Казантарская трирема быстро приближалась. Уже можно было различить нарисованные на ее изогнутом носу широко распахнутые глаза, но, присмотревшись, Ормак вздрогнул и невольно поморщился от отвращения: зрачков не было, только белое яблоко, и из-за этого корабль казался ослепленным. Раньше Квай-Джестра никогда такого не видел и не понимал, зачем нужно делать корабль незрячим, ведь это не поможет избежать рифов и отмелей. Он поднял подзорную трубу и поискал взглядом посла и через пару секунд заметил высокого черноволосого человека в роскошной синей мантии, расшитой золотыми изображениями различных музыкальных инструментов. На голове у него была круглая красная шапочка с плоским верхом, а на груди сверкала массивная цепь с медальоном. На руках он держал какое-то странное мохнатое животное с большими выпученными глазами и длинными руками, которыми оно все время суетливо цеплялось за одежду своего владельца. Рядом с человеком стояла женщина в белом платье. Что-то в ее фигуре казалось странным, но разобрать, что именно, пока было нельзя. Ормак велел сопровождавшим его вельможам и слугам приготовиться к встрече. На палубе расстелили роскошный ковер и принесли изящные кресла, расставив их так, чтобы представители обеих стран могли говорить, глядя друг другу в глаза. Моряки стояли у правого борта, готовые спустить широкий трап, по которому казантарец должен был перейти на трирему Квай-Джестры.
Корабли наконец сблизились настолько, что можно было осуществить переход, и рабы подняли весла, втянув их внутрь, чтобы не сломать при швартовке. Моряки на триреме Ормака приняли концы и подтянули судно посла. Намотав канаты на баки, спустили трап и отошли, уступив место урдисабанским вельможам и самому Квай-Джестре.
С казантарской триремы раскатали по трапу темно-синий ковер, на который ступили посол и его жена. За ними следовали четыре воина (видимо, телохранители) и двое слуг, один из которых нес в руках плоскую шкатулку резного дерева, а другой — продолговатый сверток, взглянув на который, Ормак подумал, что там может быть полуторный меч. Невольно он оглянулся на своих гвардейцев: успеют ли они защитить его, если казантарцы задумали покушение?
Когда процессия оказалась на борту урдисабанского корабля, Квай-Джестра приветствовал гостей легким поклоном. Посол ответил ему тем же, его жена сделала легкий реверанс.
— Доброго здравия, — сказал Квай-Джестра, — меня зовут Ормак Квай-Джестра, я Первый Советник Его Величества Камаэля Марад-Изтаэрда, Императора Урдисабана. Рад приветствовать вас на своей триреме. Это высокая честь для меня. Надеюсь, плавание на ней не покажется вам утомительным.
— Благодарю и приветствую, — ответил посол с вежливой улыбкой. — Мое имя Хорг Ариган Дьяк, барон Деморштский, уполномоченный посол. Это моя жена, дама Маэрлинна. — При этих словах Ормак поклонился женщине, та улыбнулась ему и сделала реверанс. — Мы с благодарностью принимаем ваше приглашение продолжить плавание на этом прекрасном судне.
— Не присоединитесь ли вы к скромному обеду? — спросил Ормак, отступая на шаг в сторону и указывая широким жестом на накрытый стол, стоявший на корме. — Я велел подать лучшее вино Ирменского замка.
— Я слышал о нем, — ответил посол, — замок славится превосходными напитками.
— Мой дед начал собирать, а отец пополнил коллекцию, — сказал Ормак, — сейчас в нашем родовом имении выращивают лучший виноград в империи.
— В таком случае мы не можем не принять ваше в высшей степени заманчивое предложение, — Дьяк улыбнулся. — Но прежде я бы хотел преподнести вам маленький подарок, если позволите. — В ответ на эти слова Ормак поклонился, и посол сделал одному из слуг знак подойти. Когда тот приблизился, держа на вытянутых руках шкатулку, Дьяк аккуратно поднял крышку и достал великолепную кольчугу гномьей работы. Это было сразу ясно: никто, кроме подгорного племени, не смог бы выковать более тонкой и легкой кольчуги. Эта же была, помимо всего, украшена серебряными пластинками с искуснейшей гравировкой, в узорах которой Ормак легко узнал символы своего родового герба — голову льва в окружении кленовых листьев. Вслед за кольчугой Дьяк извлек из шкатулки широкий пояс, собранный из стальных пластин, соединенных серебряной проволокой и инкрустированных горным хрусталем.
— Неужели… — Ормак невольно улыбнулся.
— Да, это сделано в Стальных Копях древними гномами, — подтвердил его догадку посол.
— Но откуда… — выговорил Квай-Джестра, принимая подарок и ощущая в руках почти волшебную прохладу металла.
— Не спрашивайте, — отозвался Дьяк, — пусть это будет моим маленьким секретом.
Ормак с восторгом рассматривал кольчугу и пояс, прикидывая, во что они обошлись. Если подобное преподнесли ему, то что же приготовили для императора? Очевидно, второй подарок был в руках другого слуги. Его пока не торопились вручать, и Ормак, сердечно поблагодарив за кольчугу и получив в дополнение к ней шкатулку, в которой ее привезли, пригласил гостей к столу.
Посол, его жена и небольшая свита (упомянутые телохранители и слуги) перебрались на трирему Квай-Джестры и продолжили путь в Тальбон на ней. Остальные суда следовали за ними на небольшом расстоянии. Один раз на горизонте заметили пиратов, но те не захотели связываться с несколькими кораблями и постарались поскорее скрыться из виду.
Через два дня все суда вошли в порт Тальбона. За четыре часа до этого Ормак послал в столицу Урдисабана почтового голубя с письмом, в котором предупреждал о скором прибытии посла Казантара, поэтому на пристани приплывших ждала толпа встречающих: любопытные, стражники, вельможи и сам император в окружении пышной и многочисленной свиты.
Сафир тоже был в числе сопровождавших императора и стоял в первых рядах, так что прекрасно видел, как причалили все четыре триремы, среди которых выделялось своими резкими цветами судно казантарского посла: черное с оранжевым, со слепыми глазами на носу.
Под звуки оркестра спустили трап, и посол в сопровождении Первого Советника сошел на берег Урдисабана. С ним была женщина, самая прекрасная из тех, что видел Сафир. На ней были очень просторные одежды, и, приглядевшись, он понял, что она беременна. Посол держал на руках странное животное, цеплявшееся за него длинными пальцами и хлопавшее выпуклыми глазами. Сафир звал, что многие вельможи Казантара держат дома экзотических зверей и часто носят их с собой, считая своими талисманами.
Началась долгая церемония знакомства и обмена дарами. Сафир стоял в двух шагах от императора Камаэля с безразличным видом, как и полагалось оруженосцу. Он впервые участвовал в подобном торжестве и поэтому старался ничего не упустить. Его восхитил подарок посла — великолепный полуторный меч, который он преподнес императору. Было удивительно, насколько клинок оказался прекрасно сбалансированным и идеально ложился в руку повелителя Урдисабана, что тот и подтвердил во всеуслышание, тут же примерившись к подарку. Можно было подумать, что меч ковали личные мастера императора, которым были известны мерки его руки и вкусы. Гарда тоже отличалась удобством и украшением: сделанная из серебра, она была покрыта глубокой гравировкой и инкрустирована рубинами. На эфесе красовалась орлиная голова, символ императорского Дома Марад-Изтаэрдов.
В конце церемонии Сафира ждала приятная неожиданность: его представили в числе других вельмож и император Камаэль объявил, что лорд Маград является уполномоченным сопровождающим посла, после чего Сафиру пришлось занять место позади казантарца и, таким образом, пополнить его свиту.
Во дворец добрались в паланкинах. Вокруг шли закованные в доспехи мечники, а дорогу расчищали гвардейцы. Сафир ехал на своем новом жеребце и прислушивался к разговору посла и императора. Его услуги пока не требовались. Он не очень понимал, почему его заранее не предупредили о той роли, которую ему отвели на время пребывания казантарцев в Урдисабане, но подозревал, что от него потребуется не только сопровождать посла, но и следить за ним, выполняя обязанности шпиона.
Во дворце сотни слуг расстилали ковровые дорожки перед процессией, распахивали двери, разбрасывали лепестки роз, которые летели с высоких балконов и галерей подобно фантастическому благоухающему дождю.
Прием начался с торжественной трапезы. Зал был украшен флагами Урдисабана и провинций. Под потолком пестрели пышные гирлянды цветов, натертые воском полы сверкали в солнечных лучах. Слуги в длинных ливреях носились по дворцу с подносами, столовыми приборами, посудой, яствами и прочим.
Сам обед, устроенный в честь посла Казантара, тоже был великолепен. Еще накануне повара и их помощники принялись стряпать кушанья и отбирать вина, начищать столовые приборы и посуду. Всю ночь кипела работа, и утром поваров сменили их товарищи, которые с новыми силами принялись за приготовления.
Некоторые сорта вин заливали в особые приборы для подогревания — бронзовые сосуды с трубой посередине, куда засыпался горящий уголь. Также был популярен армол, очень крепкий и терпкий напиток, который готовили из айхевая, корнеплода, основным поставщиком которого были Дома Маградов и Квай-Джестров.
Гордостью урдисабанских мастеров была стеклянная посуда, производство которой требовало немалого труда и искусства. В прозрачную массу добавляли синюю, красную или зеленую краски, получая не только цветные, но также тонированные и пестрые изделия. На подобных блюдах подавали самые изысканные кушанья, в основном сладости, для производства которых из свеклы и тростника добывали сахар. Кулинары постарались на славу и по случаю приема заставили дворцовые кухни многоярусными тортами, пирожными и сухофруктами. Гостей ожидали также различные прохладительные напитки из меда, лимона, апельсинов, груш и винограда.
Обед, устроенный в честь посла Казантара, отличался от обычной трапезы простых жителей Урдисабана так же, как полдень отличается от заката.
Трапеза началась с традиционной молитвы богам о процветании государства, императора и гостей. Затем жрец в роскошных белых с золотом одеждах совершил жертвенное возлияние: выплеснул из ритуальной чаши несколько капель вина на жаровню, дым от которой, как считалось, поднимается прямо в небесные сферы и попадает на пир богов.
После этого все сели за стол. Обед начался с закусок. Были поданы разнообразные салаты, яйца, приготовленные всеми мыслимыми способами, устрицы, маринованная рыба, креветки и на отдельных огромных блюдах — омары, сверкающие золотистыми панцирями. К ним полагались разбавленные сухие вина.
После закуски на столах появились: жареные гуси, утки, журавли, аисты, кабаны, фаршированные яблоками и грушами, запеченные голуби и бекасы, зайцы, обложенные сливами и нарезанными апельсинами, оленина, фазаны и зажаренные целиком куропатки, тетерева и глухари. Повара императорского дворца по праву гордились павлиньими и соловьиными языками, паштетами с острыми специями, соусами, а также копчеными, вареными и кровяными колбасами, горами возвышавшимися в центре столов.
Вторым блюдом были пироги с разнообразной начинкой. Они имели различную форму, иногда даже фантастических животных. К ним подали сладкие напитки, в том числе мед.
На третье были фрукты, засахаренные орехи, печенье и пирожные. Повара приготовили несколько огромных тортов в форме лошадей, оленей и грифонов, а специально выписанные из Ольсмейла мастера изготовили для императорского стола разнообразные конфеты, которые красовались в изящных хрустальных вазах. Их делали из теста с медом, используя также цукаты, мармелад и особый коричневый порошок, привозившийся из дальних южных стран и придававший конфетам приятную горечь.
В перерыве между переменами блюд слуги наполнили кубки присутствующих вином и поставили на столы сладости и пряности. В трапезную вбежали люди в пестрых одеждах и ярко раскрашенных масках. Выражения некоторых были зловещими, других — наивными, третьих — добрыми, четвертых — печальными. Белые, синие и красные парики походили на пышные шапки и спускались до пояса. Это были актеры, как пояснил Дьяку Сафир. Они должны были дать короткое представление, чтобы гости не скучали. Пока расставлялись декорации, Сафир рассказывал послу о происхождении урдисабанского театра.
— Первый театр в Урдисабане, — говорил он вполголоса, время от времени поглядывая через стол на Армиэль, — появился восемьдесят лет назад и постепенно разделился на два вида представлений: театр кукол, давабари, и театр масок, карадра. — Сафир говорил и чувствовал гордость за то, что в Урдисабане есть чем поразить посла. Пусть, думал он, казантарец видит, что в империи не только великолепные дворцы и мощные крепости, сильная армия и красивые корабли, но также процветающее искусство.
— Все роли в театре исполняют мужчины? — неожиданно спросил посол, внимательно наблюдавший за актерами.
— Само собой.
— Почему?
— Разве это не очевидно? — невольно вырвалось у Сафира. Спохватившись, он добавил: — Женщина не должна появляться на людях иначе чем в сопровождении мужчин. Ей не место на сцене.
Посол промолчал, но Сафир не понял, оттого ли, что был не согласен с подобной позицией, или потому, что в это время началось представление: вперед вышел актер в длинном синем халате, препоясанный широким красным кушаком, и поклонился так низко, что его белоснежный парик коснулся пола.
— Драгоценные и высокочтимые зрители, — заговорил он высоким приятным голосом, — сегодня мы покажем вам пьесу под названием «Сиамор и Хонтора». В ней рассказывается о любви и ненависти, дружбе и предательстве. Впрочем, я умолкаю, потому что наши герои уже готовы выйти на сцену и предстать перед вашими благосклонными взорами. — Актер поклонился еще раз, столь же низко, и удалился, пятясь мелкими шажками, пока не исчез в прорези занавеса.
Затем начался спектакль. Это была любовная история о том, как юноша и девушка полюбили друг друга, но однажды ее похитили пираты, и влюбленные разлучились. Погоревав, Сиамор отправился на поиски своей возлюбленной и после долгих лет скитаний, лишений и опасных приключений наконец встретился с ней, и они бросились в объятия друг друга, обливаясь нарисованными слезами (актеры специально сменили для этого маски).
— Вы заметили, что они даже не постарели? — спросил Дьяк, наклонившись к Сафиру.
— Кто? — не понял тот, сдержанно хлопая кланяющимся лицедеям.
— Сиамор и Хонтора, — пояснил Дьяк. — Они не виделись много лет, но тем не менее остались прежними юношей и девушкой.
— В театре всегда так, — улыбнулся Сафир, — иначе концовка будет выглядеть смешно. Обнимающиеся влюбленные старики… — он покачал головой. — Но и сократить время выпавших на их долю испытаний нельзя, иначе чувство не будет выглядеть столь всепоглощающим.
— А вы верите в такую любовь? — спросил Дьяк.
— Конечно, — ответил Сафир. — А вы?
— Когда смотрю представление, да, — сказал Дьяк, улыбнувшись.
Актеры откланялись и скрылись за занавесом, исчезли музыканты, спешно убрали декорации, и обед возобновился. Гостей ждало еще много сюрпризов. Их развлекали танцоры, декламаторы и сказители, акробаты и жонглеры, управлявшиеся с огромным количеством пылающих факелов: головни взлетали к самому потолку, образуя вертикально вытянутые огненные кольца. Трапеза длилась несколько часов и часто прерывалась речами, пожеланиями, тостами и представлениями.
Только поздним вечером гости разошлись по приготовленным для них комнатам. Сафира поселили рядом с покоями посла, чтобы он всегда был под рукой на случай, если понадобится ему. Засыпая, он думал о том, как быстро поднялся по придворной лестнице, и благодарил судьбу за то, что родился тем, кем родился. Он думал об Армиэль и был почти счастлив. Казалось, все его мечты свершались.
* * *На площади перед дворцом выстроились легионы урдисабанской армии. Пока командиры проводили перед парадом последний смотр, Сафир по приказу императора рассказывал послу Казантара о ее организации. Они стояли на балконе, с которого открывался прекрасный вид на город, в окружении вельмож и телохранителей. Император Камаэль находился чуть в стороне. Он был вместе с дочерью. Армиэль тихо беседовала с Маэрлинной, а император обсуждал что-то со своим Первым Советником. Сафир старался не смотреть на невесту и, чтобы отвлечься от мыслей о ней, рассказывая об устройстве урдисабанской армии с особой обстоятельностью.