Мирвик поспешно склонился над пыльной тканью и заработал иглой, пряча усмешку, которая могла бы ему дорого обойтись, ибо во взглядах двух красивых злючек он прочел: «Да если еще мужчины женские роли играть начнут!..»
— Куры! — отозвался уязвленный Раушарни. — Прачками вам быть, а не актрисами! Что вы понимаете в искусстве декламации!
— Ну что ты, Раушарни, — пропела Барилла, — ты так страстно призывал возлюбленного, что у тебя под рубашкой женские грудки обрисовались…
— И нам стало страшно за твою невинность, — добавила Джалена.
— Козье стадо! — хмыкнул Раушарни. — Научились вертеть задами и трясти грудями — и уже считают, что им под силу передать тот чувств наплыв, что автор вдохновенный из-под пера волшебного излил…
Наступило короткое молчание. Мирвик подумал: должно быть, обе женщины лихорадочно ищут подходящие строки из какой-нибудь пьесы, чтобы побить противника его же оружием.
И эту паузу, словно удар клинка, срезали слова Раушарни:
— Лучшая на моей памяти женская роль была сыграна мужчиной.
Обе актрисы разом ахнули.
— Это когда ж такое было? — ревниво и недоверчиво поинтересовалась Барилла.
— То ли шесть, то ли семь лет назад. Вас обеих еще в труппе не было. Мы ставили «Верность Эсталины»…
Мирвик опустил на колени недоштопанную ткань. Раушарни собирался вспомнить что-то интересное, а все, что имело отношение к театру, занимало юношу неимоверно.
— Как вы знаете, в пьесе всего две женские роли: верная служанка властителя замка и коварная предательница. Когда я объявил труппе, что будем ставить «Верность Эсталины», и назвал имена актрис, которые будут играть, все прочее бабьё обиженно распищалось…
— А хорошо бы вновь поставить эту пьесу, — мечтательно прервала рассказ Барилла. — Роль Эсталины как раз по мне: трагическая такая, возвышенная… А на вторую роль… — Она быстро глянула на Джалену, презрительно скривила губки. — Ну, если поискать среди труппы, может, кто-то найдется…
— Не думаю, дорогая, что роль Эсталины — это твоё, — не осталась в долгу ее соперница. — Я читала пьесу. Эсталина, если не ошибаюсь, была совсем молоденькая.
— А ну, цыц, вы, обе! — поспешил Раушарни предотвратить новую вспышку свары. — Так вот, в день премьеры все актрисы труппы, кроме тех двух, ушли из театра. Мол, такая пьеса дурацкая, что глаза бы не глядели… Ну, ушли и ушли, зрителям дело до этого, как до наррабанского урожая кактусов… или что там произрастает, в Наррабане. Хуже другое: верной служанке и подлой предательнице, обеим этим идиоткам, показалось, что я с ними одинаково ласков. Ну, не дуры, а? Если бы я обходился с ними одинаково скверно, они стали бы лучшими подругами. А мое доброе отношение заставило их соперницами злобными сойтись, как сходятся волчицы из-за дичи голодною порой, во Вьюжный месяц…
Мирвик прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Не было секретом, что чем хуже Раушарни обращается с актрисами, тем азартнее они рвутся в его объятия. И старость, бодрая и красивая, ничего в этом не изменила.
— Именно перед спектаклем эти дурищи принялись выяснять отношения. Ободрали друг друга, как рысь обдирает козу. Живого места на них не было! Предательницу кое-как загримировали, хотя пришлось ей играть старуху, мерзкую такую… еще и лучше вышло. А вот Эсталина захромала, на каждом шагу за колено хватается. Как тут играть?
— И впрямь дуры, — кивнула Барилла. — Не могли подождать, пока представление окончится…
— Вот именно. Где мне было взять другую актрису? Оглядываюсь. Вижу молодого безусого парня — он у нас на мелких ролях пробавлялся. Хватаю его за плечо и ору: «Платье ему!» Что роль знает, в том я не сомневался. Он хоть и был Отребье портовое, а память… всякому бы актеру такую память! Как парень ни отбивался, а выпихнули мы его на сцену. И как же он сыграл! Боги, как же он сыграл! Вам, гусыням, так не суметь, хоть в узел завяжитесь под платьями. А как он вопил в сцене пытки! Я боялся, что зрители ринутся на сцену — отбивать страдалицу у палача…
— Ой, да я же смотрел! — не удержался Мирвик. — Так это был мужчина?! А где он сейчас, этот актер?
Раушарни не успел ответить: из боковой дверцы на сцену выпорхнул человечек весьма примечательной внешности. Невысокий, с блестящей лысиной и овальной, как яйцо, макушкой, он не ходил, а словно приплясывал. С безволосой головой странно контрастировали пышные, кустистые брови, которые, не зная покоя, плясали вверх-вниз. Да и все лицо было удивительно подвижным: человечек то ухмылялся, то напускал на себя почтительный вид, то изображал трепет перед великим и грозным Раушарни, то залихватски подмигивал актрисам.
В руках у человечка были два крыла из обтянутых холстиной реек. По холстине было наклеено множество перьев.
Мирвик уже встречал этого человечка за кулисами и знал, что звали того Бики Жалящее Дерево. Бики был одним из самых ценных людей в театре, хотя ни разу не сыграл ни одной роли. Зато умел многое: шил из крашеной мешковины королевские наряды, воздвигал на сцене дворцы из всего, что подвернется под руку, клеил бумажные короны, мастерил из корявых палок посохи чародеев, лепил из глины морды чудовищ и нацеплял их на туловища из коряг — потом с этими тварями сражались пред очами зрителей бесстрашные воины.
Не таким уж мастером был Бики, не золотые у него были руки, зато и брал он за работу сущие гроши…
— Что ты приволок? — спросил Раушарни, заинтересованно подойдя ближе.
— Ты когда прикажешь подновить декорации? — вместо ответа вопросил Бики. — Купи краски, я сделаю.
— Обойдешься. Мне деньги не корзинами выдают, — отрезал Раушарни. — Так что принес-то?
Мирвик сдержал смешок. Он уже слышал, что великий актер был изрядно скуповат. Хоть и не был он владельцем театра, а лишь распределял деньги, которые выдавал ему Хранитель города, но каждый медяк очень неохотно выпускал из пальцев…
— Вот! — воскликнул Бики, размахивая холщовыми крыльями. — Мы всё гадали, во что королева превратит соперницу. В огромную белую птицу, вот! Джалена, мы наденем эти крылья тебе за плечи, а сверху накинем плащ. Так, в плаще, и будешь с королевой разговаривать. Когда она плеснет тебе в лицо колдовское зелье, ты упадешь, побьешься в судорогах и незаметно расстегнешь плащ. А потом поднимешься и расправишь крылья.
Джалена выронила иглу, вскочила, с ужасом глянула на ткань, усеянную взъерошенными, поломанными серо-белыми перьями:
— Я… вот это… мне надеть?..
Барилла тоже поднялась на ноги, встала рядом с Раушарни. Но если тот деловито оценивал взглядом новую задумку изобретательного Бики, то первая дама театра разгоралась злым восхищением.
Мирвик остался сидеть в волнах тусклой ткани. Его душевное состояние точнее всего можно было передать восклицанием: «Ух ты!» На его глазах творилось одно из тех театральных чудес, что не постигнешь даже с самой удобной скамьи в зрительном зале.
— Ой, какая прелесть! — низким, красиво вибрирующим голосом простонала Барилла. — Это куриные, да? Сколько курятников ты подмел, Бики? Как славно придумано! Королева плеснет в лицо сопернице зелье, та будет трепыхаться на полу, путаясь в складках плаща… и из груды ткани на глазах у зрителей поднимется большая курица! Великолепно! Джалена, ты умеешь кудахтать?
— Надо будет — у тебя научусь! — огрызнулась Джалена, не глядя на соперницу. Взор ее был прикован к грязно-белому оперению.
— Нет, — изрек свое веское мнение Раушарни, — не пойдет. Не комедию ставим. Не будет смотреться.
— Конечно, не будет смотреться! — очнулась Джалена от созерцания кошмара. — А кому нравится, пускай сам цепляет на себя этот… этот привет из курятника. — Она бросила быстрый взгляд на Бариллу. — Некоторым пойдет.
— Издали это будет выглядеть просто роскошно! — попытался Бики отстоять свое творение.
— Слышишь, Джалена? — промурлыкала Барилла. — Издали это будет выглядеть роскошно. Мой тебе совет: надень! Может, тебе повезет снова приманить Лейфати? Он в последнее время смотрит на тебя только издали…
— Ой, нужен мне твой Лейфати! — фыркнула Джалена. — Хоть скажи, правда ли, что его Раушарни подобрал в бродячем цирке? И как ты жалким фокусником не брезгуешь?
Барилла вскинула перед собой руки, явно собираясь вцепиться ногтями в лицо насмешнице.
— Красавицы, красавицы, — зачастил Бики, отважно встав меж двумя рассвирепевшими женщинами, — вы посмотрите, как это можно красиво обыграть!
Он замахал крыльями, вихрем взметнув пыль над старым занавесом.
Ответом ему было чихание Мирвика и три гневных голоса:
— Бики, уйди!
— Бики, унеси эту пакость!
— Бики, я же сказал: не пойдет! Проваливай!
Мирвик, хоть и отчаянно чихал, все же наслаждался разыгрывающейся сценой.
Бедняга Бики, пятясь под ураганом ярости, исчез за кулисами.
Барилла небрежно бросила:
— Оно и к лучшему. Курицу играть — не придворную даму изображать, тут мало смазливой мордашки. Для курицы мастерство нужно, а где ж его Джалене взять?
— Поживу с твое — наберусь мастерства! — отрезала молодая актриса.
Вроде безобидная фраза. Барилла ловила на лету куда более злые оскорбления и швыряла колкие ответы. Но именно в это мгновение она пожелала исполнить свой коронный номер, которым время от времени уснащала скандалы.
Красивое, ухоженное лицо зрелой женщины вдруг стало растерянным и беспомощным, как у маленькой избалованной девочки, которую впервые в жизни обидели. Белая рука метнулась к горлу, словно Барилле стало трудно дышать. Темные глаза, кипящие болью, скользнули по всем, кто был рядом, и остановились на Раушарни.
— Ты… ты слышал это? — неверяще произнесла она. — Ты видишь, как она обращается со мной?
Раушарни не кинулся утешать страдалицу. Джалена не сгорела на месте от стыда и раскаяния. А вот Мирвик…
Юноша бросил иголку и вскочил на ноги. На его глазах мучили и оскорбляли королеву его грез, которой он привык восхищаться из зрительного зала. Нужно было что-то делать… защитить ее…
— Воды… — негромко выдохнула Барилла. — Мне плохо… воды…
Мирвик метнулся к столу, схватил кувшинчик, из которого только что пил Раушарни (попутно смахнул на пол стеклянную чернильницу, но даже не заметил этого). Быстро заглянул под крышечку — пусто! — и рванулся было бежать за водой. Но рука Раушарни твердо ухватила парнишку за плечо.
— Куда, дурень? Представление пропустишь!
Барилла коротко всхлипнула, жалобно глядя на мужчин. Но Раушарни не растрогался. Он обернулся к Джалене:
— Смотри! В оба глаза смотри и учись! Тут тебе и надрыв, и поруганное величие, и горе в глазах! Вроде и страдает, а как красиво! Тебе так не суметь. Поэтому не ты у нас ходишь в первых актрисах. Публика ценит Бариллу!
Джалена от таких слов побледнела, а ее маститая товарка перестала судорожно вздыхать. Она все еще глядела оскорбленно и гневно, но умирать на этом самом месте явно передумала. И воды ей уже не требовалось.
— Если на представлении выдашь такой же накал страстей, — адресовался Раушарни уже к Барилле, — я тебя, глядишь, и зауважаю.
— Мне, конечно, твое уважение — что ведро бриллиантов, а только лучше б ты мне жалованье увеличил, — отозвалась знаменитая актриса голосом отнюдь не страдальческим, а очень даже деловым.
Мирвик глазами захлопал при виде такой перемены. Он чувствовал себя идиотом.
— Я тебе, чародейка ты наша, и без того плачу больше, чем любому другому в труппе, — вздохнул Раушарни. — Вот разве что Джалена захочет с тобой поделиться. — Он кивнул в сторону молодой актрисы.
— Жмот ты, Раушарни, — сообщила Барилла. — Не ценишь мое сценическое мастерство. А зритель как раз оценил. Вон как за водой дернул! — И она приятельски ухмыльнулась ошарашенному Мирвику.
Раушарни оглянулся.
— Это верно, еще как дернул, даже чернильницу раскокал… Заметешь осколки. И учти, утешитель обиженных красавиц: за чернильницу будет вычтено из твоего жалованья. А вы, краса театра, кончайте шитье, все равно за болтовней работы не видно. Приведите себя в порядок, чтобы на репетиции на вас глядеть было не противно.
Чумазые и злые дамы с достоинством удалились, оставив занавес валяться на сцене: таскать неподъемную материю — работа не для их ручек.
— Сейчас кликну актеров, чтоб помогли убрать эту проклятую тряпку, — хмуро сказал Раушарни. (По лицу видно: вспомнил обещания молодого господина Ларша насчет нового занавеса). — А для тебя есть срочное дело. Бегом за чернильным порошком, нам сегодня много писать придется. Будем править монологи прямо на репетиции… Знаешь лавку «Что душе угодно»? У меня там кредит.
— Лавку знаю, а куда порошок сыпать?
Раушарни на миг задумался, потом откинул крышку глиняного кувшинчика: пусто!
— Сыпь прямо сюда. Не отмоется, ну да и ладно. Не жалко, не хрусталь…
* * *Авита Чистая Земля, неестественно выпрямившись, сидела на табурете у кровати и глядела в лицо лежащей на постели старой женщины.
Мертвой старой женщины.
Авита мысленно говорила себе, что эта старуха, глядящая застывшим взором в потолок, — ее родственница, хоть и дальняя. Почему же совсем не тянет на слезы? Лезет в голову кощунственный вздор: как можно было бы написать картину — эта комната, мертвая женщина в постели, хозяйка дома что-то негромко говорит молодому темноволосому стражнику…
Что, кстати, говорит?.. Ах да, расхваливает тетушкины таланты к рукоделию.
— Вот эти занавесочки на окнах — госпожа Афнара их сама расшила! Правда, прелестный рисунок? — Тут Прешрина спохватилась и поспешно уточнила: — Занавесочки она подарила мне. И льняную скатерть, расшитую кленовыми листьями. Была бы здесь служанка госпожи Афнары, подтвердила бы, что это моё…
Авита небрежным кивком дала понять, что не претендует ни на занавесочки, ни на скатерть.
— А остальные родственники не будут против? — опасливо уточнила Прешрина.
— Что нам до них? — невесело усмехнулась Авита. — Мне двенадцать лет было, когда тетушка завещание составила и в храме заверила. Я — единственная наследница.
С явным облегчением хозяйка вновь затараторила:
— Уж такие золотые руки дали ей Безымянные! Вот, гляньте! — Нагнулась, достала из-под стола берестяной короб, вытряхнула на стол груду женских украшений и свернутых вышивок.
— Вот! Госпожа изволила всё аккуратно складывать.
Из учтивости Авита поднялась, подошла к столу, тронула кончиками пальцев действительно красивое бисерное колье — яркое, нарядное сочетание красного, оранжевого и желтого.
Прешрина закивала:
— Верно, барышня, из бисера она особенно любила плести. И разбиралась в нем. С первого взгляда могла сказать, которые бусины наррабанские, а которые силуранские. А уж до чего упорная была! Разбирали мы как-то втроем корзину с вещами, что госпожа принесла с собой… ну, втроем — это госпожа Афнара, ее служанка Гортензия и я. И среди всякой всячины нашли браслет из бисера. На кожаной основе, синий с голубым, узор вроде танцующих змеек… ну, очень сложная работа. Госпожа говорит: «Ну, не помню, откуда он взялся и как в корзину угодил! И не понимаю, как оно сплетено!» И с того дня она потеряла покой, все бисер нижет, голубой да синий. Обед ей соберут — еда остыть успевает, а она не идет кушать. На ночь ей стакан молока ставили, так она выпить забывала, служанка рассказывала…
Хозяйка, словно желая подтвердить свои слова, повела рукой в сторону маленькой резной полочки, прибитой у изголовья кровати… и вдруг осеклась.
На столике стоял высокий стакан, полный молока.
— Надо же, — озадаченно пробормотала хозяйка, — не выпила она вчера… А я и не заметила, пока с телом хлопотала…
Несколько мгновений Прешрина колебалась, а затем в глазах блеснуло упрямство мелочной скопидомки: «Не пропадать же добру!» Подняв стакан, женщина большими глотками выпила молоко.
— А то прокиснет, — извиняющимся тоном объяснила Прешрина барышне, вытирая молочные «усы». — Так я о чем… ах да, браслет… Исхитрилась-таки госпожа, сплела точь-в-точь такой же. Говорила — в каждую бисеринку нить трижды пришлось пропускать! Зато и не отличишь, какой новый, а какой давно в корзине валялся… Да вот я сейчас покажу…