— Пустяки, Хайделинда. Ты разрешишь называть тебя так, по-простому? — ласково спросил барон. — Ведь я помню тебя еще совсем ребенком.
Девушка молча кивнула. Присутствие этого человека почему-то повергало ее в смятение.
— Потом, — продолжал барон Торский, — мы не можем лишать двор присутствия столь очаровательных особ. Они составляют гордость нашего королевства и дают нам уверенность, что потомство знатных родов будет столь же достойным.
Хайделинда покраснела от такого прямого и, как ей показалось, бесстыдного определения ее достоинств.
— Да, да! — раздался громкий голос с места, где сидел Тараск. — Мы не должны забывать, что чистота народа Немедии и его сила зависят от породы наших женщин!
Девушка вновь почувствовала себя в центре внимания, но теперь это не доставляло ей удовольствия, а скорее раздражало. Она украдкой бросила взгляд на Ивара. Тот просто раздулся от удовольствия, слушая, как ее обсуждают, словно скотину на рынке.
— Не смущайся, Хайделинда, — негромко, так чтобы не слышали другие, сказал Амальрик, — немедийцы имеют высшее предопределение среди народов мира, и ты должна гордиться, что являешься одной из лучших представительниц нации.
— За Немедию и ее покровителя Светлоликого Митру, Отца и Защитника нашего! — провозгласил Нимед, подняв кубок. Зал ответил ему единым ревом сотни глоток:
— За Немедию, за Владыку Света и Подателя Жизни!
Хайделинда вместе со всеми вскочила с места и, к своему удивлению, обнаружила, что произносит те же слова. Она почувствовала себя частицей одной большой семьи на этом празднике силы и немедийского духа.
Глава восьмаяПосле нескольких тостов в честь Немедии, пресветлого Митры и за здоровье короля Нимеда пиршество покатилось дальше, не скованное особыми рамками этикета. На середину зала вышла группа танцовщиц из Заморы, сопровождаемая тремя музыкантами, держащими в руках инструменты, которые Хайделинде еще не приходилось видеть. В последнее время в Немедии вошло в моду все восточное. Знатные семьи заказывали себе пушистые ковры и разноцветные ткани из далеких Турана и Иранистана, мебельщики освоили изготовление мягких низких диванов и круглых, похожих на колоду для рубки мяса, маленьких пухлых табуретов, таких, какие Хайделинда видела в доме Ивара.
Знатные вельможи соревновались между собой в устройстве специальных восточных комнат, куда стаскивалось все более или менее напоминающее далекие жаркие земли пустынь: ковры, безделушки, светильники. Рядом с парчовыми занавесями из Турана могли соседствовать огромные кувшины из черной керамики, привезенной откуда-нибудь из Луксора или даже Кешлы, на резной зингарский столик ставили изящную вендийскую вазу из бронзы, но это ничуть не смущало хозяев. Какое им дело до того, что Зингара находится на западе, а Стигия и Кешан — на юге? Все, что было необычным для немедийского глаза, называлось одним словом — «восток». Вельможам хотелось жить в роскоши и удовольствии. Страна уже несколько лет не воевала благодаря мирной политике короля Нимеда, и отсутствие боевых походов заменялось в столице и замках многих нобилей бесконечной чередой пышных празднеств и утонченных забав. Жрецы Митры смотрели на это с неудовольствием, но уж коли сам король разрешает полуголым девкам и бородатым факирам устраивать свои представления во дворце, то скрепя сердце им приходилось закрывать глаза и на мелкие шалости герцогов и баронов.
Гнусаво и тягуче завыла зурна, и под мерные удары большого барабана и позвякивание колокольчиков бубна три гибкие смуглые черноволосые танцовщицы начали свой танец. Хайделинде ни разу в жизни не приходилось видеть подобных представлений, поэтому она, не отрываясь, глядела на гибкие тела плясуний, лишь слегка прикрытые лоскутками яркой материи. Ее завораживала неприкрытая чувственность их движений. Девушка не могла отвести глаз от танцующих и опомнилась лишь тогда, когда музыка смолкла и плясуньи, как птицы, откинув руки назад, невесомыми грациозными прыжками выбежали из зала под одобрительный рев зрителей. Однако не всем приглашенным это зрелище было по вкусу. Краем глаза девушка увидела, что барон Торский с гримасой неудовольствия проводил заморанских танцовщиц, и смутилась, словно застигнутая за непотребным занятием. Хайделинда потупила взор, украдкой разглядывая своих соседей.
— Такие танцы не соответствуют нашему немедийскому духу! — услышала она голос Ивара и, вздрогнув от неожиданности, кивнула в знак согласия.
— Я тоже не большой поклонник этих восточных удовольствий, — тихо, чтобы не было слышно на краю, где сидел король, поддержал юношу барон Торский, — они разнеживают дух и иссушают наши силы.
Однако принц Тараск, как заметила Хайделинда, бросив взгляд в его сторону во время танца, был крайне доволен представлением. Его масляные глазки на круг, лом, как лепешка, лице, прямо-таки светились, ощупывая тела заморанских девушек. Поймав направленный на него взгляд, он подмигнул Хайделинде, и его губы причмокнули, словно он ел что-то очень вкусное.
Веселье катилось дальше. Восточных танцовщиц сменили немедийские певцы, потом несколько танцоров, наряженных в костюмы, отдаленно напоминающие одежду селян, исполнили входящий в моду простонародный аквилонский танец буррэ. На их место вышли одетые в короткие кожаные штаны силачи. Они соревновались, кто из них большее число раз поднимет бочонок с вином. Мускулистые торсы и могучие руки блестели, смазанные маслом, и в колеблющемся красноватом свете канделябров казались вырезанными из камня. Это выступление сопровождалось одобрительными криками и ревом возбужденных вином гостей.
— Вот настоящее воплощение нашего немедийского духа! — услышала Хайделинда голос Амальрика, который, не отрываясь, смотрел на почти обнаженные лоснящиеся тела мужчин.
Его глаза блестели нескрываемым удовольствием. Чопорность и хладнокровие улетучились в один миг, и Хайделинде, увидевшей изменившееся лицо вельможи, показалось, что она подглядывает за каким-то неразрешенным и постыдным действием. Она быстро отвела взгляд от барона, боясь, что тот почувствует это.
Мало-помалу гости начали вставать со своих мест, подходить к другим приглашенным, и скоро весь зал превратился в людской муравейник, где сотни мужчин и женщин разговаривали, смеялись, орали и хлопали друг друга по плечам, не обращая внимания на остальных. Только за столом на возвышении, где сидел король и почетные гости, соблюдалась некоторая чинность, но принц Тараск, покинув свое место, уже мелькал где-то внизу среди женщин, бойких герольдов и оруженосцев, а соленые шутки, что он отпускал, не понижая голоса, долетали даже сюда. Некоторые гости под звуки королевских лютнистов пытались повторить танец буррэ, их неуклюжие прыжки встречались смехом и громкими восклицаниями зрителей. Словом, праздник удался на славу.
Хайделинда, раскрасневшаяся от вина и возбужденная необычной обстановкой, смеясь, выслушивала шутки Ивара и других соседей, которые по мере опустошения своих бокалов оказывали ей все более навязчивые знаки внимания. Лишь старик Гвендер Мангцальский не принимал участия в веселой беседе и ухаживаниях за молодой герцогиней — по причине того, что, утомившись от застолья, уснул в кресле и непременно свалился бы на пол, но внимательный барон Торский вовремя сделал знак слугам, и те, подхватив престарелого графа, унесли его из зала.
«Девчонка и в самом деле очень красива, — размышлял Амальрик, глядя на молодую герцогиню, — пожалуй, она будет иметь успех при дворе. Этот Ивар так и увивается вокруг нее, наверное, питает, дурень, какие-то надежды. Хм, — барон наблюдал за молодыми людьми, пощипывая пальцами бороду, — может быть, имеет смысл посодействовать ему? Мальчишка полностью в моих руках, а если станет хозяином Хельсингера… он может оказаться куда полезнее, чем Бьергюльф. Эта скотина умеет только жрать как свинья, пить в три горла да задирать юбки всем попавшимся под руку девкам. В критическую минуту на него и положиться невозможно, может подвести… даже если припугнуть тем, что мне известно об его участии в гибели брата».
Его раздумья нарушило громкое бряцание струн и нестройные голоса группы пирующих во главе с Тарас-ком, который, размахивая кубком, руководил певцами, пытавшимися спеть балладу о Снежном Рыцаре. Слаженностью хор не обладал, но заменял ее отсутствие громкостью, так что даже Нимед и Фринаус, о чем-то тихо беседовавшие между собой, прервали разговор и посмотрели на орущих и притопывающих в такт музыке людей.
— Вот, повелитель, настоящие немедийские рыцари, — осторожно заметил Верховный Жрец. — Нам следует всемерно укреплять дух страны!
— За Немедию! — поднял свой кубок барон Торский, не упускавший из внимания ничего, что происходило во главе стола.
Те из собравшихся, кто еще был в состоянии услышать и понять предложение Амальрика, вскочили со своих мест, и крики одобрения на время перекрыли даже громкое пение хора. Король незаметным кивком поблагодарил барона за избавление от выслушивания занудных рассуждений Фринауса, которые правителю порядком надоели.
«Пожалуй, — решился наконец Амальрик, — я расскажу юной герцогине об участии Бьергюльфа в гибели ее отца. В любом случае я не проиграю. Девчонка явно не робкого десятка и, похоже, неглупа. Не исключено, что она одолеет герцога, и тогда мы выдадим ее замуж за этого молодого человека. Король даст свое согласие, и она вряд ли станет противиться воле монарха. Ну а если девчонке не повезет и герцог уничтожит ее, тогда он полностью окажется в моих руках, что, конечно, устроит меня меньше, но тоже сойдет. Главное, мое участие внешне будет минимальным, тем более что через два дня я возвращаюсь в Аквилонию».
— Хайделинда, — обратился он к герцогине, которая оживленно смеялась, беседуя с гостем из Пуантена и Иваром, — я на днях покидаю Немедию…
— Прости, барон, — герцогиня прервала беседу и, все еще смеясь, повернулась к Амальрику. — Вот Ивар говорит, что у стариков аквилонцев очень слабые ляжки, поскольку они едят много растительной пищи, а мы с месьором Жемини считаем, что это просто от старости.
— Чего только не говорят в Немедии об аквилонцах, — рассмеялся барон. — Я согласен с Иваром, но говорить подобное при гостях из Пуантена не следует — они могут счесть это бестактностью.
— Брось, барон! — махнул на него рукой пуантенец, который с трудом удерживался на ногах, чуть не лежа подбородком на спинке кресла герцогини. — Мы, люди из Пуантена, не считаем себя аквилонцами. — Он громко икнул и продолжал: — То есть я хотел сказать, что мы — особые аквилонцы, лучшие, поэтому про остальных говори что хочешь, — милостиво разрешил он и сполз на пол, безуспешно пытаясь уцепиться руками за спинку стула.
— Смотри, Ивар, — усмехнулся барон, — главный твой противник не выдержал. Но я, собственно говоря, обратился к вам обоим, желая пригласить завтра к себе на прощальный ужин. Я покидаю Немедию, поскольку обязанности посла, возложенные на меня королем, требуют безотлагательного присутствия в Тарантии. Заодно мы с тобой, Ивар, побеседуем о наших делах, если дама позволит.
— Непременно будем, барон, — с радостью приняла приглашение Хайделинда, оглядывая блестящими глазами и Амальрика, и своего кавалера, и вообще весь этот сверкающий шумный зал, наполненный веселыми и, как ей казалось, симпатичными людьми. И самое главное для нее — это то, что проведенные в монастыре два года почти полностью улетучились из ее памяти, как будто их и не было вовсе. А если и были, то представлялись теперь далеким и смутным сновидением.
Глава девятаяКонан, покинув лес, быстро, насколько позволяла ночная тьма, гнал своего коня в сторону Бельверуса.
«Пока эти придурки сообразят, что произошло, — думал он, — мне надо вернуться в город. Высплюсь потом, когда найду колдуна».
Когда банда Хемниуса, лишившись своего главаря и наводчика, к утру вернулась в столицу, их уже ждали, Киммериец, закутанный в плащ по самые глаза, в окружении стайки босоногих оборванных мальчишек, сидел неподалеку от городских ворот.
— Вот они! — поманил он к себе ватагу. — Слушайте внимательно! Бегите за ними и, когда они приедут к себе, внимательно следите за всеми, кто будет к ним приходить. Когда посетители будут уходить, по одному следуйте за каждым. Потом бегом ко мне, покажете мне их дома. Понятно?
— Понятно, — нестройным шепотом ответили малолетние шпионы.
— Каждый получит вот по такой монете, — Варвар показал мальчишкам серебряный аквилонский дублон. — Ну, вперед, сыны порока!
* * *Эрленд не спал всю ночь. Он пробовал читать, пить вино, ходить по комнате, но никак не мог найти себе места, ожидая, когда же вернется Хайделинда. Наконец, уже под самое утро, он услышал стук копыт и звук подъехавшей повозки. Он сбежал по лестнице вниз. Сонный лакей уже открывал входную дверь. Снаружи послышался смех, обрывки слов, и в прихожую вошли Ивар и Хайделинда. С первого взгляда можно было понять, что девушка слегка навеселе. Она выглядела радостной и возбужденной, а увидев аргосца, замедлила шаги.
— Эрленд! — произнесла она чуть нараспев и махнула в его сторону рукой, — Зря ты не поехал с нами, во дворце было так весело! Король Нимед удостоил меня аудиенции. И музыка, и танцовщицы, и…
— Да ты совершенно… — начал Эрленд, но она перебила его, расхохотавшись:
— Ты хочешь сказать, что я пьяна? Ну и что ж? Какой праздник без бокала-другого, неужели ты не согласишься со мной, Эрленд? Ах! Я, кажется, сейчас упаду… — Она оперлась на руку стоявшего рядом хозяина дома.
Аргосец перевел взгляд на Ивара, по лицу которого можно было определить, что он тоже изрядно нагрузился. Но в отличие от девушки, не привыкшей к вину, он все еще твердо держался на ногах.
— Ты что же… — снова начал Эрленд, обращаясь уже теперь к Ивару, но Хайделинда опять прервала его:
— Ну, Эрленд! — Она надула хорошенькие губки и изобразила нечто похожее на поцелуй. — Не будь таким занудой! Неужели ты не понимаешь, как приятно повеселиться! Ты забыл, сколько лет я совсем не видела приличного общества, вокруг меня были одни безобразные монахини! Но ты прав, если я сейчас же не отправлюсь в постель, то, пожалуй, упаду. Смертельно хочется спать… — Она глубоко зевнула и, опираясь на руки выбежавших служанок, стала подниматься вверх по лестнице.
— Чего тебе надо, Эрленд? — с пьяной ухмылкой произнес Ивар. — Ты что, не слышал, что моя дама изъявила желание отправиться спать?
Аргосцу стоило больших усилий сдержаться. Внутри у него все кипело, он готов был разорвать этого лощеного нахала в клочки.
— Ладно, поговорим завтра, — буркнул он и, резко повернувшись, последовал наверх за Хайделиндой.
— Герцогиня! — крикнул Ивар, растягивая слова— Не забудь, что завтра мы приглашены к барону!
— Помню! — раздалось сверху. — Только это будет уже сегодня, сейчас почти утро!
Это было уже слишком для обезумевшего от ревности аргосца.
— К какому еще барону? — повернувшись вновь к Ивару, рявкнул он.
— К барону Амальрику Торскому! — раздался сверху насмешливый голос герцогини, — Приятнейший и учтивый вельможа!
Эрленд, вне себя от ярости, шарахнул кулаком по перилам, но холодный мрамор остался равнодушным, лишь заныли ушибленные пальцы. Некоторое время аргосец метался, как тигр в клетке, в небольшом помещении, куда его поместил хозяин: три шага вперед, три шага назад, пока ему не стало казаться, что он сходит с ума.
«Пойду к Хайделинде, если не поговорю с ней, то просто свихнусь», — решил Эрленд, выходя в коридор.
Колеблющийся свет фонаря в дальнем конце коридора заставил его прижаться к стене. Ивар, в цветастом халате, держа высоко над головой светильник, направлялся к комнате Хайделинды. Эрленд, с учащенно забившимся сердцем, стоял у стены, не в силах двинуться вперед. Поставив фонарь на столик, хозяин постучал в дверь.