— Совет прислал нас узнать, за кого отдаст свой голос лорд Пьеро.
На самом деле им хотелось проведать, насколько тяжело он болен. Тут их поджидал сюрприз. Пьеро не говорил и даже не признавал жену уже шестьдесят дней. Как только старейшины об этом услышат, они назначат более подходящего регента, чем Оливия Ассичи-Селебр — представительница весьма незначительного дома.
— По обычаю дожем должен стать самый старший родственник мужского пола, но такого человека на данный момент нет — пока нет. — Она помолчала и вонзила клинок до конца: — Поскольку лорд Чайз еще слишком молод.
Она хотела сказать: «Поскольку лорд Чайз не принадлежит к роду Селебров». Любому было достаточно взглянуть на Чайза, чтобы понять, кто его отец. В конце года он станет совершеннолетним — только вчера Оливия помогала ему выбрать знак для печати, которую сейчас вырезал мастер. Он будет самым юным мужчиной в храме, поскольку родился за несколько часов до конца года, но таковы обычаи Селебры. Совету позволено не давать шестнадцатилетнему дожу полной свободы, однако избрать его уже можно.
Неужели благородные старейшины ждут от Оливии заявления, что ее младший сын ублюдок? Чайз сразу обратится к Стралгу. Советники должны понимать, что их мнение никого не интересует, пока Кулак не лишен права голоса.
— Лорд дож никого не назвал.
— А лорд крови? — Голос Берлис был подобен ядовитому кинжалу.
— Пока нет. Год назад мы попросили вернуть детей, которых Стралг забрал в качестве заложников, и он обещал, что вернет хотя бы одного, скорее всего лорда Дантио, нашего старшего сына.
Взоры всех присутствующих обратились к саду и деревьям, залитым дождем.
— Они не успеют вернуться до наступления сухого сезона, — сказала Берлис.
Оливия вздохнула.
— Верно. Да и дож вам не поможет. Обратитесь к нему с вопросом, если хотите. Но это будет пустой формальностью. Он вас не услышит.
— В самом деле? И давно он в таком состоянии? — Берлис подразумевала: «И давно вы узурпировали трон?»
— Его здоровье ухудшалось постепенно, — как можно вежливее ответила Оливия. — Дож передал мне печать, и я буду править городом до тех пор, пока он не придет в себя или не умрет. Правильно, Голос?
Куарина кивнула.
— Таков обычай города.
— Вы превосходно справляетесь со своими обязанностями, миледи, — отметил Джордано, и его щеки слегка задрожали. — Да еще в такие трудные времена. Мы все перед вами в долгу.
Берлис не произнесла ни звука, но взглядом сказала все, что думала.
— Мой господин добр, — ответила Оливия. — Итак, вы готовы пройти со мной? Я бы предпочла, чтобы нас никто не сопровождал.
Она провела их через большой зал, и они вышли в темные коридоры, где гуляли сквозняки… Слуги падали на колени и склоняли головы, пока благородные господа и дамы шли мимо… Всюду царила печальная неподвижность дома, полного скорби…
— Мой муж распорядился, чтобы спальню правителя не превратили в палату больного, — объяснила Оливия, чтобы советники не подумали плохого.
Именно в спальне дожа хранились самые ценные предметы из художественной коллекции Селебры. Она была закрыта в течение многих лет — очевидно, Стралг так и не узнал о ней. Приняв капитуляцию города, он гарантировал, что разграбления не будет, но если бы он увидел эти сокровища, то наверняка нарушил бы договор и забрал их себе.
Комната Пьеро была такой маленькой, что там едва помещалась кровать, на которой лежал умирающий дож, больше похожий на брошенную куклу — крупная голова и едва различимое под одеялом тело. Воздух здесь был горячим и полным благовоний, но сквозь них пробивались кислые запахи смерти. На стуле возле постели сидела сестра Милосердия, одетая в коричневый плащ с капюшоном. Она держала больного за руку, хотя последние шестьдесят дней дож не реагировал даже на налистов. Он больше не чувствовал боли. Женщина подняла голову и почтительно кивнула, но не встала.
По другую сторону постели, положив руки на колени и скорбно опустив голову, сидел крупный юноша. Он вскочил на ноги, словно его что-то напугало, а потом торопливо поклонился Оливии и остальным посетителям по очереди. Он даже сделал это в правильном порядке.
Чайз никогда сюда не приходил! Кто ему сообщил, что старейшины сегодня придут к дожу? Оливия не сразу его узнала из-за того, что он облачился в мужскую хламиду, которую еще не имел права надевать. Простая булавка из слоновой кости придерживала на правом плече одеяние, сшитое из неотбеленного льна, совсем не похожего на богатую парчу, которую он обычно носил. На боку она заметила бронзовый кинжал с простой рукоятью. Чайз даже не надел кожаный ремень — кинжал висел на простой веревке. Ее сын давно не носил украшений, а сегодня снял и кольцо.
Оливия была потрясена. Неужели это тот самый паразит, что каждый день доставляет ей кучу хлопот? Бесшабашный болван, напивавшийся до такого состояния, что его рвало в коридорах, неслух, которого постоянно видели с уличными девками и даже с веристами? Конечно, его мальчишеская худоба никуда не делась, просто ее скрывала хламида, к тому же Чайз был заметно выше лорда Джордано, которого никто не назвал бы мышью. И огромный крючковатый нос Стралга уже больше не выглядел смешным, когда у парня вдруг появились подбородок и широкие плечи.
Вспыхнувший в ней гнев уступил место жалости, а потом и восхищению. Стралг никогда не показывал, что ему известно о существовании Чайза, но кого еще юноша мог выбрать образцом для подражания? И все же у него не было прав на корону дожа. Чайз прекрасно это знал, как и остальные, но его настоящего отца законы не волновали. Оливия не винила мальчика за желание стать дожем. Рано или поздно он бы на нее посягнул. Если он займет трон, даже Кулак обратит на него внимание.
Берлис Спирно-Кавотти невозмутимо наблюдала за Чайзом. Может, это она его предупредила? Ее фракция могла посчитать, что Чайз, став правителем, отведет от них гнев Стралга. Джордано Джиали и его фракция традиционалистов могли согласиться с Берлис, договорившись, что Чайз последует за Кулаком в объятия Темной, когда наступит этот счастливый день. Или за всем этим стоял сам Стралг, которому было плевать на мнение Оливии.
— У вас большое горе… милорд, — сказал Джордано.
Оливия увидела, как глаза мальчика вспыхнули от удовольствия при почтительном обращении, но он тут же это скрыл.
— Я еще слишком молод, чтобы потерять отца, лорд Джордано, — поклонившись, ответил Чайз. — Жаль, что у меня было так мало времени стать для него хорошим сыном.
Вот как! Оливия решила непременно выяснить, кто научил Чайза манерам. Мальчика следует поздравить за прекрасное исполнение роли, если только он не переиграет.
— Советники пришли сюда по делу, Чайз. Ты свободен.
Он поклонился.
— Мне кажется, мама, сегодня ему лучше. Ты ведь знаешь, как я иногда приходил сюда по ночам, когда мне не спалось. Так вот, сегодня утром, перед рассветом, он вроде бы меня узнал.
— Да?
Оливия строго-настрого приказала, чтобы ей сообщали о любых изменениях в состоянии Пьеро. Она бросила свирепый взгляд на последовательницу Налы.
— Он действительно зашевелился под утро, миледи. Только и всего. — Сестра Милосердия не стала уточнять, кто при этом присутствовал. Неужели Чайз ее подкупил?
Чайз понял, что ему пора, и с поклонами удалился. Он все сделал правильно, но едва ли старейшины купились на его игру.
— Вы можете привести его в сознание, сестра? Это важно.
Женщина вздохнула.
— Попытаюсь, миледи. — Она взяла умирающего за обе руки и прикрыла глаза. Через несколько мгновений она открыла их и сказала: — Скорее!
— Пьеро! Пьеро, ты меня слышишь? — спросила Оливия. — Это твоя жена.
Он словно бы задышал быстрее. Она посмотрела на советников, но те пожали плечами.
— Достопочтенный дож, — заговорил Джордано, — это Джордано Джиали. Нас прислал Совет. Вы слышите?
Несколько мгновений ничего не происходило. Берлис наклонилась вперед, словно хотела что-то сказать… и веки Пьеро затрепетали. Он приоткрыл глаза. Теперь он смотрел в потолок и больше глаза не закрывал.
— Милорд, — продолжал Джордано, — Совет послал нас, чтобы задать вам вопрос: кто станет вашим преемником?
Глаза не двигались.
— Милорд, — вступила Берлис, — Совет хочет знать, кто станет новым дожем? Ваших детей здесь нет. Нам нужен правитель. Кто?
Простыня на груди слегка пошевелилась… опустилась… поднялась… Дож что-то прошептал и вновь закрыл глаза. Они несколько раз повторяли вопрос, но Пьеро ускользнул от них туда, где ждут своей участи умирающие. Советники обменялись недоуменными взглядами.
— Мне кажется, он сказал: «Победитель», — наконец выдавила Оливия.
Куарина согласилась. Берлис поджала губы и кивнула. То же самое сказала и сестра Милосердия, когда ее спросили.
Джордано не признался, что глуховат.
— Победитель? — рявкнул он. — Какой еще победитель? Победитель чего?
ГЛАВА 27
Марно Кавотти передал поводья одному из своих телохранителей и неловко сошел с колесницы. Другие стражи распахнули дверь дома, и темнота озарилась сполохами пламени очага; они убедились, что внутри все спокойно, после чего позволили драгоценному Мятежнику войти. Кавотти питал отвращение к телохранителям, поскольку в их присутствии чувствовал себя ребенком, но с тех пор, как он едва не погиб в Тупами — Веспаниасо и его люди подоспели в самый последний момент — совет освободителей потребовал, чтобы Кавотти больше нигде не появлялся без стражи. Он, хромая, поднялся по ступенькам и вошел в дом. Дверь за ним закрылась.
Вокруг очага сидело полдюжины человек. Кавотти бросил свой заплечный мешок на пол и проковылял к ним — после схватки в Тупами его левая лодыжка уже никогда не исцелится окончательно. Он молча опустился на колени перед пылающим огнем и протянул к нему руки. Даже в толстом плаще он продрог до костей — путешествие по болотистым равнинам Альтиплано, продуваемым всеми ветрами, получилось долгим.
Все молчали. Он мог представить себе, какими взглядами они обменивались. Из-за дыма его глаза слезились, но он не мог допустить, чтобы эти люди видели его слезы. Потом в поле его зрения появилась рука Мясника с высоким полным стаканом, от которого исходил соблазнительный запах. Кавотти взял стакан и залпом выпил содержимое, которое приятно обожгло горло. Он с наслаждением встряхнулся.
Опустошив стакан, он не мог больше оттягивать неизбежное. Кавотти встал, сбросил тяжелый плащ, повернулся спиной к очагу и оглядел всю компанию — Филиберно, Нузио, Веспаниасо, Клыка и, конечно. Мясника. То были крупные чернобородые веристы. Едва ли во всем Додеке отыщется столько безжалостных убийц — ветеранов долгой войны с ледяными демонами. Все стали огромными из-за того, что множество раз принимали боевую форму. Клык и Филиберно уже не слишком походили на людей, а вот Нузио сохранял лицо мальчишки, который восемь лет назад разорвал горло первому вигелианину. Они почти не мылись, даже в последние годы частенько голодали, но тот факт, что они осмелились встретиться все вместе, показывал, что успех в долгой войне переходил на их сторону. Вместе с Кавотти здесь собралось шесть восьмых правящего Совета освободителей.
Они сняли плащи и сидели вокруг очага в обычных хламидах. Борцы за свободу закалывали хламиды под правой рукой, а не на плече, чтобы подчеркнуть свое отличие от остальных, или чтобы открыть медные ошейники — Марно уже не помнил, почему на это согласился. Хламиду использовали и в качестве одеяла, а избавиться от нее, чтобы перейти в боевую форму, можно было так же быстро, как от накидки вигелиан. В начале восстания ничего лучше у них попросту не было.
Разумеется, все понимали, чего можно ждать от сегодняшней встречи. Мясник и Веспаниасо знали, каким стал Кавотти. Остальные видели его в первый раз после той схватки у Тунами. Наконец-то он сможет без стыда посмотреть в глаза Филиберно. Уже несколько лет Филиберно выглядел, как медведь. А Кавотти превратился в невероятное существо. Дети с криком убегали прочь, стоило ему появиться. Чудо, что он выжил.
Их временный штаб был одним из немногих обитаемых строений в Нелине. Прежде это был процветающий город с рудником, жители разводили домашний скот. Он одним из первых оказал сопротивление ледяным демонам. Стралг насиловал и убивал жителей, а в конце сжег почти все дома. Перед уходом он отравил колодцы, бросив туда трупы — но все это произошло пятнадцать лет назад. Теперь вода снова стала чистой, и в Нелине появились первые обитатели. Они охотно поддерживали Мятежника.
Из-за отсутствия мебели Герои сидели на своих мешках или на дровах. На рассвете колесницы разъедутся; в последние десять лет Кавотти крайне редко проводил две ночи подряд на одном месте. Здесь еще должна была присутствовать женщина. После Тупами его зрение восстановилось не полностью, а потому он не сразу ее увидел. Она сидела в тени, на плечах темно-коричневая накидка. Это была Гвинетта, и по привычке его сердце дрогнуло. «Сердце? — спросил внутренний голос. — Сердце находится в другом месте». Он знал, что на встречу придет прорицательница, но не ожидал увидеть Гвинетту. Что она теперь подумает — ведь он превратился в чудовище. Впрочем, ему больше не надо думать о женщинах, можно о них забыть.
— Что вы решили? — спросил Кавотти. — Не будем тянуть время.
— Ничего, — ответил Мясник.
Он никому не позволит принять решение без его предводителя. Однако остальные могли договориться, не сообщив об этом Мяснику.
— А что вы обсуждали, Клык?
У Клыка и в самом деле были клыки — правый сильно поврежден — а нос отсутствовал. Улыбка у него выходила просто жуткая.
— Он был совсем ребенком. Думал, что если дезертирует, как только доберется сюда, мы его простим. Он поведал нам много интересного.
Клык мог рассуждать всю ночь. Кавотти следовало спросить кого-то другого — только не Мясника.
— Он говорит правду, Свидетельница?
— Да, — ответила Гвинетта. — Командир войска обещал ему свободу, если он все расскажет, и он выполнил это условие и ни разу не солгал. А когда он закончил свой рассказ, командир войска его убил.
— Быстро?
— Довольно быстро, — сказал Клык. — Он признался, что убивал пленников, когда проходил подготовку.
— В таком случае он заплатил сполна. — Кавотти не отвел глаз под укоризненным взглядом прорицательницы. Он должен был показать остальным, что схватка у Тупами его не смягчила. — Это обычная практика, Свидетельница. Обычная с обеих сторон. Мне безразлично, какие клятвы он давал, но он мог нас предать, вольно или невольно. Ты ведь знаешь, что и у Стралга есть прорицательницы. Кто-нибудь расскажет, зачем я сюда приехал?
Мясник протянул ему солидный кусок холодного жареного мяса. Кавотти, возвышавшийся над всеми, оторвал от него часть, но так и не сел.
— В Вигелии началось восстание, — сказала Гвинетта. — Стралгу не удается набирать новых воинов, большинство не доходит до перевала. Пленник сказал, что его охота вышла почти от самого берега океана, а к Нардалборгу в ней осталось всего шестьдесят человек. Дезертиры собираются вместе и готовят восстание. Он не знает где или когда, но думает, что это произойдет очень скоро.
Кавотти кивнул. Хорошие новости, но не особо срочные. Зачем собрался Совет?
— Пленник пересек Границу вместе с Пятым Караваном, — продолжала прорицательница. — Он говорит, что в этом году должен прийти и Шестой. Как только ушел Пятый Караван, Нардалборг начал восстанавливать запасы в убежищах.
Нузио улыбался. Он был специалистам по перевозкам и умел обращаться с цифрами.
— Либо караван прибудет в ближайшие дни, либо он не появится до весны.
— Но мы это уже обсуждали, — сердито буркнул Кавотти. Он устал — о боги, как он устал! — от двухдневной гонки, устал от отсутствия дома, бесконечных убийств, от проклятой войны. От этого чудовищного тела… а ведь ему оставаться таким до конца жизни.
Подобные встречи по-прежнему очень опасны. А вдруг Стралг специально прислал информатора? Если мальчишка сам не знал, что его используют, как наживку, прорицательница могла не заметить ловушки.