За полночь капитан Катигерн обходил своих бритунийских стражей. Идя вдоль стены Йезуда, он заметил, что на дороге в Шадизар что-то шевелится. Он разглядел человека, минующего Кшесрон и бегущего наверх по каменной тропе.
Катигерн, обернувшись к лейтенанту, возглавлявшему стражников, поинтересовался:
— Кто это там? Посыльный от короля?
— Нет, — ответил лейтенант. — Если не ошибаюсь, это наш кузнец Ниал. Час тому назад он вышел из города, сказав, что нуждается в хорошей пробежке.
Конан, пытаясь отдышаться, ждал, пока ему откроют, дверцу в воротах. Все еще тяжело дыша, он нырнул в дыру, бегло поприветствовал бритунийцев и исчез.
— Не сошел ли кузнец с ума? — предположил лейтенант. — Я не видел, чтобы так проворно убегали от врагов.
— Да, можно сказать, он безумен, — хохотнул Катигерн. — Любовь заставляет человека проделывать штуки почудней, чем ночные пробежки!
Глава 9
ПОРОШОК ЗАБВЕНИЯ
Ухаживая за Рудабе, если это так можно назвать, Конан делал приготовления на случай внезапного побега, несмотря на то что пока еще не видел повода для бегства. Он, у которого было в обычае принимать мгновенные решения и тут же следовать им, испытывал теперь опасные колебания.
Каждый день на час или более он оставлял кузницу и объезжал своего коня. Он натачивал свой меч. Он чинил и начищал обувь, седло и прочую экипировку. Он запасался пищей, которую можно долго хранить: солониной, сухарями и финиками, купленными у зуагирских торговцев. Он взял у Парвеза карту Заморы и тщательно изучил ее.
Если он сбежит из Йезуда с глазами Заца, куда ему следует направиться? Возвращаться в Туран нельзя, поскольку Тугрил не откажется от мести. Верховный Жрец Эрлика, чьего сына он убил, в своей жажде мщения способен прибегнуть даже к заклинаниям чародеев.
Западнее Йезуда, с юга на север, тянулся на много центральный хребет покрытых вечными снегами Карпашских гор. Конан, рожденный в горах, не сомневался, что сумеет пешком пробраться через уступы горного кряжа, но коню наверняка это окажется не под силу. Можно ли было помыслить путешествовать по ту сторону гор, в чуждой стране, без коня? К тому же, если Рудабе согласится бежать с ним, ей необходима будет лошадь.
Он мог бы пробраться на север, где кончается хребет, и оттуда податься в расположенную западнее верхнюю Бритунию. Там, в этой малонаселенной стране, он мог бы жить долгие годы — но какими бы событиями он заполнил их? Да, он мог бы купить участок земли и возделывать его. Но гнуть спину на пашне и ковыряться в грядках не пристало отважному воину! Стоило ли тогда покидать родную Киммерию?
Можно было отправиться также на юг, к другому концу Карпашей, и оттуда пробраться в Коринфию либо еще южней, в Хауран. Тогда его путь будет пролегать через Шадизар, где какой-нибудь дружественно настроенный скупщик краденого выложит Конану кругленькую сумму за его добычу. С другой стороны, множество заморийцев из приближенных короля Митридата помнят его прошлые похождения и точат на него зуб. Замора — страна небольшая, здесь трудно спрятаться; вдобавок Конан выше ростом любого заморийца на целую голову — его нетрудно будет разыскать.
* * *Через несколько дней после ночной пробежки Конан на три дня отлучился из Йезуда, спустившись в долину. Киммериец возвращался из деревушки Каршой с мотком веревки, прикрепленным к седлу.
Он мирно трусил по извилистой тропинке, которая змеилась по узкому ущелью ниже долины, где лежал Кшесрон. Скалистые склоны ущелья круто поднимались по обе стороны, изъеденные эрозией валуны или поднимались к небу пиками, или валялись, раскиданные там и сям. Прекрасное место для засады, подумал Конан, обводя округу тревожным взглядом: в каменном хаосе можно отыскать множество мест, чтобы притаиться, а лошадь навряд ли преодолеет такой подъем, не сломав ноги.
Только он успел это подумать, как вдруг услышал столь знакомый по службе в туранской армии звук: хлопок туго натянутой тетивы, сопровождаемый ноющим свистом летящей стрелы.
Конан тут же метнулся вперед и повис на правом боку коня, потому что звук пришел с левой стороны ущелья. Зацепившись ногой за седло и обвив рукой Имира за шею, он теперь не был удобной мишенью для невидимого лучника. Едва Конан спрятался, стрела пропела как раз там, где только что был всадник, и раскололась о камень по правую руку от Конана.
Конан в ярости вскочил в седло и вытащил меч. Он развернул коня и впился взглядом в каменистый склон, как если бы сверкание его голубых глаз могло испепелить скалы, за которыми спрятался убийца. Имиру передалось возбуждение седока: конь затанцевал и зафыркал. Однако в скалах ничто не шевельнулось.
Конан мог бы направить Имира вниз по склону ущелья и пересечь ручей, но потом бы ему пришлось спешиться и карабкаться наверх, без щита и доспеха, под прицелом меткого лучника, надежно укрытого в засаде; ясно было, что это равносильно самоубийству. Собственный лук киммерийца оставался вместе с колчаном в Йезуде. Конан, с бьющимся сердцем, вглядывался в камни, но враг оставался невидим.
Наконец киммериец вновь направил коня на север, намереваясь продолжить путь: если нельзя вступить в сражение, лучше поскорее уйти от опасности.
Но едва Конан пустил коня галопом, как вновь запела стрела. Вновь Конан стремительно пригнулся, но на этот раз стрела вонзилась коню в бок. Имир сделал огромный скачок — и свалился на край дороги; содрогаясь в конвульсиях, животное скатилось вниз по склону.
С потерей коня Конан всецело сосредоточился на обороне. Ловко, как кошка, он вскочил на ноги, но склону был таким крутым, что киммериец упал и покатился вниз. И все же, оказавшись на середине спуска, Конан снова поднялся и в два прыжка очутился на дне ущелья. Перепрыгнув через ручей на другую сторону ручья, киммериец стал по камням карабкаться наверх. Поскольку на смену ярости явилась расчетливая осторожность, Конан поднимался наверх более обдуманно, прячась за валунами и выступами, пристально всматриваясь в открытые пространства и делая стремительные броски к следующему укрытию.
Преодолев значительную часть подъема, он вновь внимательно оглядел валуны и выступы утеса, за которыми прятался убийца. Но киммерийцу так и не удалось его заметить, даже когда он выбрался из ущелья.
Наверху простиралось неширокое травянистое плато, тянувшееся на расстояние полета стрелы, далее оно переходило в склоны и вершины скалистых Карпатских предгорий. Конан, нахмурившись, обошел плато. Вдруг дыхание его участилось: он заметил на песке след лошади. Пройдя чуть далее, он заметил еще несколько отпечатков копыт и колышек, воткнутый в землю. Очевидно, кто-то недавно поднялся на это плато, привезя с собой колышек. Спешившись, незнакомец воткнул колышек в землю, привязал лошадь и отошел, чтобы пускать стрелы в Конана. Промахнувшись оба раза, он возвратился к своей лошади и уехал так быстро, что даже колышек с собой не захватил.
Конан сновал вокруг следов, как ищейка, учуявшая запах, чтобы разгадать, в каком направлении скрылся лучник. Но плато местами сильно поросло травой, местами же было каменистым, и потому следов больше не было видно.
Наконец Конан отказался от своей затеи и спустился вниз, где у ручья лежал его мертвый конь. Он снял седло и уздечку и, поднявшись на тропу, потащился к Йезуду, мрачный, с веревкой и седлом на плече. Он брел, раздумывая, как убийца мог так ловко пробраться на плато незамеченным, — наверняка без магии тут не обошлось.
Да, решил Конан, это единственное объяснение. Чародей был не настолько силен, чтобы убить Конана посредством только лишь волшебства, однако он сумел, как викарий, навести морок. Для убийства были использованы лук и стрелы, а чары — только как прикрытие, благодаря которому лучник остался незамеченным.
* * *Конан вернулся в Йезуд в ярости: конь потерян, а враг ушел неотмщенным. Но гнев киммерийца значительно ослаб, когда он увидел Рудабе.
Рудабе не выглядела счастливой.
— Выйдем в сад, Ниал, — сказала она взволнованно. — У меня есть новости.
— Да? — оживился Конан, идя за ней по тропке меж грядок с капустой.
— Ты знаешь викария Харпагуса? Ему стало известно, что я была с тобой в Кшесроне.
— Как он узнал?
— Он вызвал меня и заявил, что некая женщина — имени он не назвал — сообщила ему об этом.
— Клянусь Сэтом! — прорычал Конан. — Уверен, что это шлюха из таверны, Мандана.
— Зачем бы ей это понадобилось? Я ничего плохого ей не сделала!
— Из ревности, моя девочка, разве ты не знаешь женщин? И каковы же намерения Харпагуса?
— Ему хотелось бы получить от меня то, в чем я отказала тебе. В противном случае он угрожает донести господину Феридуну.
Голос Конана стал подобен рычанию леопарда:
— Еще одно свидетельство против этого пса! Если это не он подослал убийцу сегодня на дороге, считай меня стигийцем.
— Что случилось? Тебя пытались убить?
Конан вкратце рассказал Рудабе о своем приключении по дороге из Каршоя.
— Какая жалость, что убили коня! — воскликнула Рудабе. — Но зато ты невредим, а это куда важней.
— Не беспокойся. Расскажи лучше, как может отомстить тебе Харпагус, если ты не уступишь?
— Отдаст на съедение богу-пауку, — мрачно сказала Рудабе. Лицо ее было бледно даже в лучах заходящего солнца. — Или велит высечь кнутом и переведет в младшие прислуги. Что меня ждет? Я могу уступить Харпагусу, но, даже если обойдется без последствий, стану так или иначе кормом для Заца; могу отказать похотливому викарию, пригрозив пожаловаться Феридуну. Я могу и заблаговременно пойти к Верховному Жрецу. Но викарий обличит меня, и его слово перевесит.
— Ты не учла четвертую возможность: бежать со мной, — проворчал Конан.
Рудабе покачала головой:
— Мы уже об этом говорили. Я бы, наверное, предпочла быть убитой Зацем, чем вести такую жизнь, как ты обрисовал. Но ты, наверное, разделишь мою участь: если Феридун узнает, что ты обесчестил девушку, служащую в храме, тебе несдобровать.
— Развратники! — фыркнул Конан. — Все они развратники. Ваши жрецы, как и прочие правители, не желают подчиняться тем законам, которые они предписывают другим.
— Когда правил предшественник Феридуна, ненасытный сластолюбец, никто и не думал о законах, но Феридун настолько нравственно чист, что его оскорбляет, когда другие позволяют себе наслаждаться жизнью. Да, насчет Харпагуса, — ты уже решил, как поступить?
Девушка имела в виду, решил ли Конан стать ее скромным, не жаждущим приключений мужем. Конан сжал кулаки и заскрежетал зубами от противоположных чувств, терзающих его. И вдруг ему пришло в голову, что есть еще одно решение, которое спасло бы их от роковой развязки.
— Ты слышала что-нибудь о Порошке Забвения? — спросил он у девушки.
— Нет. А что это такое?
— Это волшебное средство, меня снабдила им одна знакомая колдунья. Брось щепотку в лицо врага, сказала она, и враг позабудет все о тебе, как если бы никогда тебя не знал. Если ты зайдешь ко мне, я… — Конан умолк, так как Рудабе протестующе взглянула на него. — Да, да, понимаю. Нельзя, чтобы нас видели вместе. Подожди меня здесь.
Вскоре Конан вернулся с волшебным порошком, который дала ему Нисса. Передавая его Рудабе, Конан вздохнул:
— Я и вправду люблю тебя, девочка. Я покажу тебе такую любовь, какая местным чурбанам и во сне не снилась!
— А когда ты умчишься от меня навстречу новой любви и новым безумным приключениям, оставив с младенцем на руках, — что тогда я буду делать?
Конан возмущенно фыркнул:
— Вам, госпожа, следует вести диспуты с философами во внутреннем дворике храма! Уверен, вы бы посрамили их.
— У тебя ум острее, чем ты полагаешь, но не хватает навыка.
— Я умею рубить мечом, стрелять из лука и скакать на боевом коне, искусству словопрений меня не обучали.
— Это дело поправимое. Дариус, младший жрец, ведет занятия с детьми, он мог бы и тебя научить.
— Клянусь Кромом! — рявкнул Конан. — Ты, девчонка, пытаешься взять надо мной верх? Как бы не так!
Когда им надоело спорить, Конан проводил Рудабе до храмовых дверей. Убедившись, что ночные улицы пустынны, Конан схватил девушку, прижал к себе и покрыл ее лицо горячими поцелуями.
— Поедем со мной! — бормотал он голосом, охрипшим от страсти.
Высвободившись из объятий, Рудабе мягко сказала:
— Я допускаю, Ниал, что смогла бы любить тебя, — но только в том случае, если ты позволил бы мне «взять над тобою верх». Это значит отказаться от странствий и обосноваться в Йезуде в качестве примерного мужа и хозяина дома.
— С другой женщиной о таком и помыслить было бы смешно, — проворчал Конан. — Но что касается тебя — я подумаю.
* * *На следующее утро Конан отпустил Лара из кузницы и принялся за новое изделие, которое ему не хотелось показывать подмастерью. К полудню футовый крюк, загибающийся внизу тремя концами, был готов. Он как раз привязывал его к купленной в деревне веревке, продев ее в ушко на верхнем конце, когда взволнованный голос позвал его:
— Ниал!
В дверях кузницы стояла девушка. Конан узнал Рудабе, несмотря на то что она была в накидке с капюшоном. Конан отложил работу и вышел наружу.
— Заходи, — сказал он. — Нам нельзя говорить тут, где каждый нас может увидеть. И не опасайся за свою проклятую девственность.
Оба вошли в кузницу, Конан плотно прикрыл дверь.
— Что случилось?
— В храме такой переполох, что, думаю, меня не скоро хватятся.
— Вот как, а что случилось?
— Твой порошок подействовал — да еще как! Харпагус заглянул сегодня ко мне в спальню и вновь принялся угрожать мне, не скупясь на льстивые уговоры. Едва он коснулся меня своими похотливыми руками, я открыла коробочку и вытряхнула на него весь порошок.
— Одной щепотки было бы достаточно.
Девушка пожала плечами:
— Не сомневаюсь, но я так волновалась, что не могла отмерять с точностью. Харпагус расчихался, раскашлялся, стал утирать слезы. Придя в себя, он уставился на меня невинными, как у ребенка, глазами! Спросил, кто я такая и где он находится. Вот пустая коробочка.
— Кром! Похоже, порошок начисто отшиб ему память! А что было дальше?
— Я вытолкала его из комнаты, и он ушел, бормоча что-то невнятное. Потом мне сказали, что жрецы нашли его в таком состоянии и отвели к Верховному Жрецу, который при помощи магии пытался восстановить память викария, но безуспешно! Я так тебе благодарна, Ниал…
— Ладно. Я попросил бы тебя об одной ответной услуге… О нет, совсем не то, что ты думаешь, — поспешил он ее заверить, заметив, что Рудабе отпрянула в сторону. — Хотя, надеюсь, и до этого со временем дело дойдет. А сейчас я должен узнать, где прячут пленную туранку.
— Я не вправе открывать храмовые секреты, — начала было возражать Рудабе, но Конан перебил ее:
— Чепуха! Разве ты не знаешь, что священники используют других людей для своих целей? Та госпожа — пешка в игре Феридуна, который добивается неограниченной власти, и я должен знать, где они ее держат. Кстати, я ведь не чужой, я тоже работаю для храма, как и ты. Так ты скажешь мне, девочка?
— Хорошо. Ты представляешь, где расположен второй этаж северной части храма?
— Да, издали видны окна второго этажа, если идти вокруг храма.
— Та госпожа живет в помещении на втором этаже меж самым северным из западных крыльев и ближайшим к нему.
Конан сел на корточки и начертил пальцем несколько линий на пыльном полу.
— Верно. Стена тянется от одного крыла к другому, образуя внизу замкнутый треугольник.
— А что за стеной? Наверное, цветник?
— Нет, там Феридун держит гирканийского тигра, по кличке Кирмизи. Вот почему, когда Феридун хочет изолировать гостя, он помещает его именно в те покои.
— Тигр! — хмыкнул Конан. — Этакий ручной, игривый котеночек.
— Нет, он дик и свиреп и слушается одного только жреца Феридуна. Господин Феридун умеет покорять животных, используя магию. Возможно, это просто случайность, но, когда он и жрец Зариадрис соперничали, кому из них быть Верховным Жрецом, а избрали Феридуна, Зариадрис отправился в Шадизар пожаловаться королю, что выборы были мошенническими. Но по пути его окружила стая волков, звери стащили его с коня и разорвали. И потому, если ты затеваешь…