и того раньше…
— Значит, — припомнил Тит пророчества Нуммы, — будут переходить Перонт вплавь и в разных местах.
— Часть отправится грабить, часть останется брать крепость. — Первый помощник коменданта говорил о скератах, как о паводке, озабоченно, но не больше. — Броды и переправы им нужны позарез. Возы с добычей и рабов иначе не уведешь.
— Да, без добычи набег и потери станут бессмысленными. — Тит очень надеялся, что его голос столь же будничен, как у Сервия. — Что ж, если отправлять гонца в Отраму, надо поторопиться.
Он не собирался советовать подоспевшему коменданту, просто так вышло, но Приск то ли не расслышал, то ли…
— Поедешь?
— Нет. — Спентад уверенно выдержал цепкий взгляд. — Я сказал прокуратору все. Мне нечего добавить.
— И мне нечего. — Комендант потер лоб и вдруг усмехнулся. — Разве что передать: если Скадарию кончат, я, дохлый, не к лохмачам заявлюсь и не к Нумме, а повыше. Чтоб других так же…
Каких «других», Приск не уточнил. То ли слов не нашел то ли, наоборот, счел, что сказал все. Тит с молчаливого согласия начальства торопливо набросал короткое донесение. Время, место, примерное число идущих варваров, напоминание о том, что Скадария располагает едва ли половиной требуемых для обороны солдат, — и все. Гарнизон не клялся в верности императору и Сенату и не обещал достойных Октавиана побед. Впрочем, не спешил и с завещаниями: крепость могла выстоять, а помощь — успеть.
— Медант, — теперь Приск смотрел на кентавра, — ты Мезия встретил?
— Ночью разбежались. Мезий лохмачей на самом хвосте притащит. Часа через два.
— Как бы не зарвался, — высказал Сервий то, о чем Тит из суеверия промолчал.
— Не зарвется! — отрезал Приск. Боится накликать или просто верит десятнику? — Медант, ты как? С ног не валишься?
— С этакой прогулочки?! Да я даже не разогрелся, Тит, скажи ему, как…
— Отлично. — Слушать о Медантовых беговых триумфах Приск не собирался. — На стенах тебе делать нечего, во дворе — тем более. Доставишь в Отраму донесение и будь здоров. Назад лезть не вздумай — лишние копыта мне тут не нужны, а Стурну и тебе, глядишь, пригодятся.
— А то! — Кентавр быстро глянул на передние ноги. Он всегда так делал, собираясь бежать. — Еще встретимся. Не тут, так там, где нет Времени…
* * *В степи видно далеко, особенно с холма или башни. Какое-то время Тит, стоя меж зубцов, следил за гонцом, мчавшимся пустой — ни купцов, ни крестьян — дорогой; потом ставший точкой кентавр растворился в солнечном блеске, а человек прошел по стенам в сторону реки и стал ждать.
Медант не ошибся: когда через брод промчался стурнийский разъезд, полдень еще не наступил. Варвары отстали ненамного. Чуть более сотни всадников на разномастных невысоких лошадях остановились на дальнем берегу. Полюбовались оседлавшей приречный холм крепостью и опустевшим поселком, погалдели и двинулись берегом в обе стороны, вверх и вниз по течению. Против Скадарии осталось десятка три, эти вели себя тихо: постояли чуток на пригорке, потом развернулись и неспешной рысью убрались.
— Именно так смотрели титаны со стен Нинней, когда к ним подступали полчища Идакла. И точно так же…
Аппий Фертар! Явился… Порой Тит сыну заговорщика сочувствовал. Как столичная цаца столичной цаце и как будущий прокуратор безвредному болтуну, но сегодня Фертар откровенно бесил. Всем: напористым голосом поэта, запахом померанцевой воды, двумя родинками, кольцом с дурацкой загогулиной, которую величал Небесной спиралью… Даже заговори поэт о погоде, и то Титу захотелось бы его придушить, но Фертар, пользуясь случаем, излагал свое, то есть отцовское, мнение о том, как обустроить все. Не обошлось и без пророчеств грядущих бедствий и обвинений в оных ненавистного Идакла со всеми его отродьями, к которым до недавнего времени относили себя и Фертары. Пока с «грифьей» помощью не решили, что быть «благородными» не так вкусно, как потомками бессмертных. Единственными. Над ними ржал весь Стурн, а они не только завели фавнов, но и готовили заговор, не соображая, что это…
— …безнадежно и преступно. Мы видим начало конца, и ваше счастье, счастье нерассуждающих вьючных ослов, что вы издохнете раньше изжившей себя империи. Будь у вашего Сената хоть капля разума, вы бы оставили степи тем, кому они были дарованы Небом…
— Будь у нашего Сената хоть капля разума, тебя бы приписали не к гарнизону, а к лупанару! — Влезать в спор с сосланным придурком было не ко времени, а бить офицера — любого! — на глазах солдат нельзя, как бы ни хотелось. Спентад сжал чесавшиеся кулаки и отправился проверять своих людей.
Время, только что несшееся горным потоком, тянулось застывающей смолой. Спентад спускался во двор, вновь поднимался на стены, шутил с солдатами, переговаривался с офицерами, даже что-то съел. Очередной раз столкнулся с Приском, пошел рядом. Комендант не возражал. В парадном, заколотом фибулой-Ульем плаще и шлеме с гребнем конского волоса ветеран казался ходячей мозаикой со столь любимых императором триумфальных ворот, только в честь Скадарии еще ничего не воздвигли.