– Спасибо, что предупредил, – проворчал я.
– Не могли бы вы отойти на несколько шагов… И не мог бы ты, Бурдюк, крепко взять своего товарища за руки?
Глаз засмеялся оскорбительным смехом, я покачал головой.
– Нет, Эписанф. Боюсь, что это слишком простая уловка, чтобы мы в нее попались. У меня нет желания давать тебе такой удобный шанс улизнуть.
– Бессмертные боги! – взревел варвар. – Вложите в голову этого человека хоть каплю рассудка! Скажи, Бурдюк, зачем я приехал в Землю скорпионов? Зачем искал людей, подобных вам? Зачем покорно шел с вами в это безлюдное место? Чтобы потом улизнуть?
Что ни говори, логика в словах варвара присутствовала. Все свои действия до сих пор он совершал абсолютно добровольно, если не сказать – охотно, мне ни разу не пришлось ни в малейшей степени принуждать его. Если он сейчас сбежит, во всем этом будет очень мало смысла.
– Давай будем считать, что ты убедил меня, варвар, – неохотно признал я. – Я буду чувствовать себя глупо, но послушаю тебя. Хочу только сказать, что если ты попробуешь все-таки…
– Да, да, да! – раздраженно закричал Эписанф. – Если я все-таки, то ты убьешь меня гораздо больнее. Сделай же, как я прошу.
– Отойдем, Глаз, – сказал я.
– Ты веришь этому варвару? – неуверенно спросил он.
– Давай попробуем на этот раз поверить. Пока он не докажет, что мы сделали это напрасно.
– Боюсь, у него это получится, – пробурчал себе под нос Глаз, но вслед за мной сделал четыре шага в сторону.
Я встал позади него и обхватил руками его грудь. Эписанф тоже встал. Его силуэт четко выделялся на фоне света лунного серпа. Ногой я осторожно нащупал обломок стены величиной чуть побольше кулака. Нет, варвару не убежать в любом случае.
Испытывать наше терпение молчанием он на этот раз не стал.
– Я всего второй день на Земле скорпионов, но уже три или четыре раза слышал ругательство «тринадцатый бог»…
– Могу сказать, что ты выбирал дурные компании, – посетовал я. – Такие слова не стоит произносить вслух. Даже людям Зодиака. А уж варварам и подавно. Но ты напрасно боялся, что мы немедленно кинемся убивать тебя, услышав эти слова…
– Я только начал, – оборвал меня Эписанф. – Вы никогда не задумывались, что означают эти слова? Откуда они пошли?
– Что тут задумываться, – хмыкнул Глаз. – Богов двенадцать, значит, когда ты говоришь о тринадцатом, ты богохульствуешь.
– Н-да, – проговорил варвар. – Зайдем с другого конца. Бурдюк, ты учился читать звезды?
– Было дело, – не стал спорить я.
– Тогда ты можешь сказать, дома каких созвездий посещает Солнце?
– Для этого не надо учиться в академии. – Я засмеялся. – Спроси у любого ребенка нищего, который только-только научился говорить, и он ответит, что Солнце гостит в двенадцати зодиакальных созвездиях.
– Бурдюк, ты крепко держишь своего друга? – неожиданно спросил Эписанф.
– Ага, – подтвердил я, понадежнее перехватывая руки.
– Их тринадцать, – совсем тихо сказал варвар.
На его счастье, Глаз не сразу понял, что Эписанф имел в виду.
– Чего тринадцать? – довольно тупо спросил он.
– Созвездий, в которых гостит Солнце.
Возможно, это и хорошо, что я был сосредоточен на удержании рвавшегося из моих объятий Глаза. Иначе разорвал бы варвара на части самолично. Есть вещи, с которыми не шутят. Даже пьяный разбойник, потерявший счет отнятым жизням, не посмеет сказать такое в Землях Зодиака.
Варвар отбежал чуть подальше и кричал оттуда:
– Ты же образованный человек, Бурдюк, ты ведь можешь проверить. Почему, почему, провались я в тартарары, никто из вас не удосужился проверить? Что за коллективная слепота?
– Так, – сказал я, – давай успокоимся, Глаз. Убить мы его всегда успеем.
– Хочу сейчас! – тоном капризного ребенка выкрикнул мой нервный друг.
Эписанф сделал еще пару шагов назад.
– Сейчас неинтересно, – увещевал я Глаза. – К такому важному делу надо как следует подготовиться. Обещаю, я оставлю тебе основную часть работы.
– Спасибо, друг, – проникновенно сказал Глаз, прекращая вырываться.
– Ты говоришь чушь, варвар, – обратился я к Эписанфу. – Зодиакальных созвездий двенадцать, и мне не раз приходилось убеждаться в этом.
– Вот как… – Голос варвара звучал озадаченно. – И в какой же дом входит Солнце после Скорпиона?
– Ты еще на Скорпиона!.. – еще раз рванулся из моих рук Глаз. Но уже без прежней мощи.
– В дом Стрельца, естественно, – сказал я.
– После Скорпиона Солнце заходит в дом Змееносца! – прокричал Эписанф. – И только потом в дом Стрельца. Я, кажется, понял, в чем дело. Вы просто исказили очертания созвездий…
– Так, может, это вы исказили очертания созвездий? – саркастически спросил я, почти полностью успокаиваясь.
– Сомневаюсь, друг мой, сомневаюсь. По крайней мере, и вы раньше делили небо так же! И вы насчитывали тринадцать Зодиакальных созвездий! Тринадцатый бог – это Змееносец! Его изгнали из сонма богов Зодиака и прокляли! Его имя вырвали из людской памяти! И это связано с Зеркалом богов! Обо всем этом я прочитал в тех свитках!
Все это Эписанф выпалил на одном дыхании, боясь быть прерванным. Но мы молчали, не зная, что сказать.
– Где эти свитки?! – остервенело прорычал я наконец.
– У меня дома! Я ведь уже говорил!
– Почему ты не принес их сюда?
– Разговор пошел по второму кругу, Бурдюк, – неожиданно спокойно сказал варвар. – Давай уже сядем и поговорим. Ты ведь хочешь услышать о Зеркале богов?
– Ты как, Глаз? – неуверенно спросил я.
– В норме. – Его ответ меня немного удивил. – Знаешь… я хочу послушать.
Мы снова уселись на траве. Только держались теперь настороженно. Я жалел, что наступившая темнота не дает мне возможности увидеть выражение лица варвара. Да и Глаза, пожалуй.
– Было тринадцать богов и тринадцать Земель. И боги жили в мире, и никто из них не пытался стать выше остальных. До определенного времени. Пока Змееносец не решил стать главным богом Зодиака. В этом ему должно было помочь Зеркало, но его планам не суждено было сбыться. Двенадцать остальных богов разгневались. Бессмертного бога нельзя убить, поэтому Змееносцу выжгли глаза, чтобы он никогда не смог больше посмотреться в Зеркало, связали и бросили в море. Людей-змееносцев изгнали с их Земли, а саму Землю поделили между остальными людьми Зодиака. Тогда огромная Змея – верный страж Змееносца – выкрала Зеркало у богов и укрыла его в ожидании возвращения своего господина там, где поселились змееносцы после изгнания.
– Там – это где? – спросил я, ежась от неприятного предчувствия.
– Ты ведь догадался, Бурдюк, – сказал Эписанф.
– Нет! – застонал я, хватаясь за голову.
– Да, – с каким-то мрачным удовольствием сказал варвар. – В Проклятых Землях.
Летопись Милька
Наверху что-то затевалось. Что именно – я не имел ни малейшего представления. Все скрывала крона дерева, под которым я притаился. Я вздрагивал от всякого звука, готовый в любую секунду драпануть в тростники. Внезапно боковым зрением я уловил какое-то движение у ручья, да так и застыл, в полной уверенности, что проклятые туземцы взяли в кольцо и вот-вот мое молодое тело изуродуют наконечники их безжалостных стрел. Клянусь, это мгновение ужаса стоило мне нескольких лет жизни! Как я удержался на месте – ведомо только богам; наверное, я так перетрусил, что попросту отнялись ноги. Но когда я все же осмелился повернуть голову, то увидал не злобных варваров, а ее, прелестную Фаэниру, шагавшую ко мне по глади ручья.
О, она была прекрасна! Золотые локоны струились по плечам, огромные зеленые глаза лучились нежностью, пунцовые губы заставляли сердце пускаться в бешеный галоп; изящные складки полупрозрачной столы, подхваченной тоненьким пояском, выдавали всю прелесть ее божественной фигуры, и клянусь, даже обнаженная она не была бы столь прекрасна!
Вот такова была Фаэнира, дочь Карканаика, и, пожалуй, Гиеагр мог бы считать себя счастливейшим из смертных, обладая ею, не будь Фаэнира уже больше года мертва. Мертва, как камень, как те утыканные стрелами мумии, что попались нам на дороге. С ее смерти и началось наше безумное путешествие, и, когда придет время, я поведаю эту печальную историю.
Да, Фаэнира была мертва, была призраком, бестелесной тенью, фантомом, обманкой, мороком, увлекавшим великого героя, а вслед за ним и меня, все дальше и дальше вглубь этих диких земель. И все же ее появление обрадовало меня. Обычно она являлась в самый трудный момент, чтобы вытащить нас из передряг, в которые мы попадали с тем же непреложным постоянством, с каким день сменяется ночью, лето – зимой, а везение – полосой неудач. Правда, ее появление несло и другой знак – приближение беды, куда более ужасной, чем те затруднения, что одолевали нас в данный момент. Если мы спасались от побивания камнями, то оказывались нос к носу с меднокожим чудовищем, если и чудовище удавалось одолеть, нас заносило в самое сердце провинции, где свирепствовала чума, когда же и чумы мы избежали благополучно, нам приходилось под страхом смерти останавливать полчища саранчи… Одним словом, появление Фаэниры знаменовало для нас лишь надежду на то, что, возможно, мы выдюжим в малой беде, чтобы после сгинуть в большой.
«Но это пусть, пусть, – подумал я, – пусть будущее грозит неисчислимыми страданиями, до них еще надо дожить. Даже если наша участь – путешествие от беды к беде, от катастрофы к катастрофе, главное, что мы живы, а стало быть, у нас всегда остается хоть один шанс, хотя бы тень возможности вырваться из порочного круга и приобщиться к радостям, что доступны в этом мире лишь тем, кто двигается и дышит».
Итак, мне явилась Фаэнира. Пройдя по глади ручья, она остановилась подле меня. Я улыбнулся… вернее сказать – попытался улыбнуться. Не то чтобы я боялся ее… то есть не так… в нынешней ее ипостаси я боялся ее чуть меньше, чем тех, наверху, а стало быть, применительно к ситуации, испытывал к ней почти дружеские чувства. В ответ на улыбку Фаэнира наклонила голову набок; послушные движению, ее волосы заструились льняным водопадом, открыв левое ухо. Я вздрогнул, огромных усилий мне стоило сделать вид, будто ничего не случилось, не отвести глаз, не скорчить гримасу: вместо уха я увидел черный провал в обугленном черепе и шматки обгорелого мяса, чудом державшиеся на левой скуле.
Так прошло несколько мучительных тошнотворных мгновений, затем Фаэнира тряхнула волосами, и жуткое видение исчезло: она снова стала той дивной красавицей, какой я встретил ее когда-то.
Наверху закричали – торжествующий вопль разнесся далеко окрест, вспугнув из тростников стайку крошечных птах. В ответ я скривил губы в презрительной усмешке, мол, надо же, как быстро соображает деревенщина: не прошло и часа, а они уже выдумали, как меня изловить. Фаэниру происходящее никак не задело, она продолжала все так же неподвижно стоять, глядя не то на меня, не то сквозь меня. Несмотря на многочисленные примеры, свидетельствующие об обратном, зачастую мне казалось, что она не видит и не слышит ничего из того, что творится вокруг. Как будто существовала в совершенно другом мире, и он, ее мир, мир призраков, соприкасался с нашим так хитро и замысловато, что она могла лишь догадываться о нашем существовании, предполагать о нем по каким-то косвенным признакам. Так мертвецки пьяный человек, заметив, что прохожие стали слишком уж часто его толкать, и пинать, и наступать на него, может сделать вывод, например, о приближении бури.
Варварские глотки вновь разразились криками и воем, и я вдруг обнаружил, что колени мои мелко-мелко дрожат. Бросив умоляющий взгляд на Фаэниру и отчаянно надеясь, что в эту минуту ее призрачный мир не так уж далек от нашего, я проговорил:
– Зови Гиеагра! Слышишь? Он там, на дороге, в повозке. Дрыхнет, наверное. Разбуди его! Поняла?
Никакого ответа, ни даже намека на то, что мои слова услышаны и поняты. Она по-прежнему смотрела в никуда. В отчаянии я протянул руку, чтобы тронуть ее, похлопать по плечу, как-то расшевелить…
И тут наверху поднялся невообразимый гам: вопли, улюлюканье, лязг металла, топот, стоны. Неужели Гиеагр вспомнил обо мне? Или кровожадные дикари готовят против меня очередную каверзу? Не слишком ли много шума из-за одного человека, который даже не претендует на звание героя? Позабыв обо всем на свете, я стоял, вытянув шею и вслушиваясь в звуки переполоха над моей головой.
Вдруг слух мой уловил звуки, несшиеся совсем с другой стороны: треск тростника, плеск воды… Круто развернувшись, я увидел, что на берег ручья высыпала целая ватага варваров. Они стояли стеной, ощетинившись оружием, будто вышли против огромного войска, а не против юнца, вооруженного лишь кулаками. Узрев их, я едва не обмочился и, сказать по правде, вздумай они все разом двинуться на меня, умер бы от страха раньше, чем острия их дротов и стрел успели бы попортить мою шкуру.
На душе сделалось холодно и тоскливо, как и должно быть, наверное, перед лицом неминуемой смерти. Жизнь блеснула золотой монеткой, оброненной в реку: казалось, вот она, близко, только метнуться, схватить, удержать, но бурный поток уже подхватил ее, завертел, вот-вот умчит ее прочь, и никогда тебе уже не увидеть своего потерянного богатства.
И только в голове вертелась всякая дребедень. «Интересно, – мелькнула мысль, – с каких это заслуг такой почет? Неужели смерть того увальня принесла мне в глазах варваров славу великого воина? Или слава моего спутника вдруг долетела и до этих мест? А может… может, они каким-то чудом или обманом сумели одолеть Гиеагра и теперь боятся, как бы я не отомстил за героя?»
Последняя мысль была такой глупой, что я даже топнул ногой от досады на себя. Мое движение не осталось незамеченным: до слуха донесся стон дюжины разом натягиваемых тетив. Боги! Меня осадили, как настоящую крепость! Сравнение показалось довольно живым, с моих губ даже слетел истерический смешок. Слетел и тотчас растаял. Конечно, такое воинство делало мне честь, но конец-то все равно одинаков – что один нож вонзится в спину, что тысяча обрушится с фронта.
И вдруг… Я снова оборотился к обрыву, прислушиваясь. Показалось?.. Неужели показалось, что в нарастающем гаме расслышал… Нет, показалось. Показалось. Или… Внезапно я почувствовал, что ноги вот-вот перестанут держать меня: там, наверху, среди шума и гомона я явственно расслышал боевой клич Гиеагра!
– Р-р-раскровавлю! – ревел он. – Р-р-раскровавлю!!!
Его крик услышали за ручьем. Ответом был дружный треск разом сдвинутых щитов, и следом – свист дюжины стрел. «Конец! – пронеслось в мозгу. – Сейчас удар, и…»
Великие боги, конечно же им не было дела до меня, они стреляли вверх, в Гиеагра! Отряд выстроился в половине полета стрелы от обрыва, они вполне могли надеяться поразить героя! И все же поспешный залп больше повредил варварам, чем Гиеагру: сверху послышался чей-то тонкий жалобный вопль.
Шум битвы приближался к самому краю обрыва. Совершенно явственно доносились воинственные выкрики, предсмертные хрипы, от треска сокрушаемых щитов закладывало уши. Я вытягивал шею, силясь разглядеть хоть что-нибудь, но крона того самого дерева, что укрыло меня от стрел, теперь скрывала от меня схватку. Неблагодарный, я проклинал это дерево от корней до вершины, призывал на него молнии небесные, умолял бога ветров переломить этот тонкий ствол, но все было напрасно…
Что-то промелькнуло. Краем глаза я заметил, что к корням дерева упало что-то большое. Глухой удар – то было человеческое тело. Я весь напрягся, пытаясь разглядеть покойника, боясь опознать в нем… И вдруг услышал… да нет, даже не услышал, – всем телом почувствовал тишину. Битва смолкла, будто и не было ее никогда. Молчали варвары на том берегу. Даже вода в ручье как будто остановилась: я не слышал ни журчания, ни плеска… Только надоедливая мошка пищала и пищала у меня над ухом – я мог услышать ее писк лишь в абсолютной тишине.
А потом я увидел Гиеагра. Он не спеша спускался по той самой лестнице, по которой недавно я подбирался к ручью, надеясь наполнить водой бурдюки. Его прекрасный плащ ценой в две сотни дзангов превратился в изодранную тряпицу, круглый щит был так густо утыкан стрелами, что казалось, будто в руке у героя – гигантский морской еж. Доспехи моего друга переливались всеми оттенками красного, кровавые ручейки стекали и по лицу его, и по плечам. Герой заметно прихрамывал: из-под ремней, державших правую поножь, бежала алая струйка.