— В храме Байтона множество драгоценных вещиц, не так ли? — спросил он.
— Ну да, кое-что там имеется, полагаю, — ответил Джерин нарочито небрежным тоном. — А что? Думаешь, это могло бы заинтересовать имперских солдат и военачальников?
— Вполне, — сказал Дагреф, с пугающей точностью копируя его тон. — Одна из основных черт империи Элабон состоит в том, что она всегда выкачивает из своих провинций богатства, причем досуха, как выкачивают производители сыра сыворотку из своих чанов.
— Байтон не тот бог, которому такое понравится, — вставил Вэн.
— Ты это знаешь, — сказал Джерин. — Я тоже это знаю. Вопрос в том, знает ли это Увертливый Сверилас? И еще: если знает, остановит ли его это знание? У него с собой есть маги. Его защищают элабонские боги. Во всяком случае, он так полагает. Может, он без особенных размышлений сочтет себя вправе брать все, что ему вздумается.
— Вот было бы здорово, — мечтательно произнес Вэн. — Мы видели, как Байтон карает тех, кто пытается обокрасть его. Все эти волдыри и прочее… совсем не привлекательны, ну, ничуть. Лис, не думаешь ли ты, что этот Сверилас будет выглядеть просто прекрасно, когда покроется волдырями?
— Поскольку я никогда его не видел, то не знаю, насколько он прекрасен без них, — ответил Джерин. — Но вид любого имперского элабонца, сплошь покрытого волдырями, мне придется сейчас по душе.
Небольшой городок, обслуживавший люд, приезжавший за предсказаниями провидицы, резко отличался от Айкоса тех времен, когда Джерин был юн. После того как Элабонская империя завалила в горах проход к северным территориям, поток паломников значительно сократился, а землетрясение, в результате которого из-под земли вырвались ужасающие чудовища, тоже ничуть не способствовало улучшению ситуации. Многие постоялые дворы, таверны и гостиницы, некогда битком набитые, сейчас пустовали. Некоторые из них вообще представляли собой развалины, которые за прошедшие пятнадцать лет так и не были восстановлены. На месте строений, разрушенных до основания, росла трава.
Хозяева же немногих выстоявших в борьбе за выживание заведений встретили армию Джерина с той же радостью, какую выказали бы крепостные при нашествии саранчи, и по схожим причинам: они боялись, что солдаты съедят все их запасы, и были правы.
— Разве это справедливо, лорд король? — возопил один из них, когда люди Джерина жадно накинулись на хлеб, жареное мясо и эль.
— Наверное, нет, — признал Лис. — Но мы голодны, мы здесь и, черт возьми, должны подкрепиться. Если мы выиграем эту войну, я заплачу тебе в следующем году за весь ущерб, клянусь всеми богами. Если мы проиграем, можешь отослать счет Кребигу Первому, императору Элабона.
— Тогда я лучше буду иметь дело с вами, — сказал хозяин гостиницы. — У вас репутация честного человека. А обещанием, данным кем-либо с той стороны гор, я бы даже не стал подтираться, тем более что эти сукины дети никаких обещаний мне еще не давали.
Джерин подумал, что этот малый скоро получит шанс выяснить, можно верить парням из-за гор или нет. Но все-таки не сегодня.
Как он и надеялся, Сверилас умерил прыть своих войск, когда в поле его зрения попал храм Байтона. Так что всадникам Райвина пока не составляло особого труда удерживать южан за пределами городка.
Воспользовавшись этим обстоятельством, Лис постарался устроить как можно большему числу своих людей ночлег на настоящих кроватях под кровом. Долгие кровопролитные сражения вымотали его воинов. Чем лучше они отдохнут сейчас, тем лучше будут себя чувствовать, когда им снова придется забираться в свои колесницы.
Сам он лег спать во дворе, завернувшись в походное одеяло. Увидев это, Адиатанус пришел в замешательство.
— Какой смысл быть королем, если не наслаждаться жизнью? — спросил вождь трокмуа.
Сам он не замедлил выразить притязания на одну из самых роскошных кроватей.
Джерин пожал плечами:
— Мне и здесь неплохо. Тем из наших, кого зацепило в бою, матрасы нужнее.
— Может, и так, а может, и нет, — сказал Адиатанус. — Большинство этих парней вдвое моложе тебя… и меня тоже. Им ничего не стоит провести ночь под открытым небом. А если утром у тебя не начнут ныть суставы, значит, ты или гораздо крепче меня, или соврешь.
— Суставы у меня ноют, — признался Джерин, — но это в порядке вещей. К тому же я и с кровати частенько встаю совершенно разбитым. В нашем возрасте боль в суставах — обычное дело. Я к ней привык. Мне это не нравится, но я ничего не могу тут предпринять.
— Я тоже, — грустно отозвался Адиатанус. — Я тоже. Но я чувствую себя лучше, проведя ночь на соломе, завернутой в шерсть, это уж точно, поэтому я, как только подворачивается возможность, занимаю кровать. А если еще при этом удается залучить в нее симпатичную девушку из-за стойки, то мне становится совсем хорошо.
— И на здоровье, — сказал Джерин, вновь пожимая плечами.
Как и Вэн, Адиатанус не пропускал ни одной юбки. Глядя на Лиса, трокмэ засмеялся:
— Слушай, ты ведь еще не так стар, чтобы в штанах у тебя ничего не шевелилось. Когда это происходит, почему бы не выпустить своего шалунишку наружу и не позволить ему поиграть? Множество девушек лягут с тобой только ради того, чтобы потом всем рассказывать, что они спали с самим королем.
— Но я вовсе не хочу…
Джерин примолк. То, что он собирался сказать, не отвечало правде. Женские чары не оставляли его равнодушным, особенно вдалеке от Силэтр. Но то, что он предпринимал в связи с этим (верней, чего не предпринимал), являлось уже совсем другим делом. Поэтому окончание фразы пришлось изменить.
— Я не хочу усложнять себе жизнь. Сколько у тебя незаконнорожденных детишек?
— Немало, полагаю, — отвечал трокмэ, снова рассмеявшись. — Не так много, как у Райвина, наверное, но зачатие каждого из них связано у меня с приятными воспоминаниями.
— Вот и хорошо, — сказал Джерин. — Я ведь не мешаю тебе жить так, как тебе нравится. Почему ты не можешь смириться с тем, как живу я?
Адиатанус снова нахмурился:
— Хочу под тебя подкопаться, а ты не сердишься. Как же тогда мне разругаться с тобой?
— Я в ссоре со Свериласом Увертливым, а не с трокмуа, — ответил Джерин. — Ты мой союзник и мой вассал, а Сверилас — мой враг. — Он криво усмехнулся, — Но когда мы были молоды, ни один из нас не поверил бы, что такое возможно. Ни на мгновение.
— Это верно, — согласился Адиатанус. — Пф, как же мы ненавидели одно твое имя на том берегу Ниффет. Уж больно ты был хорош, даже слишком хорош, завязывая нас всех в узлы каждый раз, когда мы пытались переправиться через реку. И когда нам наконец удалось закрепиться на южном ее берегу, кто, как не ты, постоянно нам досаждал и помешал переселению многих? А теперь я твой вассал, и у нас общие враги, как ты уже мне напомнил. Да, это странно, очень и очень, даже страннее странного, вот как.
— Если я могу мириться с такими, как ты, — произнес задумчиво Джерин, — то почему бы мне не смириться — что я и делаю — с одеялом, брошенным на голую землю?
— Именно за твою доброту и мягкий нрав я впервые и назвал тебя королем, — сказал Адиатанус и пошел прочь, качая головой и посмеиваясь.
На следующее утро Маева, лицо которой светилось от сознания собственной важности, прискакала верхом с передовой линии, отгораживающей городок от южан, и привезла с собой толстого евнуха, который сопровождал Лиса в пещеру Сивиллы.
— Он сказал, что ему необходимо поговорить с вами, лорд король.
— Я тоже буду рад поговорить с ним, — ответил Джерин и повернулся к священнику. — Ну?
Евнух неуклюже распростерся перед ним, словно перед статуей прозорливого Байтона.
— Лорд король, вы должны спасти святилище от осквернения! — взмолился он.
— Встань, — нетерпеливо приказал Лис. Когда священник поднялся, он резким тоном спросил: — Кто говорит, что я должен?
— Если вы не вступитесь, лорд король, надменные негодяи, пришедшие из-за гор, разграбят богатства, накапливаемые в нашем храме веками.
Священник явно готов был разрыдаться.
Джерин же со своей стороны как раз и надеялся, что эти богатства (и выставленные во дворе святилища, и спрятанные под землей) заставят Свериласа забыть о нем на какое-то время. Поэтому он повторил:
— Кто говорит, что я должен спасти святилище? Это что, приказ, ниспосланный самим Байтоном свыше?
Он хорошо сознавал, что если ответ будет утвердительным, то его людям придется отстаивать храм, как бы это ни расходилось с его планами на ближайшее будущее.
Но священник покачал головой. При этом его толстые отвислые щеки заколыхались.
— Байтон молчит по этому поводу, — сказал он своим жиденьким тенорком. — Но вы, лорд король, хорошо известны тем, что всегда проявляли большое уважение к прозорливому богу.
— Если бы прозорливый бог приказал мне попытаться изгнать людей Элабонской империи из его храма, я бы за это взялся… во всяком случае, я бы приложил все старания, — ответил Джерин, в общем и целом говоря чистую правду. — Но поскольку он этого не приказывает, позволь мне задать тебе свой вопрос. Как ты думаешь, почему я отступил за святилище Сивиллы и обосновался здесь, в городке?
— Меня это озадачило, лорд король, — ответил священник. — Я думал, что вы, безусловно, останетесь нас защищать. Всей своей мощью.
— Всей своей мощью? — Джерин услышал в своих словах горечь. — Да если бы я обладал мощью, способной остановить имперское войско, зачем бы мне вообще отступать? Зачем соваться в вашу долину? Зачем пятиться все дальше и дальше, намереваясь тут же покинуть Айкос, если южане вновь ринутся на меня?
Священник в недоумении смотрел на него.
— Но вы самый лучший воин во всех северных землях. Как же возможно вас победить?
— С большей легкостью, чем мне бы хотелось, говоря по правде, — отвечал Джерин. — Например, когда против меня выставляют столько людей, что я не в состоянии им противиться, а именно это сейчас и делает империя Элабон. Ничего сложного. Но ты еще должен радоваться, что здесь нет Араджиса Лучника, который мог бы услышать, как ты называешь меня лучшим воином северных территорий. Он бы с тобой не согласился. А когда он с кем-то не соглашается, последнему приходится нелегко.
Он попусту сотрясал воздух. Священник не перебивал его, но и не слушал.
Когда он закончил, священник тут же завел свое:
— И прозорливый бог тоже любит вас больше других. Как может быть иначе, раз вы женаты на его бывшей Сивилле?
Тут евнух вздохнул. Возможно, завидуя близким отношениям Лиса с Байтоном, какие, по его мнению, тому обеспечивал брачный союз с Силэтр, а может, удрученный тем, что самому ему не дано познать радости брака.
В отличие от всего, что успел наговорить пребывавший в полной растерянности толстяк, эти слова заставили Джерина призадуматься. И вправду, быть может, близость с Силэтр накладывает на него особые обязательства? В прошлом ему как-то раз довелось извлечь из ее связи с Байтоном пользу. И немалую, а по счетам следовало платить. Но несмотря на это соображение, он отринул его и покачал головой.
— Если прозорливому богу что-нибудь от меня нужно, он может сказать мне о том сам. Тогда я сделаю, что смогу. Однако без божественных распоряжений я вовсе не собираюсь обрекать на гибель себя и свою армию. Надеюсь, это понятно?
Евнух уставился на него своими большими, темными и опечаленными глазами.
— Абсолютно понятно, лорд король, — ответит он. — Я передам ваши слова моим товарищам, пребывающим в храме Байтона, дабы они узнали, что уже ничто не сумеет вырвать их из хищных когтей империи Элабон.
Иногда дети Джерина, пытаясь его разжалобить, тоже плели что-то плаксивое. Но им это не помогало, как не помогло и священнику. Правда, отпрысков своих Лис в таких случаях обычно высмеивал, однако тут смех был бы плохой, поэтому он только вздохнул, после чего сочувственным тоном прибавил:
— Если Байтон не захочет, чтобы его храм разграбили, полагаю, он сможет защитить его сам.
— Я утешаю себя надеждой на то, что вы правы, — ответил священник, — но не вижу вокруг ничего, что могло бы меня в том убедить.
Он повернулся и двинулся вперевалку на юг, обратно к храму.
— Спасибо, Маева, — сказал Джерин, глядя ему вслед. — Ты правильно поступила, доставив его ко мне, хотя мы и не можем ему сейчас помочь.
— Мне очень жаль, — сказала Маева.
— Мне тоже, — согласился Джерин. — Но если бы мы могли разбить армию Свериласа в любое подходящее для нас время, неужели ты думаешь, что мы бы этого уже не сделали? Возвращайся назад и приглядывай за южанами. Они, как я и надеялся, застопорились возле храма, но рано или поздно все равно пойдут дальше.
— Хорошо, лорд король.
Маева отсалютовала и поехала вслед за священником.
В тот день южане не двинулись с места. Джерин надеялся, что в храме их поразит гром, но ничего не произошло. Однако передышка сама по себе тоже чего-то стоила, а потому вечером он завернулся поплотней в одеяло и заснул. Очень крепко, но сон ему все-таки снился.
Это был, наверное, самый странный сон, который он когда-либо видел. Все в нем казалось размытым и словно бы удаленным, поэтому он ничего не мог отчетливо различить. В то же время его охватило невероятно сильное ощущение некой безотлагательной важности происходящего. А еще ему вдруг почудилось, что он озирает самый краешек какого-то очень важного сновидения, предназначенного для кого-то другого.
Он все тщился подобраться поближе к центру чужого сна, чтобы понять, почему тот кажется ему таким важным. Но все его попытки были напрасными. И он от бессилия скрежетал зубами. Он словно бы находился на дне очень глубокого колодца с гладкими стенами, откуда выбраться невозможно. А ему нужно было выбраться, несмотря ни на что.
Проснувшись, он обнаружил, что стоит на коленях, вскинув молитвенно руки. Лис смущенно огляделся по сторонам. Все было тихо, но и сам Айкос, и все ночлежки его, и домишки, и бивачные костры, вокруг которых спали воины, на мгновение показались ему гораздо менее реальными, чем то, что он видел до того, как очнулся.
Лис закусил губу. Он упустил что-то важное. Он это знал. Он терпеть не мог упускать из виду важные вещи. Учитывая сложившееся положение, ему сейчас нельзя было упускать даже мелочей. Но и поделать сейчас ничего тоже было нельзя.
Может, если лечь и снова уснуть, сон вернется. Иногда такое случается. Возможно даже, он окажется ближе к сути. Лис стиснул зубы. «Возможно» его не устраивало. Но, не имея другого выбора, он снова лег. В конце концов он уснул. И, насколько мог потом вспомнить, больше в ту ночь не видел никаких снов.
Утром обнаружилось, что Дагреф и Фердулф куда-то девались. О последнем Джерин не очень тревожился. Во-первых, Фердулф мог распрекрасно о себе позаботиться. Во-вторых, в лагере без него стало тише.
Но Дагреф… Джерин не мог себе и представить, чтобы сыну вдруг вздумалось самовольно куда-нибудь отлучиться. Но потом он сообразил, что все вполне естественно. У Дагрефа имелся прекрасный повод улизнуть из лагеря, и звали этот повод Маевой. Ну а то, что он не явился к утру, было уже совсем другим вопросом, который придется со всей строгостью с ним обсудить.
Нет, Лис не дал воли своему раздражению, во всяком случае в той мере, в какой обыкновенно выпускал лишний пар. Причина была проста: ему не хотелось привлекать внимание Вэна к тому, что его так взвело. Однако чужеземец все же увидел, что друг его чем-то обеспокоен, и, не до конца понимая чем, сказал:
— Горсть мне в пяти чистилищах, если я одобряю, что Дагреф с Фердулфом что-то затеяли. Кто может предположить, какой каверзой это пахнет?
Эти слова породили в Джерине новый шквал беспокойства. Он так зациклился на Дагрефе и Маеве, что совсем упустил из виду комбинацию Дагреф — Фердулф. Непростительная оплошность!
— Ты ведь не думаешь, что эта парочка решила без нас разгромить южан, а?
Лис вовсе не ожидал, что Вэн всерьез воспримет его слова. Но тот без тени улыбки ответил: