– Да я теперь вроде как журналист, – гордо протянула я, достав красную помаду и стараясь не размазать ее по всему лицу. – И мне предстоит писать статью об этой выставке. Видимо, придется прийти к тебе за вдохновением, – улыбнулась я.
Мужчина прислонился к стене возле моего отражения в зеркале и загадочно протянул:
– Я слышал, хозяин этой выставки недурен собой. Судя по описанию, он та еще штучка, так что если ты не охомутаешь его в первый же вечер, не обессудь, подруга, если на следующий он будет разъезжать по Мелфриду в моем Лексусе.
Мы оба от души рассмеялись.
– Так, мне пора бежать, иначе я облажаюсь куда раньше, чем я на то рассчитываю. Держи, – я протянула другу конверт, в котором был аванс за не написанную мной статью, – здесь половина, остальное верну с первой зарплаты.
– Женщина, еще раз сунешь мне деньги, я забуду, что джентльмен и пущу в ход кулаки, – он скрестил руки на груди и ослепительно улыбнулся. Конечно, Нефрит достаточно добился в жизни, чтобы позволять себе необдуманные расходы.
– Я верну тебе вещи, все равно это не в моем стиле, – чмокнув Нефрита в щечку, я повернулась задом. Какая оплошность. Друг шлепнул меня по ягодицам и кинул вдогонку:
– Если он не разденет тебя прямо во дворце, значит, мои шансы обречены на успех!
Вот так сюрприз, совсем не ожидала, что как только я полюблю жизнь, она мне ответит тем же. То, что Нефрит вернулся в Мелфрид – почти невероятно! За что такое счастье свалилось на мою голову, представить сложно. Видимо, не только Кайл, но и жизнь выдала мне аванс. Хотелось радоваться, но внутри меня грызло сомнение. Приезжать спустя такое короткое время после ошеломительного успеха… что-то мне подсказывало, что триумфальное возвращение на самом деле скоропостижный побег. Он явно бежал от чего-то, и я непременно это выясню. Но начну журналистское расследование завтра.
Во дворец я опоздала всего лишь на 20 минут. В рамках приличия. «Бывает и хуже», – усмехнулась я, все равно они никогда не начинают во время. Покопавшись в сумочке в поисках приглашения и поправив подводку на губах, я убила еще пару минут. Наконец, во всеоружии я была готова явить блистательную себя на растерзание светской толпы. Словно на экзамен пришла – непонятно, то ли волнуешься, то ли просто съела что-то не то.
Выходя из машины и улыбаясь услужливому швейцару, я… чуть не свалилась на асфальт. Подол шикарного платья застрял в захлопнутой мною наспех дверце машины. Быстро разрешив конфуз и убедившись, что это заметил лишь корректно отвернувшийся, и не злобно улыбающийся швейцар, я прошла в здание.
– Ваше приглашение, пожалуйста, – учтиво попросила женщина-администратор.
С грустью подумалось, что если бы не леди Кэтрин, то на месте этой скучающей женщины вполне могла бы оказаться и я. Впрочем, с моей любовью к крепкому словцу и нетерпимостью к ханжеству и неблагодарности меня бы выгнали в первый же рабочий день, а кого-то бы вынесли вперед ногами.
– Леди Мередит, приятно познакомиться с племянницей самой Леди Кэтрин. Как поживает ее светлость? Она наша частая гостья и разумеется, самый щедрый меценат!
Мы обменялись любезностями, и я прошла в зал. «Она наша частая гостья», бла бла бла, позвольте, я оближу ваш зад. Неужели они искренне полагают, что меня это колышет?
Никогда не понимала, зачем в первый день выставки устраивать закрытый показ. Неужели состоятельные мира сего не могут прийти и поглазеть на картины в обычный день с обычными людьми? Или же хозяин выставки беспокоится, что иначе ему не удастся затащить столько именитых особ? Да тут же их на квадратный метр катастрофически много. Вот Миссис Куотерсон с мужем и детьми, владельцы местной фабрики по производству шоколада, беседуют с мэром Мелфрида, добродушным старикашкой. Его жена умерла 15 лет назад, когда город захлестнула зверская эпидемия гриппа. К сожалению, слишком поздно к нам прибыли медикаменты из Рантона и не удалось спасти всех заболевших. К всеобщей скорби, Миссис Мэдисон стала одной из жертв болезни. Она, подобно Мистеру Мэдисону была доброй и отзывчивой женщиной, даже немного наивной. А ее щедрость к нуждающимся неизменно подводила чету мэра на грань разорения. К счастью, мистер Мэдисон был более бережлив и всегда оставлял в своих закромах заначку. Признаться, мне было невдомек, как при его личных качествах, без капли лицемерия и жестокости, мэр смог сохранить за собой свой пост уже третий срок подряд. Впрочем, жизнь под его руководством протекала тихо, спокойно и без потрясений. Политика в Мелфриде не шла в сравнение со столичной. Акул здесь не водилось, а ходить по головам не было смысла.
Осматриваясь, я заметила еще парочку знакомых лиц. Однако большинство присутствующих были мне незнакомы. Возможно, они посещали приемы леди Кэтрин, на которых я старательно делала вид, что зеваю не от скуки и, более того, вовсе не зеваю, потому и казались мне незнакомыми. Как бы то ни было, обстановка весьма театральная и размеренная, как и полагается на выставках.
Я старательно изучала афишу на стене. На ней было написано – «Изольда, красота, слившаяся с вечностью». Меня передернуло. Ведь именно об этом я мечтала еще,… кажется, неделю назад – слиться с вечностью. Походу автор посвятил картины своей любимой. «Посмотрим на эту Изольду», – скучающе подумала я, проходя в выставочную часть, минуя столик с угощениями и напитками.
На белоснежных стенах висели преимущественно большие и громадные картины в золоченых, тяжелых рамках. Казалось, эти рамки пережили не одно поколение своих владельцев. Число картин тоже удручало своим немалым количеством. «Сколько же он трудился без сна и отдыху, чтобы написать столько полотен?» – подумала я, подходя к первой картине. Какая-то депрессивная мазня. То есть, нарисовано вполне себе сносно, просто я никогда не была ценителем искусства. Да, некоторые умеют рисовать так, будто это фотографии, но чему тут дивиться? Красиво, но лишено каких-либо восторгов.
Просмотрев с десяток первых картин, и вдоволь насытившись этой приторно слащавой Изольдой, я сделала запись в своем блокноте о том, что хозяин выставки помешан на теме вампиризма и пышногрудых испанок. Надо полагать, что сам он гот в черных берцовых сапогах, с седыми по пояс волосами и кровавыми линзами. Интересно, он нарастил себе клыки? Говорят, это входит в моду. Картины висели, как я почерпнула из афиши, в хронологическом порядке и представляли собой изложение некой истории. Короче, комикс без слов, развешанный по стенам в пафосных рамках. На первых полотнах Изольда явно человек. Дальше она встречает некую клыкастую особь. Даже первоклассники распознают в этой особи вампира. Мрачный, угрюмый, с двумя клыками и властным взглядом. Однако одна из картин привлекла мое внимание.
Это было самое большое полотно. Выше меня в несколько раз, а я далеко не самая низкорослая женщина. Картина изображала трагедию на фоне рассвета. Женщина, как я успела понять, Изольда, на вид харизматичная мексиканка, с роскошной кудрявой копной черных, как смоль волос, с выражением панического ужаса пряталась за спиной вампира, который заслонил ее от стрел, выпущенных неизвестным мужчиной, и принял их своей широкой грудью в количестве пяти штук. Надпись под картиной гласила «Жизнь за любовь». Я от души рассмеялась, не отрывая взгляда от картины, но вовремя спохватилась. Все-таки, мое не совсем приличное поведение, привлекло к себе внимание.
Ко мне подошел мужчина. Высокого роста, с черными волосами, на укладку которых с эффектом растрепанности наверняка убита куча денег. Меня бы это позабавило, если бы не его глаза. Они казались необычайными. Карие, обрамленные золотой каймой, таких глаз, я никогда ни у кого не встречала. Аристократические черты лица так и кричали, что он либо основатель, либо потомок знатного рода зануд. Он был одет в черный, изящно сидящий на нем смокинг. Мне кажется, что некоторые люди прямо созданы для подобных вещей.
Мужчина протянул мне бокал шампанского, и, бросив взгляд на полотно, с интересом протянул:
– Кажется, вы не совсем довольны картиной?
– Ну, судить о художественном таланте исполнителя я не берусь, – аккуратно подбирая слова, я пыталась втиснуть мою манеру излагаться в те узкие рамки, которые устанавливает этикет на подобных мероприятиях и в подобном обществе. Наверняка передо мной стоит один из богатеньких пижонов, который прикупит одну-две картины. Чтобы повесить их в одной из двадцати пяти гостиных, в которых никто не бывает по нескольку лет. – Но вот сюжет однозначно подкачал.
– Простите? – улыбнулся он, посмотрев на меня как кот на сало.
– Я имею в виду, что сюжет, если только это не ирония, абсолютно смешон, – решив, что его задела моя словесная вольность, перефразировала я, – ну и сноб, – добавила едва слышно.
– Вам кажется, что отдать жизнь за любимого человека – это смешно? – казалось, он недоумевал, что могло рассмешить в серии картин, с претензией на драматичность. Я снова усмехнулась и глотнула шампанского, чтобы чуть обдумать более приличный ответ, чем тот, что пришел мне на ум мгновенно.
– Допустим, что один из них явно не человек. Раз автор взялся поведать историю вампира и человека, так нужно было подумать чуточку лучше, так сказать, изучить проблему, – поняв, что этим выражением я едва ли не унизила автора картины перед лицом его потенциального озолотителя, я слегка смутилась. К тому же, в глазах собеседника читался немой вопрос. – Посудите сами, вампир и человек – то же самое, что лев и антилопа, и то же самое, что человек и стейк с кровью. Вам кажется, что отдать жизнь за стейк с кровью это не смешно? В любом случае, стейк всегда можно заменить бараньей вырезкой или запеченной куропаткой.
– А если он любит стейк с кровью? – загадочно протянул собеседник.
– Переживет, – уверенно заключила я, – К тому же, вкусы со временем меняются и он поймет, рано или поздно, что вообще вегетарианец. Нет. Здесь совсем другое.
– И что же, по-вашему? – казалось, его все больше увлекал наш разговор.
– Название явно не подходит «Жизнь за любовь», учитывая, что он и не обладает жизнью… – я еще раз внимательно посмотрела на картину.
– А как бы вы ее назвали?
– Хороший вопрос, – я задумалась, стараясь подобрать краткое определение тому водопаду чувств и слов, которые накопились внутри меня, – «освобождение», пожалуй, так было бы более правдиво.
– По-вашему вампир не любит ее?
– Да нет, что вы. Тут я не берусь утверждать наверняка. Скорей всего он думает, что любит, но вот движут им в этот момент совсем иные мотивы, – я задумалась, а собеседник больше не сводил с меня глаз, явно желая услышать мое мнение более подробно и не имея намерения меня перебивать, – судя по его взгляду, который не выражает страха или опасения, за себя или жизнь его любимой, не важно, он хочет умереть. Более того, он ищет смерти, – лицо собеседника тронула легкая улыбка, в тот момент, когда я посмотрела на него, чтобы отследить реакцию, – представьте, что вы на его месте. Вам три сотни лет, вы прожили долгую, насыщенную жизнь. Точнее, просуществовали во мраке большую часть своей жизни, наверняка успели натворить кучу грязных и мерзких дел, как полагается, за которые вам стало безумно стыдно. Вы пережили смерть всех своих родных, если только не отреклись от них в тот день, когда стали вампиром. И вы устали. Кажется, что ничего уже не может вас удивить, жизнь обрела очертания колеса, которое катится, катится, катится, и все время натыкается на одни и те же кочки, и все время поскрипывает в одном и том же месте, вы изучили этот маршрут от и до. Но как прервать этот порочный круг? Прожить триста лет, чтобы потом наложить на себя руки? Нет. Вы бы нашли способ с честью покинуть этот мир. Благо, у вампиров предостаточно таких возможностей. А что может быть романтичней и поэтичней, чем умереть, спасая любимую? Умереть, с ее именем на устах? Вы видели его взгляд на предыдущих картинах? Изольда, прижимаясь к нему, отдает все тепло, всю свою любовь, а его взор, полный боли и усталости, устремлен в небо? Нет. Мне кажется, что в таком возрасте невозможно полюбить, – с какой-то горечью подытожила я, разнеся в пух и прах концепцию картины.
Я закончила и посмотрела на собеседника, чтобы увидеть какое впечатление произвела на него моя речь. Кажется, он был удивлен и немного обескуражен.
– По-вашему вечная жизнь – это проклятье, а не дар.
Меня поразило, что он не вступил со мной в перепалку, не попытался опровергнуть мои доводы, или убедить в том, что я чего-то не замечаю. Он просто с величественным спокойствием спрашивал и, казалось, ему нравилось слушать то, что я говорю, правда причина столь странного поведения мне совершенно не была ясна. Единственное предположение, что он заскучал от всех восхищенных ахов и охов.
– Жизнь в любом ее проявлении – это дар. И его нужно стремиться сохранить… рационально его использовать. Вся прелесть жизнь в том, что она конечна. Оттого она обретает свой смысл и свою значимость. Однако вампиры не живы. Я не знаю ни одной причины, почему вечное существование, не отважусь назвать это жизнью, можно было бы считать даром. Конечно, это, безусловно, проклятье. Думаю, доведись мне повстречать на своем пути вампира, он бы полностью подтвердил мои слова.
– Но ведь при вечном существовании, как вы выразились, открывается столько возможностей…
– Но какой ценой! Не думаю, что оно того стоит. По мне, люди желают стать вампирами лишь оттого, что введены в заблуждение воздействием романтических образов, созданных современными писательницами. Встретить этакого Эдварда, принца на белом коне, который прикольно светится при солнечных лучах и говорит, что сожрал бы тебя при первой возможности, но сначала был бы не против поиметь, мечтает каждая девчонка в тот или иной период жизни, – заметив, что я употребила слова «поиметь» и «прикольно» в присутствии мужчины в смокинге, я закрыла рот ладонью и рассмеялась, – простите, я не очень-то скромна в выражениях.
Из моей руки выскользнула перчатка и мягко упала на паркет. Я хотела нагнуться за ней, но мужчина меня опередил. Наверняка, многие подумали, что это жест кокетства с моей стороны. Интересно, что подумал на этот счет мой загадочный собеседник. И не менее интересно, было ли это случайностью с моей стороны.
– А вы бы хотели встретить такого? – так и оставшись на одном колене, с моей перчаткой в руках, он поднял свои удивительные глаза на меня.
Мое сердце замерло на секунду, и… я от души рассмеялась. Да, пожалуй, мне нравится эта выставка, впервые я так много смеюсь на подобном скучном мероприятии. И, наверное, от того, что мужчина стал задавать вопросы и проявлять ко мне интерес, я перестала считать его снобом и даже нашла весьма привлекательным.
– Если бы я встретила такого, думаю, оказала бы ему большую любезность, воткнув кол в его бессмертную грудь.
– Откуда такая неприязнь к вампирам?
– Неприязнь? Что вы… просто недолюбливаю тех, кто пьет мою кровь…
– У вас так много недоброжелателей?
Я приняла из его рук перчатку, и наши ладони соприкоснулись. Касание продолжалось дольше, чем того требовали приличия, но наши ладони словно магнитом тянуло друг к другу. Подавив нахлынувшее желание расплыться в довольной улыбке, я задумалась над его вопросом.
По правде говоря, была у меня парочка недоброжелателей. Одна из них – официантка из бара, в котором я работала до того, как устроилась в редакцию «время Мелфрид», она частенько делала мне гадости. Путала мои заказы, воровала чаевые, даже пару раз разливала «нечаянно» воду мне под ноги, когда я шла с подносом, полным еды и выпивки. Женская зависть – страшная вещь. А вторая, и это было действительно проблемой, Монтойя. Боевая и рвущаяся вперед карьеристка, которая работает на Кайла, как и я. Увы, познакомились мы гораздо раньше и при весьма плачевных обстоятельствах. Сама того не желая, я увела ее парня, который волочился за мной месяцами. Посылал мне цветы, названивал ночью, оставлял под дверью дома подарки. Тетушка даже опасалась за мою жизнь, но все обошлось, к счастью и он уехал из Мелфрида. Однако женщина осталась, работает со мной в одной редакции и что-то мне подсказывает, горит желанием отомстить.