— Но об этом красавце я вообще никогда не думал. Их я забыл, а его и знать-то не знал, и всё же он стал ко мне являться.
— Значит, его нафф сохранила память. Благодаря аллюгину она витает здесь. Он всё видит, и его раздражает тот, кто занял его место. То есть ты. Может быть, он даже помнит все свои жизни. Или почти все. А если это так, то я бы не стал называть его куклой, как Махтум и твоя мудрая наставница…
— Амнита не называла его куклой, — перебил Эрлин. — Она не считала его человеком, но и куклой тоже. Вспоминая его, она обычно говорит «нелюдь».
— Это ему подходит, — кивнул Диннар. — Он не был человеком в полном смысле этого слова, но тот, кто способен сохранять память после смерти, должен обладать определённым могуществом.
— Ты считаешь его колдуном?
— Я не знаю, кто он. Но только не кукла. Возможно, абеллурги хотели сделать куклу, а получилось совсем другое. То, во что они не верили и до сих пор не хотят верить.
— Что толку гадать? — с досадой сказал Эрлин. — Я хочу во всём разобраться. И если эта проклятая нафф витает где-то здесь, я хочу поймать её. Мне не по себе от того, что мой враг постоянно невидимо бродит вокруг меня. Я хочу встретиться с ним лицом к лицу. Наяву, а не во сне. Интересно, почему он объявился именно полтора года назад? Ведь я же здесь с начала цикла.
— Кто знает… Мы не всегда можем объяснить даже поступки тех, кто живёт рядом с нами, а души покойных — в другом мире…
— Я бы не сказал. Я постоянно чувствую, что он где-то здесь, совсем рядом…
— Граница между мирами — это не граница между Валлондорном и Хортангой. Миры соприкасаются, и выход из одного в другой может оказаться где угодно. Мёртвые иногда вторгаются в наш мир, но они ему не принадлежат и живут по иным законам.
— Мёртвые живут… — задумчиво произнёс Эрлин. — Звучит странно, но ведь они действительно живут. Интересно, по каким законам. И по какому праву они иногда так бесцеремонно вторгаются в нашу жизнь. Если бы у меня была возможность встретиться с Ханнумом, я бы, честное слово, попросил его приструнить своих подданных.
— Не говори лишнего. Не шути насчёт повелителя мёртвых. Встреча с ним ждёт каждого из нас, но тогда ты уже ни о чём не будешь его просить…
— Откуда ты знаешь? — резко спросил Эрлин. Им внезапно овладело раздражение, смешанное с обидой. — Вы с Гинтой почему-то вообразили, что я слабак, которого постоянно надо оберегать, наставлять, предостерегать…
Он замолчал, наткнувшись на удивлённый и даже какой-то растерянный взгляд ваятеля.
— С чего ты взял, что тебя считают слабаком? Слабых не надо предостерегать. Они и так трусливы, осторожны, никуда не лезут…
— Диннар, тебя долго считали богом, да и теперь за глаза называют не иначе как демоном. Я тоже свыкся с ролью божества. Я не боюсь встречи с Ханнумом. И не побоюсь обратиться к нему с просьбой, если это понадобится. По вашим сантарийским легендам, солнечный бог спустился в царство Ханнума и попросил у него чудесное зеркало. В Сантаре меня объявили солнечным богом, так что я должен быть готов к такому подвигу. Я готов доиграть свою роль до конца.
— Я знаю. Ты зря обиделся. Думаешь, я никогда ничего не боялся? Роль бога требует не только мужества, но и осторожности. А Гинта рассказала тебе, почему Эйрин спустился к Ханнуму за зеркалом?
— Эту легенду я слышал от Сифа. Он мне всё рассказал. Меня даже удивило, что Ханнум с такой лёгкостью отдал зеркало.
— А вот это ещё неизвестно, легко ли Эйрину досталось чудесное зеркало. В этой части легенды много неясного. Солнечный бог очень рисковал, спускаясь в царство мёртвых. Ему принадлежит небо. Нижний мир — владения Ханнума. Богу небезопасно вторгаться во владения другого бога. Только любовь к Санте заставила Эйрина отправиться в подземное царство.
— Ты всё-таки сантариец, — усмехнулся Эрлин. — Самый что ни на есть, хоть и вырос в таком странном месте… Вы просто обожаете легенды о любви… Кстати, как дела у Гинты?
— Уверяет, что прекрасно. Ты не сантариец, Эрлин, но сейчас вы с ней очень похожи.
— Да? И чем же?
— Тем, что у вас у обоих всё в порядке, — с улыбкой ответил Диннар.
Как ни странно, Айнагур не стал отрицать, что в Эриндорне есть аллюгиновые зеркала, и совершенно не удивился, когда Эрлин потребовал у него ключ от склада, где они хранились. В последнее время он вообще ничему не удивлялся. Эрлина пугал его то тоскливый, то растерянный и блуждающий взгляд.
— Ты даже не спрашиваешь, зачем мне это нужно?
— Мой повелитель всегда знает, что делает, — бесцветным голосом ответил абеллург.
— Ты мог бы помочь мне.
— Я всегда рад служить моему повелителю. Я мог бы сказать тебе, что лучше не трогать эти страшные зеркала, но ведь ты всё равно сделаешь по-своему.
— И чем же они страшны, Айгнагур?
— В них можно увидеть самого себя.
— Зеркала для того и существуют.
— В обычном зеркале ты видишь то, что хочешь видеть, а чудесное зеркало Ханнума показывает только то, что есть на самом деле. Я уже видел себя. Я хотел победить смерть, но Ханнум напомнил мне, что я всего лишь человек.
— Ханнум? Что я слышу! Мой первый слуга поверил в сантарийских богов?
— Не знаю… Какая разница? Ты же сам говорил: богам всё равно, верим мы в них или нет…
— Не помню, чтобы я тебе такое говорил.
— Это было давно… Очень давно, но я всё помню. И тот карнавал. Ты нарядился смертью. Я бегал от тебя целый вечер, но ты везде меня настигал. Ты всегда был мудрее меня. Ты уже тогда понимал, что от смерти не убежишь, не спасёшься. Ни от смерти, ни от судьбы… Ханнум показал мне её. Она была в зеркале, за моей спиной… Она по-прежнему преследовала меня! И сейчас тоже… Я привык. Я уже почти не боюсь. Любовь и смерть — две стороны медали, и на обеих я вижу одно лицо. Твоё. Лицо моего бога… Пожалуйста, Ральд… Пощади…
— Я не Ральд! Я не знаю, кто я! А ты это знаешь. Тебе известно, откуда я и как здесь оказался. Почему ты не хочешь мне всё рассказать? Ты мог бы помочь мне! Ты хочешь моей смерти?
— Нет… — лицо Айнагура стало ещё темнее. — Ты не можешь умереть. Пережить твою смерть дважды… Нет! Я не позволю тебе умереть! Я думаю об этом дни и ночи… Пощади меня, повелитель! Не спрашивай меня, не спрашивай ни о чём… Хотя бы пока. Я тебя умоляю…
Айнагур замолчал и опустил голову. В последнее время он постоянно сутулился и так похудел, что Эрлину порой казалось, что широкие складки просторного одеяния абеллурга скрывают не тело, а пустоту. Или тень… Заострившиеся черты лица подчёркивали его сходство с хищной птицей. Он и ходил-то сейчас, как подбитая птица, которая не может взлететь и потому прячется по тёмным углам, словно желая слиться с тенью.
«Ванг, — подумал Эрлин. — Птица-оборотень… Кажется, это их называют живыми тенями».
Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Айнагура одного. Ему всё труднее и труднее было разговаривать с этим человеком, вызывавшим у него одновременно ненависть, отвращение и жалость. Он чувствовал, что этот человек причинил ему зло. Непоправимое зло. Потому что любил его больше всех на свете. Потому что он только его всегда и любил. Иногда у Эрлина создавалось впечатление, что это чудовище любит его уже целую вечность.
«Я уже встречался с ним, только вот где и когда? — размышлял Эрлин. — Я не бог, но если верить Гинте, я живу не первую жизнь. Мы с ним знали друг друга раньше. Наверное, он и тогда меня любил. А я его нет…»
Ночью ему опять приснилось, что он бродит по горам. И он опять увидел харгала.
— Лайда, Лайда! — позвал он.
Зверь кинулся к нему, и Эрлину вдруг стало страшно. Он понял, что это не Лайда. Это был чужой, дикий зверь, который хотел растерзать его. Это были совсем другие горы. И другая жизнь…
Склад аллюгиновых зеркал оказался в подвале Белого замка, этажом ниже тех лабораторий, где до недавнего времени производился хармин. Куски аллюгина, обёрнутые плотной материей, покоились под грудой пыльной стеклянной посуды, сломанных приборов и прочего хлама.
— Отличная маскировка, — сказал Эрлин. — Кто бы мог подумать, что здесь, среди этого мусора, хранятся чудесные зеркала Ханнума!
— Дай я сам им займусь, без тебя, — предложил Диннар. — Всё же я учился у белых колдунов. Работать с аллюгином — значит вторгаться во владения Ханнума…
— Мне ли его бояться, Диннар? С каждым тигмом, с каждым днём я всё ближе и ближе подхожу к порогу его владений.
— Любой человек может сказать о себе то же самое…
— Я — не любой человек. Я пока что в роли бога, и мне неприлично бояться других богов. Каждый человек, проживая день за днём, приближается к вратам Ханнума, но не каждый видит их так отчётливо, широко распахнутые и готовые захлопнуться за ним в назначенный срок. Нас пугает неопределённость, но предопределённость иногда пугает ещё больше.
— Ты можешь просто свернуть с этой дороги, уйти в сторону. Я помог бы тебе скрыться…
— И я поселился бы где-нибудь в тихом, спокойном месте, — усмехнулся Эрлин. — Нет, так не годится. Кто-то решает за меня мою судьбу. И самое обидное, что не боги, а люди. Я хочу изменить свою судьбу, и если богам это угодно, они мне помогут, и Ханнум простит мне мою дерзость. И потом… Представляешь, что произойдёт, если я вдруг исчезну? Если народ потеряет своего бога? Начнётся смута. Может, конечно, абеллурги что-нибудь придумают и сумеют на время обмануть людей… Лжи и так хватает. Стоит ли её умножать? Диннар, я не бог, но я правитель, и народ меня любит. Я не могу бросить свой народ. И не хочу, чтобы меня считали трусом.
«Она ещё пожалеет о своих словах», — добавил он про себя. И заметил, что ваятель подавил улыбку.
— И всё же я помогу тебе с этими зеркалами, — решительно заявил Диннар. — Не потому, что считаю тебя трусом… Кстати, я уверен, тебя никто таковым не считает. Просто я лучше знаю, что такое аллюгин.
— Хорошо, — кивнул Эрлин. — Сколько бы на это ни ушло времени и сил, я до него доберусь. И поговорю с ним. Боюсь, Амните ещё долго придётся одной руководить испытаниями на Агерланде…
Друзья проводили перед аллюгиновыми зеркалами по несколько часов в день. Диннар шептал заклинания, но зеркала были пусты. Лишь излучали странный серебристый свет — то мягкий, приглушённый, то яркий, пульсирующий. Иногда в их глубине мерцали голубоватые и золотые искры, а порой они начинали исторгать из себя волны ослепительного сияния, и Диннар уводил Эрлина из комнаты. Он знал, что в такие моменты находиться рядом с аллюгином опасно.
Работа над дайверлином почти не двигалась. Амнита, которую всегда раздражала в людях несобранность, сама вдруг стала ужасно рассеянной. Временами на неё нападали то апатия, то какое-то странное возбуждение. Она не могла сосредоточиться, всё забывала и смотрела на сделанные ею же самой чертежи так, словно видела их впервые. Или как будто видела вместо них что-то другое.
— Это всё полнолуние, — сказала она однажды. — В последнее время оно на меня плохо действует.
— Полнолуние? Она ведь убывает… — удивился Эрлин. И тут же сообразил, что Амнита имеет в виду не Эрну, а её бледную соперницу.
В Валлондорне едва ли следили за циклом Арны, а если кто-то и следил, то говорить об этом было не принято. Эрлин знал, что злая демоница Арна посылает людям дурные сны, но чтобы она действовала на кого-то так, как на Амниту… Может, у неё и правда какая-то связь с Арной? Во дворце всегда об этом говорили. Кажется, её даже пытались обвинить в колдовстве и служении Арне. А кое-кто считал, что если бы в позапрошлом цикле бог не сделал её своей супругой, она бы не зажилась на этом свете. Впрочем, мало ли что болтают во дворце. Амнита не способна на злое колдовство.
Эрлину сейчас тоже было не до летательных аппаратов. Его куда больше занимали таинственные аллюгиновые зеркала, при помощи которых можно было ловить души. Как он обрадовался, когда наконец появилось первое изображение. В самом большом из зеркал друзья увидели бледного светловолосого юношу.
— Это явно валлон, — сказал Диннар. — И умер очень давно. Изображение смутное, потому что находится очень глубоко. Эта аллюгиновая плита гораздо толще других — видишь? Поверх слоя с этим суннао наросло ещё несколько слоёв.
— Валлон, похороненный в гробницах Улламарны?
— Ну и что? Разве ты не знаешь, что до Великой войны их здесь было много? Я помню образы в тоннеле, соединявшем Белый город с Каменным царством… Этот человек тоже умер не меньше трёх тысяч лет назад. Видимо, где-то сохранилась его статуя.
— Айнагур уверен, что видел в зеркале Ханнума себя и свою смерть…
— Я думаю, тот, кого он видел, давно уже истлел. Как и остальные мертвецы, которые напугали валлонов сто пятьдесят лет назад. За это время истлеет любая плоть. Не знаю, кого видел Айнагур, — эти зеркала могут сыграть с человеком именно ту шутку, какой он заслуживает, но мы с тобой никаких полуистлевших трупов не увидим. Здесь могут проявиться лишь суннао тех, чьи статуи до сих пор сохранились.
— Значит и он должен быть здесь. Почему он не показывается?
— Это от него не зависит.
— А от кого это зависит? Или от чего?
— Не знаю. Аллюгин — самое загадочное вещество в мире.
Второе изображение появилось, когда Эрлин был в комнате один. Он сидел перед зеркалом, излучавшим мягкий голубоватый свет, смотрел на своё отражение (временами эти странные зеркала вели себя, как обычные) и даже вздрогнул от неожиданности, когда рядом с собой увидел красивую сантарийскую девушку. Изображение было мутноватым — наверное, суннао незнакомки находилось в одном из глубоких слоёв, но Эрлина всё равно поразили её красота и… какое-то неуловимое сходство с Гинтой.
Сквозь полупрозрачную ткань просвечивало изящное смуглое тело, от которого трудно было отвести взгляд. Диннар говорил, что мёртвые появляются в аллюгиновых зеркалах в тех одеяниях, в каких были похоронены, но одежду иногда почти не видно. Суннао покойного как бы делится своей тонкой материей с прилегающей к телу тканью…
В этом куске аллюгина была только часть суннао, и хотя Эрлин не видел ног красавицы, ему ничего не стоило мысленно дорисовать их. Наверное, они у неё длинные. Как у Гинты. Несмотря на небольшой рост, эта колдунья длинноногая. И ходит — всё равно что танцует. Эрлин никак не мог понять, в чём секрет её грации. Держится прямо, ни одного лишнего жеста… Что за тайна заключена в этом худеньком, нерасцветшем теле? Скрытая гармония, которая до поры до времени лишь угадывается в бутоне… Незнакомка в зеркале — это уже прекрасный распустившийся цветок. Интересно, какой будет Гинта, когда наконец превратится в женщину? Ты разбудил в ней женщину, сказал Диннар. Что за глупости! Он ничего такого не хотел…
— Лучше бы она пока исчезла, — пошутил Диннар, увидев прекрасную незнакомку. — А то ты скоро забудешь, зачем тебе понадобилось аллюгиновое зеркало.
Но красавица не исчезла. Вот отражение Эрлина появлялось редко. Ему нравилось видеть себя рядом с незнакомкой. Светловолосый правитель с солнечным именем и его супруга из знатного сантарийского рода, прекрасная, как Санта. Солнечный бог и лунная богиня… Вернее, их земные ипостаси. А их союз — символ единства и согласия двух народов…
— Повелитель, мне кажется, тебя посетила мудрая мысль.
Эрлин вздрогнул и обернулся.
— Мне кажется, не стоит входить к своему повелителю без разрешения, Айнагур.
— Прости меня, господин, — с поклоном сказал абеллург. — Я не хотел тебя пугать. Я думал, что тебя тут нет.
— Тогда зачем ты пришёл?
— Все говорят о красавице, которая появилась в зеркале. Я хотел посмотреть, правда ли она похожа на аттану из Ингамарны.
— Ну и каково твоё мнение?
— Действительно что-то есть. Ты на неё так смотрел… И мне показалось, что тебе в голову пришла та же мысль, что и мне. Я уже давно об этом думал… Я постоянно думаю о том, как тебя спасти. Я её по-прежнему терпеть не могу, эту маленькую колдунью, но ты ведь заметил, что последние полгода её пребывания здесь я был с ней любезен.
— Заметил, — усмехнулся Эрлин. — Меня это удивляло. И её тоже.