Вода попала Диннару в рот, и он закашлялся. Где тут её статуя? Фигуры, сделанные за последние пятнадцать лет, должны быть ближе к концу канала, недалеко от того места, где он впадает в Кольцевой.
Кажется, вот она… Стройная фигурка в длинном приталенном платье чётко белела на фоне голубой хвои молодых хагов. Диннар выбрался из воды и подошёл к статуе.
Что ж, материал найден удачно. Сурдалин. Белый камень с лёгким голубоватым отливом, непрозрачный, но как бы немного светящийся изнутри. Да, лучшего камня не найти, если хочешь сделать статую Амниты. Или Эрлина… Опять! Амнита и Эрлин… Диннар так хватил кулаком по стволу хага, что молодое дерево надломилось. Он тупо смотрел на окровавленную руку — ствол был усеян множеством мелких отростков. Боли Диннар не чувствовал. Только стыд. Как будто ни за что ни про что смертельно ранил красивое живое существо. Так и есть. Дерево живое. Видела бы Гинта… Он почти всю сознательную жизнь провёл среди песка и камней и только здесь, в садах Эриндорна, по-настоящему оценил красоту того, что рождает земля. Ему нравилось смотреть, как Гинта растит цветы и деревья. Она их любит. Она говорит, что жизнь священна. Зачем он это сделал? И вообще, он всё выдумывает… А может, нет? Неважно. Всё равно он поступил отвратительно. Диннару вдруг захотелось отыскать Гинту и рассказать ей о том, что он сделал. Пусть окинет его презрительным взглядом, скажет что-нибудь резкое… Нет, ничего подобного не будет. Она вылечит дерево, потом возьмёт Диннара за руку и посмотрит ему в глаза. И он успокоится. Она всё поймёт. Она всегда всё понимает. Он то и дело ищет у неё утешения, а скажи ему кто-нибудь об этом — разозлится… У него никогда не было друзей. Сколько можно жить по законам того мира? Хотя, этот мир не менее жесток. Здесь больше красоты и утончённости, здесь больше слов и при этом больше тайн. Но жестокости здесь ничуть не меньше. Мир вообще жесток — тот или этот. По сути, он один. И он жесток. Но мы не должны поддаваться, говорит Гинта. Каждый из нас создаёт свой мир.
Сколько можно?! Здесь у него есть друзья. Есть Гинта. И Эрлин, которого он пытается ненавидеть. Это же легче — ненавидеть. Сколько можно? Ему с детства твердили, что он бог. Он может больше, чем другие. Так неужели он не способен создать мир, в котором ему будет хорошо? Сейчас он пойдёт к Гинте. Это здорово — когда есть друзья.
А эта статуя… Диннар ещё раз окинул внимательным взглядом фигуру из сурдалина. Фален, известный валлонский ваятель, сделал всё, что мог. Его творение похоже на Амниту. Даже очень. Но это не она. Возможно, тогда она была не такая, как сейчас. Ну конечно. Ведь с тех пор прошло пятнадцать лет. Вечная юность — лишь маска. Её юная красота — хрупкая оболочка, под которой пылает светлый огонь — её подлинная красота. Её сила, пока неведомая ей самой, но уже пугающая и её, и других… Её душа, надёжно спрятанная от всех, как тот свет, что время от времени вспыхивает в камне улларин.
Пятнадцать лет назад она была не такая, как сейчас, но она и тогда была не такая, как все. Может, Фален это и понял, но не сумел передать. Он всего лишь человек. Он увидел только то, что она позволила ему увидеть. Ему не дано коснуться того огня, что заключён в хрупком сосуде её тела. Ему дано делать тела и только.
Раньше Диннар чётко знал, что ему надо от женщины… В последнее время он так устал от всех этих сложностей, что его не радовала даже работа с камнем. Делать тела… Овладеть телом… Так просто. И так бездарно. Другим этого достаточно. Другим, но не ему.
Добиться этой женщины… Удержать лунный призрак… Прикоснуться к звезде… Или к тому белому огню, что вспыхивает в камне улларин. Он это сделает. Даже если сожжёт себе руки. Даже если сожжёт свою душу. Даже если потом не сможет сделать больше ни одной статуи…
Надо пойти к Гинте. Пусть вылечит дерево. И пусть вылечит его. Хотя бы на время.
Глава 4. Секреты абеллургов
Прогулки по Верхнему городу успокаивали Гинту. Здесь было тихо и днём, и вечером — в Эриндорне жило всего-то около двухсот самых знатных валлонских семей. В основном это были семьи абеллургов, дети которых тоже стремились попасть во дворец бога. Самые красивые становилась абельминами, самые способные — главные образом это касалось юношей — старались проявить себя в каких-нибудь науках, чтобы со временем добиться звания абеллурга. Это удавалось далеко не всем. Другие довольствовались более скромной карьерой, но дорога во дворец была открыта по сути любому знатному отпрыску, чья семья удостоилась чести жать в Эриндорне.
К Гинте здесь, вроде бы, уже привыкли, но она до сих пор иногда ловила на себе неприязненные взгляды. Так смотрят на чужаков. Впрочем, никто не смел выражать свою неприязнь открыто. Все боялись. И самой сантарийской колдуньи, и гнева её покровителя — юного бога.
Первое время Гинта действительно чувствовала себе здесь чужой. Всё было так непривычно. Эти светлые дома с заостренными башенками и длинными, сужающимися кверху окнами, прямые аллеи среди аккуратно подстриженных кустов и деревьев, квадратные площади с фонтанами и бассейнами, в которых постоянно плескались белокожие дети со светлыми волнистыми волосами. Дети воды. Неважно, какого бога валлоны провозгласили единственным. Они были и остались детьми воды. И этот город, столица солнечного бога, несмотря на порядок и чёткость планировки, казался Гинте водяным царством — странным, зыбким, полным изменчивых, ускользающих отражений. Голубая листва акав словно тонула в гладко отшлифованных стенах домов, лундовые рощи в солнечную погоду напоминали подернутые серебристой рябью озёра… Да и все эти вымощенные гладкими хальционовыми плитами аллеи и площади были словно озёра и каналы, покрытые тонким слоем льда, который вот-вот проломится у тебя под ногами, и ты погрузишься в мир отражений, утратив какую-либо связь с реальностью. Гинта больше не боялась воды, и всё же это было очень странно — так часто видеть вокруг себя опрокинутый мир. Сантарийцы не делали зеркальных полов, не мостили площади и аллеи прозрачным камнем. Можно, конечно, иногда покататься на льду — зимой водяные боги спят глубоко на дне, но гораздо приятней и безопасной ступать по земле. И вообще, зачем постоянно окружать себя зеркалами, каждое из которых похищает частицу тебя? Создавалось впечатление, что дети воды везде стараются создавать некое подобие своей любимой стихии. Впрочем, они бы никогда в этом не признались. Они провозгласили себя детьми неба, а своим богом назвали солнечного. И даже не подозревали, что этот юноша с серебристо-голубыми волосами действительно ИХ бог. Ведь Эрлин не иначе как из лирнов, которых всегда считали потомками водяных богов. Они могли подолгу плавать под водой, отличались большой физической силой и необыкновенной красотой. У некоторых из них даже были голубоватые волосы. У Эрлина именно такие. Он не кукла. Возможно, предыдущие «боги» и были таковыми, но Эрлин — человек. Нормальный шестнадцатилетний юноша. Он гораздо сильнее своих ровесников. И это, и его дивную красоту считают бесспорными доказательствами его божественности…
«Неужели нельзя было оставить здесь землю… И траву…» — размышляла Гинта, медленно бредя по аллее.
Под ногами голубыми волнами плескались ветви хагов.
«Всё надо одеть в этот прозрачный камень… Так кто же такие лирны? Опять этот вопрос. Где та ступень, поднявшись на которую, человек становится богом? Всё тот же вопрос, Сагаран… Какая разница, кем они были — людьми или богами? Ясно одно — они отличались от остальных валлонов. И Эрлин отличается. Таких, как он, нет. И никогда не будет. Даже если воскреснут все лирны. Таких, как он, больше нет…»
Гинта вздрогнула и остановилась. На мгновение ей почудилось, что небо разверзлось у неё под ногами. Огромные хаги остались позади, а вокруг в гладко отшлифованных каменных плитах плавали золотисто-белые облака и метались остроклювые серые птицы с крыльями, похожими на стальные клинки. Андоры. На севере они не водятся. Гинта не сразу поняла, почему вид этих птиц вызвал у неё чувство тревоги. Жаркий полуденный воздух звенел от их криков, но сквозь птичий гомон Гинта чутко улавливала людские голоса. Она даже готова была поклясться, что различает среди них тот голос, который всегда заставляет её сердце биться сильное, чем обычно…
Гинта подошла к балюстраде и посмотрела вниз. Крутая лестница с высокими ступенями вела отсюда прямо к причалу, где стояла флотилия Эрлина. А вот и он сам… Он ещё так юн. Моложе своих гвардейцев и матросов. Некоторым из них он ещё уступает в росте, но почему-то кажется, что он выше всех. Такой стройный, сияющий, с голубым пламенем волос! Словно факел… Нет, солнечный луч, на время обернувшийся прекрасным юношей. Вот-вот оторвётся от земли и умчится прочь, сольётся с небесной синевой…
Кому это он машет? Неужели ей? И правда… Гинта растерялась. Вся его дружная команда, щурясь от солнца, смотрела на неё, а он уже бегом поднимался по лестнице — стремительный и лёгкий, серебристо-голубые волосы и белый плащ развевались у него за спиной. Он её увидел и бежит к ней! У Гинты замерло сердце. Она вдруг представила себя правительницей страны, которая встречает своего царственного супруга, вернувшегося после долгого плавания… А может быть, после битвы… Он вернулся с победой и, окрылённый успехом, радостно спешит ей навстречу. Сейчас он подбежит и обнимет её, прижмёт к груди… Гинта мысленно одёрнула себя. Мечтать не вредно, но надо и меру знать. Она рядом с ним такая маленькая и нескладная. Худенькая голенастая девчонка, едва скрывающая свою застенчивость. Она, конечно, научилась владеть собой, но есть вещи, которые так трудно скрывать…
Гинта поправила волосы и окинула себя быстрым внимательным взглядом. На ней была синяя складчатая юбка, короткая с боков, удлинённая сзади и спереди — причудливая смесь валлонской и сантарийской моды, и белая, с синим узором жилетка. У себя в Ингамарне она бы в такую жару ограничилась юбкой. Здесь девочки её возраста не ходят по улице с открытой грудью. «Даже если её нет?» — с горечью подумала Гинта. Она знала, что её неразвитая фигура является излюбленный предметом насмешек для таких, как Рона. На таких, как Рона, конечно, можно не обращать внимания, там более что насмехаться над Гинтой открыто они всё равно не посмеют, но ведь дело-то не в них…
Он резко остановился перед ней, словно спохватившись или наткнувшись на какую-то невидимую преграду. Он был так близко, что его разгорячённое дыхание обожгло ей лицо.
— Ужасно рад тебя видеть… Ты в последнее время не вылезаешь из своей лечебницы.
— А ты всё плаваешь…
— Я был на Агерланде… Ты и представить себе не можешь, что мы с Амнитой недавно придумали. Скоро закончим модель и покажем. Дайвер, который можно посадить на воду и плыть на нём… Ну, как на корабле. А потом снова поднять его в воздух. Правда здорово?
— Правда…
— Чего они сегодня раскричались? Неужели будет дождь? Посмотри на них. Какие крылья! Амнита говорит, что это просто идеальная конструкция. Эти андоры — как маленькие дайверы.
— Да… Стальные птицы… Эрлин, у вас уже есть дайверы, способные летать на большие расстояния?
— Только в моих мечтах… В наших с Амнитой. Пока что мой единственный летательный аппарат — та телега с крылышками, на которой я спускаюсь к моему народу.
Эрлин усмехнулся, потом нахмурился и какое-то время молчал.
— Амнита с отцом работали над моделью, которую они назвали «Стринг». Ильманд надеялся, что удастся его построить. Чертежи пропали в тот же день, когда он погиб.
— Значит, кто-то мог ими воспользоваться?
— Мог, наверное… Работа была не завершена, но способный человек сумел бы довести её до конца. Амнита была ассистенткой отца. Когда он погиб, она ещё не достигла его уровня. У неё отняли лабораторию и вообще отстранили от большой науки. Она до всего дошла сама и даже восстановила отцовские чертежи. Знаешь, Гинта, готов поклясться, скоро мы с ней построим дайвер и…
— Похоже, кто-то его уже построил, — перебила Гинта. — И не один. Из Улламарны видели железных птиц над пустыней.
— Железных птиц? Так может, это были настоящие?
— Эрлин… Сантарийцы не знают, что такое дайвер, но никто из нас никогда не перепутает настоящую птицу с железякой. Тем более, нумады, которые умеют делать такой зрительный анхакар, что…
— Ну да, конечно… — Эрлин смущённо улыбнулся. Гинта знала, что он мысленно ругает себя за бестактность. — Жаль, если нас кто-то опередил.
«Боги, о чём он думает! Сущий ребёнок…»
— Опередил? Не совсем так. Впереди тот, кто придумал, изобрёл. Пользоваться чужими идеями легко. Особенно если в твоём распоряжении всё, что тебе нужно, и никто не мешает. Эрлин, кто из абеллургов часто бывает за пределами Эриндорна?
— Многие, — пожал плечами юноша. — Адар, Канамбер, Ульгин…
— Канамбер, говоришь?
— Ну да. Он контролирует добычу полезных ископаемых в юго-западных минах — В Хортанге и Сахуне.
— Сахуна — это уже, можно сказать, пустыня… Там ведь никто не живёт?
— Почти.
— А что там добывают?
— Сандан, железную руду, уллатин… В Хортанге тоже добывают сандан. А на востоке Хортанги плодородная равнина. Таи разводят хортов. Лучших скакунов привозят оттуда. Самых высоких и длинноногих…
— Да, скакуны у вас отличные. Лучше, чем в Ингамарне… Эрлин, эти железные птицы не дают мне покоя.
— Я поговорю с Айнагуром…
— Не стоит. Вряд ли он что-то знает об этих дайверах. Ты же сам говорил, что сейчас здесь многое делается в тайне от него. По-моему, Айнагура лучше вообще не трогать.
— Пожалуй, ты права, — немного помолчав, согласился юноша. — Он похож на больного зверя. Ты могла бы ему помочь?
— Нет, Эрлин. Ему уже никто не поможет. Сначала я считала его врагом, а сейчас… Нет, я не считаю его своим другом, просто я поняла, что тут есть куда более опасные люди. Он тоже со всех сторон окружён врагами и прекрасно это знает. Но он больше не будет бороться. По-настоящему — нет. Он слишком устал. Он ещё может по привычке попробовать приструнить каких-нибудь там «эховцев», да и то… Он ведь даже не стал спорить, когда ты велел их отпустить и вернуть им рукописи. Не будем тревожить Айнагура. Оставим раненого зверя спокойно умирать в его логове.
Эрлин нахмурился и ничего не ответил.
— Тебе его жалко?
— Да… Нет… Не знаю. Иногда я его ненавижу, но я не в силах его совсем оттолкнуть. Ты права, мы сами во всём разберёмся. Сегодня же поговорю со своими людьми. Гинта, по-моему, железные птицы — не единственное, что тебя волнует. Амнита говорит, ты вернулась очень расстроенная. Вернулась… Это так странно звучит. Ведь ты никуда не ездила. И в то же время побывала у себя в Ингамарне. Там что-то случилось? Почему твой зверь позвал тебя? Если это, конечно, не секрет…
— Да какой там секрет… В Ингамарне действительно неспокойно. Возле моего святилища и кое-где ещё выросли иргины. Точнее, их кто-то посадил и, что самое отвратительное, воздействовал на их нигму. Я тебе рассказывала, что из этого может получиться.
— Да-а… То, что творилось в Улламарне, просто ужасно. Выходит, кто-то знает, как разбудить нигму иргина?
— Ничего удивительного. Диннара же узнала, как это делается. Кто-то из чёрных тиумид выдал ей эту тайну.
— Но кому понадобилось выращивать в Ингамарне иргины? И зачем?
— Это понадобилось моим врагам. А зачем… Одна особа давно уже пытается доказать, что моей душой завладели злые демоны, что я — орудие в руках тёмного бога.
— Ты? — засмеялся Эрлин, — Да кто этому поверит? После всего, что ты для них сделала…
— Я заступалась за Диннару и её сына. Я с девяти лет служу водяным богам, которых у нас чтят, но боятся. Моя сила проявилась очень рано и всегда настораживала людей… А в довершение всего я отправилась в Валлондорн, живу среди врагов своей страны и пользуюсь расположением их божественного правителя… Нет, Эрлин, я ни о чём не жалею. Мне здесь нравится, и мне кажется, я здесь нужна. Но согласись — всё это на руку моим врагам. Люди думают — в Улламарне все беды начались с того, что Диннара вырастила иргины. Она, мол, разбудила зло. Внешне это действительно выглядело так, но на самом деле всё гораздо сложнее. Многие люди этого не понимают… Или не хотят понимать. Легче кого-то обвинить. Теперь мои враги стараются убедить моих подданных в том, что иргины в Ингамарне — это первые ростки зла, которые я там посеяла. Недаром же их в первую очередь посадили вокруг моего святилища на берегу.