Весь тот год был заполнен пожарами и звоном стали, континент Мернадин порой казался морем крови с висящими над этим морем тучами дыма. Армия была чудовищно измотана, но все еще жаждала убивать, и это единственное владевшее людьми желание придавало им сил.
То был год боли и смерти, и повсюду, где знамена Человечества встречались в бою со знаменами элдренов с изображенным на них василиском, последние неизменно оказывались сорванными и втоптанными в грязь.
Все вопросы решались силой, с помощью оружия. Мы безжалостно расправлялись с собственными дезертирами: используя насилие, мы приучали людей терпеть.
Мы как бы стали вестниками смерти — король Ригенос, лорд Каторн, граф Ролдеро и я. Мы исхудали, как голодные псы, и казалось, что пищей нам служит плоть элдренов, а питьем — их кровь. О да, мы были свирепыми псами. Дикие глаза, прерывистое дыхание, острые клыки и вечные поиски свежепролитой крови.
Там, где мы проходили, оставались горящие развалины городов, прах, пепел, трупы элдренов, и самыми надежными и постоянными нашими спутниками были стервятники и шакалы.
Год кровопролитий. Год разрушений. Если я не мог заставить себя любить, то, по крайней мере, мог заставить ненавидеть, и это мне удалось отлично. Все боялись меня, люди и элдрены, когда я превращал прекрасный Мернадин в погребальный костер и рыскал потом на пожарище, страдая от чудовищного разочарования и невыносимой скорби, словно сжег на этом костре свое собственное племя.
Король Ригенос был убит в Долине Калакита, близ города-сада под названием Лакх.
Этот город выглядел таким мирным и совсем пустым, что мы вошли в него почти без опаски. С дикими воплями и гиканьем ворвались мы туда — то было уже не отлично вымуштрованное войско, что некогда высадилось в Пафанаале, но кровожадная орда в перепачканных кровью доспехах, толпа вонючих, пропыленных насквозь завоевателей, которые, размахивая оружием, на полном скаку влетели в город Лакх, топча копытами своих коней его прекрасные сады.
Город оказался ловушкой.
Элдрены ждали в окрестных холмах, использовав прекрасный Лакх как приманку. Их серебристые пушки внезапно рявкнули где-то совсем поблизости, обрушив на головы наших обезумевших воинов свои страшные снаряды. Скрывшиеся среди деревьев и холмов элдренские лучники тоже не теряли времени даром: их тонкие стрелы непрерывно свистели в воздухе.
Падали убитые и раненые лошади. Кричали и стонали люди. Наше обескураженное войско повернулось лицом к невидимому противнику, но наши собственные лучники почему-то стали отвечать, сконцентрировав свое внимание не на лучниках элдренов, а на их артиллерии. В какой-то степени это дало результаты: постепенно смолкли залпы серебристых пушек, элдренские лучники исчезли, словно растворились в зелени холмов, видимо, отступив к одной из нескольких последних оставшихся под их контролем крепостей.
Я обернулся к королю Ригеносу, который был рядом со мной. Он, застыв, сидел на огромном боевом коне и смотрел остановившимися глазами куда-то в небо. И тут я заметил, что стрела насквозь пробила его бедро и как бы пригвоздила короля к седлу.
— Ролдеро! — крикнул я. — Скорей, врача королю, если врач остался в живых!
Ролдеро в это время подсчитывал наши потери. Он примчался тут же, откинул забрало на шлеме короля и пожал плечами. Потом с каким-то странным выражением посмотрел на меня.
— Он уже довольно давно не дышит, судя по его виду.
— Ерунда. Не могла же его убить стрела, попавшая в бедро. Во всяком случае, такое случается крайне редко, да и не мог он умереть от подобной раны за несколько минут. Приведи доктора.
Бесстрастное лицо Ролдеро исказила загадочная улыбка.
— По-моему, он умер просто от страха. — И тут он засмеялся каким-то сатанинским смехом и с такой силой толкнул закованный в латы труп, что даже стрела выскочила из раны, а тело Ригеноса рухнуло в грязь у нас под ногами. — Теперь твоя невеста стала королевой, Эрекозе, — проговорил Ролдеро, все еще продолжая смеяться. — Так что я тебя поздравляю.
Мой жеребец дрожал, стоя над трупом, а я смотрел на мертвого Ригеноса. Потом я пожал плечами и поехал прочь.
Таков был наш обычай — оставлять мертвецов там, где они пали, вне зависимости от того, кто был убит.
А коня Ригеноса мы забрали с собой. Это был отличный конь.
Гибель короля нисколько не огорчила наших воинов, хотя несколько встревожила Каторна. Но, видимо, только потому, что сам он пользовался чрезвычайным влиянием на нашего правителя. Впрочем, для всех уже король был лишь марионеткой в руках Каторна, особенно в этот последний год, ибо фактически людьми правил совсем другой человек — мрачный завоеватель Эрекозе, и народ шел за ним и беспрекословно ему подчинялся.
Мертвый Эрекозе — так люди называли меня теперь. И еще: карающий меч Человечества.
Мне было безразлично, как они еще меня назовут: Грабитель, Кровопийца, Неистовый Рыцарь, — ибо теперь прежние сны перестали меня терзать и конечная моя цель была близка.
До тех пор, пока не пала последняя крепость элдренов. После этого я тащил за собой свои войска, словно на веревке. Я тащил их к главному городу Мернадина, через Долины Тающих Льдов — к столице принца Арджава. К Лус Птокаи.
И наконец мы увидели неясные силуэты башен Лус Птокаи на фоне красного закатного неба. Башни из черного гранита и мрамора высились, могучие и неколебимые, над нашими головами. Но я знал, что мы должны взять этот город.
В конце концов, так сказал мне и сам Арджав. По его словам, мы должны были победить в этой войне.
На следующую ночь после того, как мы разбили лагерь у стен Лус Птокаи, я сидел, вытянувшись в походном кресле, и не мог уснуть. Я глядел во тьму и думал. Это было не совсем обычно для меня. В последнее время я едва успевал добраться до постели, как тут же засыпал и храпел до рассвета, утомленный бесконечными убийствами, которые совершал в течение дня.
Но в ту ночь я размышлял.
А потом, на рассвете, с застывшим, как камень, лицом поскакал верхом в лагерь элдренов. На поднятом вверх копье развевался мой боевой флажок. И, как и год назад, рядом со мной скакал гонец.
Мы подъехали к главным воротам Лус Птокаи и остановились. С крепостных стен на нас смотрели элдрены.
Гонец поднял свой золотистый горн, и его призывные звуки эхом отдались от черных и белых башен Лус Птокаи.
— Принц элдренов! — воззвал я своим мертвым, потухшим голосом. — Арджав из Мернадина, я пришел, чтобы убить тебя.
И тут на привратных башнях я заметил какое-то движение, и появился сам Арджав. Он смотрел на меня оттуда, и в его странных глазах светилась печаль.
— Здравствуй, старый враг, — крикнул он. — Вам придется долго осаждать этот город, последний наш оплот, прежде чем вы ворветесь сюда.
— Да будет так, — сказал я, — но мы все же ворвемся в город.
Арджав помолчал. Потом снова заговорил:
— Когда-то мы условились с тобой вести сражение в соответствии с Кодексом Эрекозе. Не хочешь ли снова обсудить условия?
Я покачал головой:
— Мы не остановимся до тех пор, пока не уничтожим всех элдренов до единого. Я поклялся очистить Землю от вашего племени.
— В таком случае, — сказал Арджав, — прежде чем начнется сражение, я приглашаю тебя посетить Лус Птокаи в качестве моего гостя и отдохнуть в моем доме. Мне кажется, что отдых тебе совершенно необходим.
Я не сразу ответил ему, а мой спутник, гонец, фыркнул:
— Они, видно, почуяли, что им грозит, господин мой, и думают, что смогут так просто обмануть тебя!
Однако приглашение Арджава подняло в моей душе целую бурю таких противоречивых эмоций, что я рявкнул:
— Помолчи!
И с тяжелым вздохом вновь погрузился в раздумья.
— Что же ты мне ответишь? — крикнул Арджав со стены.
— Я принимаю твое предложение, — медленно проговорил я. И прибавил: — А леди Эрмизад в городе?
— Да, в городе, и очень хочет снова тебя увидеть. — Эти последние слова Арджав выговорил с такой странной интонацией, что в душе моей проснулись подозрения. Может быть, гонец прав? Я знал, что Арджав очень любит свою сестру.
Может быть, он знает о моем тщательно скрываемом чувстве по отношению к ней? Я и самому себе бы не признался в тех чувствах, что испытывал к Эрмизад, но именно они исподволь воздействовали на мое решение принять приглашение Арджава.
— Господин мой, неужели ты серьезно намерен войти в этот город? Да стоит тебе только оказаться за воротами, как они убьют тебя. Раньше ходили, правда, слухи, что для заклятых врагов у вас с принцем Арджавом слишком хорошие отношения, но после тех побоищ, которые ты учинил в Мернадине, он непременно сразу же убьет тебя. Как и каждый на его месте, это ведь ясно! — удивленно проговорил мой спутник.
Я покачал головой. Настроение у меня совершенно переменилось, я стал гораздо спокойнее.
— Он меня не убьет, — сказал я гонцу. — В этом я уверен. А попав в город, я смогу оценить силы противника, что было бы для нас очень полезно.
— Но ведь для нас будет настоящей катастрофой, если они убьют тебя, господин мой…
— Не убьют, — снова сказал я и почувствовал, как улетучивается моя свирепость и ненависть, как гаснет в душе моей жажда битвы. И я отвернулся от своего спутника, чтобы он не заметил блеснувших в моих глазах слез.
— Открывайте ваши ворота, — крикнул я каким-то не слишком уверенным голосом. — Я войду в Лус Птокаи как твой гость, принц Арджав.
Глава XXIII
В Лус Птокаи
Верхом я медленно въехал в город, оставив свой меч и свое копье у гонца, который теперь, должно быть, уже мчался во весь опор, совершенно потрясенный, назад, в наш лагерь, чтобы рассказать обо всем маршалам.
Улицы Лус Птокаи были тихи и печальны; Арджав спустился с крепостной стены мне навстречу, и я увидел, что и его лицо, подобно моему, сильно изменилось после всех этих сражений: заострились и посуровели черты, взгляд казался пыльным. Он и двигался не так уверенно и легко, и голос его звучал не так звонко, как в день нашей с ним первой встречи год назад.
Я спрыгнул на землю. Он схватил меня за руку.
— Итак, — проговорил он с притворным весельем, — боевой идол этих варваров все еще вполне материален. А мой народ уже начал сомневаться в этом.
— Наверное, вы ненавидите меня, — сказал я.
Он, казалось, был несколько удивлен моими словами.
— Элдрены не умеют ненавидеть, — сказал он и повел меня в свой дворец.
Арджав провел меня в небольшую комнату, где были лишь кровать, столик и стул — все сделанное на редкость искусно, все очень легкое и хрупкое, казавшееся выполненным из драгоценного металла, однако же каким-то хитроумным способом вырезанное из дерева. В углу была ванна, полная горячей воды.
Арджав вышел, и я скинул свои испачканные кровью и грязью доспехи, которые почти не снимал за последний год, и выскользнул из штанов и рубахи. А потом с чувством облегчения и благодарности погрузился в теплую воду.
После того шока, который я испытал, получив приглашение Арджава, душа моя совершенно успокоилась, даже как-то отупела. А теперь, впервые за весь этот год, я и сам полностью расслабился, я больше ни о чем не думал, как бы смывая со своего сердца налет горечи и ненависти вместе с той грязью, которая покрывала мое тело.
Я был почти весел, надевая чистое белье, приготовленное для меня заранее, и тут кто-то постучал в дверь.
— Здравствуй, Эрекозе, — это была Эрмизад.
— Госпожа… — я поклонился ей.
— Как ты живешь, Эрекозе?
— Видишь ли, во время войны я живу хорошо и действую успешно. А сейчас я с удовольствием воспользовался бы твоим гостеприимством.
— Арджав послал меня, чтобы я пригласила тебя отобедать с нами.
— Я готов. Но сперва скажи мне, как ты сама жила все это время, Эрмизад.
— Ну, в общем-то, неплохо… я здорова… — проговорила она. Потом подошла ко мне ближе. Низко опустила голову и, глядя в землю, поднесла руки к горлу каким-то умоляющим жестом. — А скажи… ты теперь уже муж королевы Иолинды?
— Мы все еще жених и невеста, — сообщил я ей. И потом, решившись, я заглянул ей в глаза и добавил, стараясь по возможности говорить ровным тоном: — Мы поженимся, как только…
— Как только?..
— Как только будет взят Лус Птокаи.
Она промолчала.
Я сделал еще шаг вперед, и теперь мы стояли почти вплотную друг к другу.
— Это единственное условие для того, чтобы наш брак состоялся, — сказал я. — Я должен уничтожить всех элдренов до единого. Ваши поруганные знамена должны стать моим свадебным подарком Иолинде.
Эрмизад кивнула, быстро на меня взглянув, во взгляде ее была печаль и, одновременно, насмешка.
— Значит, такова данная тобой клятва. Ты должен ее выполнить. Должен убить всех элдренов. До последнего.
Я прокашлялся.
— Да, такова моя клятва.
— Ну пойдем, — сказала она. — Обед остывает.
За обедом мы сидели с Эрмизад рядом, а Арджав так оживленно рассказывал об одном из весьма странных экспериментов своих предков-ученых, что все мы на какое-то время как бы забыли о предстоящем сражении. Но позже, когда мы с Эрмизад тихо заговорили о чем-то друг с другом, я вдруг поймал взгляд умолкнувшего на время Арджава: в этом взгляде была такая боль! Потом он вмешался в наш разговор:
— Как ты уже и сам понял, Эрекозе, мы потерпели поражение.
Мне не хотелось говорить об этом. Я только пожал плечами и попытался возобновить нашу приятную беседу с Эрмизад, но Арджав был настойчив:
— Мы обречены, Эрекозе. Наши защитники вскоре падут под мечами твоей огромной армии.
У меня перехватило дыхание. Я посмотрел ему прямо в глаза.
— Да, вы обречены, принц Арджав.
— Это лишь вопрос времени — когда именно вы возьмете город.
На этот раз я отвел глаза, избегая его пристального взгляда, и просто кивнул в ответ.
— Значит… ты… — голос у него сорвался.
Я начал терять терпение. Противоречивые чувства кипели в моей душе.
— Моя клятва… — напомнил я ему. — Я должен выполнить то, в чем поклялся, Арджав.
— Самому мне умереть не страшно… — начал он.
— Я понимаю, чего ты страшишься, — сказал я.
— Но неужели нельзя позволить элдренам просто сдаться? Неужели они не могут просто признать, что Человечество одержало над ними победу, Эрекозе? Разумеется, один город…
— Я дал клятву. — Теперь печаль переполняла мое сердце.
— Но не можешь же ты… — Эрмизад слабо махнула своей тонкой рукой. — Мы ведь твои друзья, Эрекозе. Нам так приятно быть вместе. Мы… мы ведь действительно друзья…
— Мы принадлежим к разным народам, — сказал я. — И между нами идет война.
— Пощады я не прошу, — сказал Арджав.
— Знаю, — ответил я. — И ничуть не сомневаюсь в мужестве остальных элдренов. Я слишком много видел тому примеров.
— Ты связан клятвой, которую дал в порыве гнева, дал беспричинно, бесцельно, просто так, и теперь клятва эта привела к тому, что ты убиваешь тех, кого любишь и уважаешь… — в голосе Эрмизад было изумление. — Неужели ты не устал убивать, Эрекозе?
— Очень устал.
— Но в таком случае?..
— Но именно я все это затеял, — сказал я. — Иногда мне кажется, что это не я веду людей на битву, а они как бы толкают меня вперед. Может быть, весь я целиком — всего лишь их создание. Нечто, созданное волей Человечества. Может быть, я всего лишь лоскутный коврик, созданный ими из их представлений о самых различных героях. Может быть, никакой другой жизни у меня нет и не было, и когда я выполню свою задачу, то исчезну, поскольку исчезнет и чувство опасности, питающее души этих людей…
— Думаю, что этого не произойдет, — мрачно сказал Арджав.
Я только пожал плечами:
— Но ведь ты же не я. И у тебя не было таких странных снов…
— А тебе по-прежнему снятся эти сны? — спросила Эрмизад.
— В последнее время нет. С тех пор, как началась эта военная кампания, сны пропали. Они мучают меня только тогда, когда я пытаюсь понять, кто же я на самом деле такой. А когда я делаю то, что от меня требуется, сны оставляют меня в покое. Скорее всего, я просто призрак. И ничего больше.