ГЛАВА 7
Дантио Селебр сидел один возле мачты, положив подбородок на колени и борясь с чувствами. Он едва справлялся с их бременем. Слишком уж много радости! Священная Мэйн одаривала Свидетельниц знанием, но они не имели права его использовать — таков их корбан. Они должны наблюдать, но не принимать участия в событиях — только давать показания Голосам Демерна, когда те судят преступников. Такую клятву Дантио принес во время своего посвящения. Вчера он ее нарушил, и за это должен умереть.
Из пяти божественных чувств, которыми его наградила богиня, «зрение» доставляло меньше всего неприятностей. Сражение в Трайфорсе было вне его досягаемости, и он не видел ничего особенного — лишь мирный пейзаж, проплывающий мимо, выпасы и фруктовые сады, переходящие в мрачные леса на холмах Гемлок, а за ними — то и дело вспыхивающее белое сияние Ледника. Примерно в двух или трех мензилах виднелась земля. Врогг превратился в широкую полноводную реку, ее притоки змеились между мелями и зелеными островами, так что команда старательно выбирала удобные течения. «Штилевая погода» — так это называлось здесь, у Границы. Затишье перед сменой направления ветра. Вверх по течению корабли стояли у причалов, дожидаясь, когда погода изменится. На рассвете Трайфорс покинули Радость Опия и другие Свидетельницы. Они плыли вниз по течению, чтобы доставить известие о возмутительном вмешательстве Вуали в дела людей.
Когда они доберутся до Старейшей в Бергашамме, она предаст его анафеме, и он умрет. Такова цена победы. Дантио ее принял; это было делом всего одного дня. Но теперь его переполняли многочисленные чувства, царившие на борту «Свободного духа». Он не мог не обращать на них внимания, как обычно поступали Свидетельницы, потому что сам был в них вовлечен. Дантио оказался в ловушке неразрешимых конфликтов. Страх, любовь, гнев и ненависть жалили его, точно ледяной град. Он бросил камень, который вызвал лавину.
Именно способность «чувствовать» доставляла ему немыслимые страдания, вынуждая ощущать тревоги других людей. Речные жители спорили, что делать с таким количеством опасных веристов на борту. Нок твердил, что ночью он отплывет и бросит всех на берегу, и плевать он хотел на пожитки и серебро. Другие возражали, что эти воины — дезертиры, и в Высокой Балке за них дадут хорошие деньги. Обычные ссоры матросов. Дантио множество раз слышал такие во время своих многочисленных путешествий: в конце концов команда ничего не сделает. Зато сейчас ему приходилось мириться с их эмоциональным хором (гнев — алчность — страх).
Восемь юношей, о которых шла речь, лежали посреди палубы, устроившись между багажом, и в их душах бушевал настоящий ураган, в шестьдесят раз сильнее того, что испытывали матросы. Они пытались осознать значение своей утренней победы и свое новое, непонятное им положение (ликование — страх — любовь — страх). Преданность семерых веристов Орладу была такой сильной, почти любовной, и это озадачивало Дантио, ведь ему не суждено было познать этот вид голода.
Пассажиров на носу тоже раздирали самые разные чувства: Хорт, Ингельд и Гатлаг отчаянно хотели вернуться домой, но боялись детей Храга (боль — ужас); Фабия лелеяла глупые мечты о том, как переберется через Границу и станет правительницей Селебры (алчность). А Бенард, обнимающий Ингельд? Чувства влюбленных порой казались Дантио бурей похоти и вызывали у него отвращение, хотя он радовался счастью Бенарда (похоть — голод — обожание). Через несколько минут эти двое превратятся в детей (сильное желание — поддразнивание — притворство) или станут матерью и сыном (стремление направить — обожать — повиноваться — защищать). В громадном скульпторе все еще жил брошенный родителями сирота, а наследница династии Косорда пережила два политических брака без любви. Бенард скрывал свои страхи относительно будущего отцовства; Ингельд вчера ночью видела в огне пугающие предзнаменования. Неудивительно, что они так прижимаются друг к другу.
В довершение всего Свидетельницы обладали еще и даром «слышать», который помогал им узнавать, что происходило с людьми или предметами недавно. Орлад и его товарищи приняли участие в сражении, и в ушах Дантио еще гремел, подобно трубам, грохот битвы. Он знал, кто из юношей убил и как. Неким образом он мог «слышать» даже кровь, смытую ими в Маленькой Каменке.
Четвертый дар Свидетельницы называли «запах», он помогал улавливать внутреннюю сущность людей или вещей. На борту «Свободного духа» с этим было очень непросто. Большинство веристов представляли собой прирожденных головорезов. Среди них попадались и такие, кто не подходил под это определение и стал жертвой обстоятельств. Орлад — один из них, но лучше ему об этом не говорить. Фабия по природе своей не была алчной. Она старалась быть похожей на Хорта, от которого прямо несло жадностью и корыстолюбием. Его приемная дочь в душе мечтала заботиться о братьях, взять их под крыло и опекать.
Все это было слишком. Дантио отчаянно хотелось спрятаться под покровом Свидетельницы. Взять бы сейчас веретено и прялку, успокоиться и сплести нить событий…
— Прорицатель!
Дантио оглянулся.
— Милорд?
— Иди сюда, — позвал его Орлад. — Вуаль, Дантио или как бишь тебя.
Он пробрался через багаж и подошел к веристам. Хотя Дантио был лет на десять старше каждого из них, он чувствовал себя молодым саженцем в древнем лесу. Орлад походил на роскошный дуб, несмотря на то, что был чуть ли не ниже всех.
Когда Дантио устроился между Проком и Намберсоном, они нахмурились и отодвинулись. Большинству из них было не по себе даже смотреть на евнуха, не говоря уже о том, чтобы к нему прикасаться. Некоторых разбирало любопытство, и от их взглядов Дантио становилось неловко. Чуть раньше Орлад показал всем свою силу, отнеся брата на лодку, и тогда же Дантио понял, что он по-прежнему отмечен судьбой. «Осознание» — единственная способность Свидетельниц, требующая физического контакта, и многим за всю жизнь так и не удалось ее применить, поскольку люди, отмеченные судьбой, попадаются редко. Орлад не лишился своего дара, убив сына Храга. Бенард и Фабия тоже им обладали — двери к величию оставались открытыми для троих детей Селебры. Про себя Дантио ничего не знал. Вполне возможно, он уже сделал для истории мира все, что мог.
— Расскажи про войско в Высокой Балке, — попросил Орлад.
— Известно, что командир войска Арбанерик Криком служил в армии Стралга на флоренгианской Грани и лишился во время одного из сражений руки. Три года назад он вернулся в Вигелию и начал собирать собственное войско, назвав его «Новым Рассветом».
— Сколько у него людей?
— Я не бывал в его лагере. Полагаю, более двадцати шестидесяток.
Салтайя называла другие цифры, куда больше, и Мудрость говорила то же самое в прошлый раз, когда Дантио был в Бергашамме.
Веристы обменялись взглядами (возбуждение — одобрение — облегчение).
— И что он собирается делать? — сурово спросил Орлад. — Этот Арбанерик? Он выступит против Стралга?
Его чувства были невероятно сильны. Пыл фанатиков, перешедших на сторону врага, никогда не гас. Из самого верного солдата Кулака Орлад превратился в его заклятого врага (ненависть — ненависть — ненависть).
— Я не умею читать мысли, но могу свидетельствовать, что он ненавидит и презирает лорда крови не меньше вашего.
— Не… — начал Орлад и нахмурился, когда его люди захихикали. — Понятно.
Ваэльс, у которого на лице было родимое пятно, сказал:
— Он платит речному народу, чтобы они набирали для него людей и уговаривали новых рекрутов Стралга, плывущих на войну, присоединиться к «Новому рассвету».
— Именно так, милорд.
— И кто же дает ему столько серебра? — (любопытство — подозрительность). — Кто кормит «Новый Рассвет»?
Ваэльс был умнее остальных веристов, и от его вопроса Дантио невольно улыбнулся, раздосадовав юношу. Без вуали прорицатель чувствовал себя обнаженным.
— Его сподвижники.
— Короли, которых Стралг лишил трона? Я думал, они все погибли в восстаниях.
— Кое-кто выжил, — сказал Дантио. — Но разве смогли бы они уберечь свое состояние?
После Ваэльса все веристы поняли намек и посмотрели на Хорта Вигсона, беседующего с Бенардом. Не нужно быть прорицателем, чтобы по оживленной жестикуляции Бенарда догадаться, что речь зашла об искусстве, однако лишь Дантио увидел в Хорте, скрывающем свой интерес под маской вежливости, одного из самых умных и проницательных коллекционеров Вигелианской Грани.
— Мой брат в самом деле спас Фабию из тюрьмы сатрапа? — спросил Орлад. — Как ему это удалось? Он всего лишь художник.
— Не знаю! — нетерпеливо буркнул Дантио, чем удивил веристов. — Богиня не позволяет мне шпионить за деяниями других богов, но скорее всего Бенарду помогла Анзиэль. Даже его могучие руки не справятся с бронзовыми прутьями на окнах той темницы.
Дантио видел, как Бенард отправился во дворец и вернулся с Фабией, но не знал, что случилось. Позже он спросил сестру, однако та не смогла ему ответить. Бенард бормотал что-то о тайнах. Глупости какие-то!
— Тогда как, по-твоему, ему это удалось? — хмуро спросил Орлад.
Вот и попробуй объяснить веристам смысл искусства!
— Полагаю, милорды, художник видит мир таким, какой он есть, но изображает его, каким он должен быть. Бенард умеет разглядеть форму в куске мрамора и выпускает ее на свободу, чтобы мы тоже могли ее увидеть.
— Значит, он не дыру в стене проделал?
— Нет. Я лишь предполагаю, что он замечательный мастер, и богиня позволяет ему изменять мир в соответствии с его пожеланиями. Фабия сказала, что на окнах не было решеток, когда Бена вытащил ее оттуда. Сегодня утром они стояли на месте.
Воинам совсем не понравилась мысль о том, что человек может творить чудеса.
— Не доверяю я веристам, — проворчал Нок на носу корабля. — Ночью надо бросить их на берегу.
— За них поручился Урт, — возразила ему какая-то женщина.
Пятнадцать лет назад, примерно на этом же отрезке реки, юный заложник Дантио решил, что честь запрещает ему учить вигелианский, язык врага. Вместо этого он выучил язык речного народа, чтобы в ближайшее время сбежать и поплыть назад по реке. Когда он очутился в Скьяре, то владел вроггианским почти в совершенстве. Надежды на побег так и не сбылись, и, разумеется, сейчас он безупречно разговаривал на вигелианском, однако его знания очень пригодились, когда он выступал в роли странствующего Свидетеля, точнее, Свидетельницы, или Урта, раба.
— Если мы придем в Высокую Балку, нам позволят оттуда уйти? — спросил Орлад.
— Скорее всего нет, — ответил Дантио.
— И надо будет принести клятву этому Арбанерику? — (недоверие).
— Да, милорд.
— И тогда, возможно, мы нападем с ними на Нардалборг, — сказал один из веристов, пробудив в остальных шквал чувств (ненависть — страх — отвращение — ярость).
Многие из них выросли в Нардалборге; у всех наверняка остались там друзья, а у кого-то — семьи.
Орлада охватила радость.
— Если Стралг лишится Нардалборга, это будет для него сокрушительным ударом.
— Возможно, нам придется вторгнуться во Флоренгию, — предположил Снерфрик.
Его слова вызвали рев возражений и возмущенных воплей.
— Мы это уже обсуждали, Хротгат!
— Со стороны Арбанерика это будет большой глупостью.
— Он может закрыть Стралга во Флоренгии, где его прикончит Мятежник.
— Арбанерику все равно придется удерживать Нардалборг против Хорольда и Эйда.
— Ты хочешь сказать, удерживать Трайфорс! Они осадят Нардалборг, и Арбанерик его покинет.
Когда споры утихли, Орлад спросил:
— А где находится Высокая Балка, Дантио? И почему ты ухмыляешься?
Дантио вновь пожалел, что на нем нет вуали.
— Потому что ты впервые назвал меня по имени, Орлад.
— Наверное, когда мы жили в Селебре, я тоже называл тебя по имени, — мрачно возразил Орлад.
— Ты называл меня Анто. — Орлад был красивым ребенком, но сказать это сейчас было бы равносильно самоубийству. — Я поклялся не выдавать местоположение повстанцев. — Дантио поморщился, уловив возмущение и подозрение веристов. — Их лагерь рядом с Вроггом, но не на нем. Возможно, мы прибудем туда завтра.
— Анто? — насмешливо фыркнул Снерфрик, самый крупный из воинов. — Что ж, малыш Анто, допустим, мы решим перебраться через Границу вместе с Орладом и помочь ему захватить власть в родном городе — идти надо будет через Нардалборг?
— Нет, милорд. Есть другой перевал, он называется Варакатс. — Его слушатели с интересом затаили дыхание. — На самом деле, изначально Варакатс был удобнее Нардалборга, который со временем обустроили, как наверняка известно милордам.
— Значит, нам удастся перейти во Флоренгию?
Нет. Дантио хотел как можно безболезненнее подвести их к этому заключению.
— Вероятно, какое-то время перевалы еще будут открыты. Неприятности начнутся на другой стороне. Со всем уважением, милорды, моя кожа и кожа Орлада не намного смуглее вашей, но у нас черные волосы, а у вас — золотистые. Именно они определяют цвет шерсти боевых зверей, так? Силы, сражающиеся во Флоренгии, похожи на шахматные фигуры, черные и белые. Если Орлад переберется через Границу, он тут же попадет в армию Кавотти. А вас примут за воинов Стралга, хотите вы этого или нет.
Им это не понравилось (ярость — раздражение). Они молоды, невероятно сильны, недавно одержали великую победу, так почему им нельзя сделать своего Героя дожем?
— И куда же мы тогда плывем? — спросил Орлад. (Беспокойство).
— Мне нужно попасть в Высокую Балку и сообщить прорицательницам и командиру войска Арбанерику, что я нарушил соглашение между лордом крови и мэйнистками. Разумеется, я доложу ему о вашей славной победе.
— А если мы пойдем с тобой, нас заставят присоединиться к «Новому рассвету»?
— Прорицатели не видят будущее, но я догадываюсь, что так и случится.
— Или нас убьют?
Дантио вздохнул.
— Может, задержат. Вас будут приветствовать, как великих героев, но повстанцы вынуждены прибегать к крайним мерам, чтобы скрыть местоположение лагеря.
Герои были недовольны (гнев — высокомерие — воинственность).
Ваэльс облек их чувства в слова:
— Или мы помешаем тебе туда попасть. Мы можем заставить речных жителей плыть вниз по течению Врогга.
— Это так, милорд, — смиренно произнес Дантио. — Но куда вы поплывете? Кто еще даст вам убежище от лорда крови?
Веристы могли утаить свой страх от его глаз, но не от внутреннего зрения.
Один из матросов заметил:
— Веристы говорят про Высокую Балку. Ночью мы разобьем лагерь около Молока?
— Если ветер не переменится, — заявил Нок. — Так хочет раб.
— Салтайя сказала Фабии, что ты умер, — вспомнил Орлад. — Она наверняка узнала это от прорицательниц.
Дантио пожал плечами.
— Ни одна из Свидетельниц такого не говорила. Это было бы неправдой, верно?