Но вслух он произнес лишь:
– Вряд ли слуга Мортис придет первым. Это наверняка кто-то из диких кланов откликнулся на мою просьбу.
Королева восхищенно свела ладони.
– Когда ты только успел, сидя в своем замке?
Даагон отставил кубок, едва пригубив эль. Сегодня он решил не пить… много. А это уже второй кубок за время беседы.
– Когда Тиаль уходила, я просил ее об одном: помочь Альянсу хотя бы раз перед моей смертью, даже если она наступит от ее стрелы. Вот и пришло время для этой помощи. Я, если хочешь знать, тридцать лет мучился: ну как умру случайно и не успею последний раз позлить любимую!
– Все шутишь, Даагон.
– А что мне остается, моя королева? Мужчины не плачут. Это не в эльфийских традициях – плакать перед… Ну, хорошо, хорошо, молчу. Но обычно рыдают после, и совсем другие лица.
Иллюмиэль деликатно спрятала улыбку за поднесенным к губам кубком с нектаром. Жаль, не дала полюбоваться. Она еще прекрасней, когда улыбается, только случается это невероятно редко после того, как королева эльфов оплакала погибшую мать. Конечно, повод для улыбки огорчал, но раз уж взялся за роль шута, то будь готов к тому, что будут смеяться и над твоими слезами.
Королева вернулась к прерванному звуком набата разговору:
– Как бы там ни было, но с одним твоим предложением трудно согласиться, лорд.
– С которым из?
– Что нам нужно искать помощи людей и гномов. Чем они могут помочь? А вот осложнить нашу жизнь смогут немедленно, если только узнают о грозящей нам беде. Ха, да они начнут убивать нас уже сейчас, чтобы не допустить второго Алкмаара!
– Вот поэтому нам и необходим мир с Империей и Горными Кланами, чтобы обезопасить границы во время поисков Древа Смерти. Люди и гномы должны понимать, что исчезновение эльфов обрадует их ненадолго и пепел Алкмаара вплотную подойдет к их границам.
– Узнав о грозящей нам гибели, они только быстрее объединятся. Чем меньше останется эльфов сейчас, тем меньше нежити будет потом в ордах Мортис.
С этим было трудно спорить. Эльфийский союз остался в одиночестве среди враждебного, полного ненависти мира. И спасение следовало искать только в самих себе.
Рядом с королевой неслышно появился страж и что-то тихо доложил. Даагон не прислушивался, но отметил, как брови Иллюмиэль чуть приподнялись, а глаза – потемнели.
– Веди, – приказала она стражу, тут же исчезнувшему за колонной, и повернулась к собеседнику: – Ты ошибся, лорд.
И ему даже не захотелось спросить – в чем именно. Ясно, что во всем на свете, даже в том, что родился, хотя и тут он не виноват. И если королева намерена выслушать первого претендента не в тронном зале, то ошибся Даагон, действительно, сильно. Значит, Тиаль тоже не поверила ни единому его слову. Почему же тогда она его не убила? Неужто попросту решила не лишать Альянс такого хорошего бойца?
Пока лорд, рассеянно водя ногтем по выгравированным на кубке узорам, думал, стоит ли нарушать только что данное самому себе обещание оставить алкоголь в покое, страж вернулся. При виде того, кто первым вызвался участвовать в состязаниях, все сомнения покинули Даагона, и он осушил кубок до дна, залпом: такое надо было хорошенько запить.
Откашлявшись, глава великого дома вопросительно взглянул на королеву и, дождавшись ее разрешающего знака, спросил:
– Как тебе удалось заставить колокол заговорить, Эоста?
– Не знаю, – моргнули янтарные глаза. – Я должна была… Кто-то должен был это сделать, чтобы спасти…
Девушка запнулась, и лорд услужливо подсказал:
– Весь эльфийский народ.
Пророчица чуть покраснела и вытянула спину стрункой, прозвенев:
– Да! Когда я просила Галлеана об откровении, то увидела этот колокол. Я должна была дать знак тем, кто ждет. Теперь они придут.
Но «они» все не шли.
Темнело, тихими лампадами зажглись звезды. Малая Луна светила особенно ярко, затмевая их сияние, а до восхода Большой оставался час с небольшим.
Когда лорд уже подумывал о третьем кубке эля, а его будущая наследница искусала губы в ожидании, боясь поднять глаза на суровое лицо Даагона, рокот набата снова разнесся над эльфийскими рощами, заставив трепетать каждый листок.
К великому сожалению лорда, прием претендентов перенесли в величественный тронный зал, где, разумеется, не было никаких уютных столиков с напитками и фруктами, которыми можно было бы скрасить несправедливость судьбы.
Вторым оказался Сонил из клана воров – высокий даже для эльфа, с широченными плечами, подобающими скорее гному, нежели созданиям Галлеана и Солониэль. Удивительно, как он справлялся с тонкой воровской работой, требующей ловкости и неприметности. Этому никогда не стать Лунной Тенью. Может быть, он втирался в доверие жертвам? Очень уж добродушное лицо и располагающая улыбка.
Страж доложил то немногое, о чем сообщил сам претендент: Сонил остался сиротой после пожара, уничтожившего где-то в глуши небольшую семью диких эльфов, не входивших в Альянс. Его, единственного выжившего, приютил клан воров, и случилось это лет десять назад.
Королева нахмурилась, узнав, каким возмутительным способом Сонил ударил в колокол: по-великаньи тупо использовал подобие кувалды – пригнул близрастущее деревце и отпустил.
По кивку Иллюмиэль, к расспросам приступил Даагон:
– Что ж ты так медлил, эльф? Мы заждались.
– Так я издалека шел, благородный лорд, почти от болот змеекожих. Еле успел, – широко улыбнулся Сонил. – Как услышал, что несметные сокровища дома Эрсетеа даром в руки плывут, так в дорогу и собрался. Да и клану нашему негоже такое упускать. Это ж подумать только – такой благородный род, да в клане воров будет, а?
И ведь искренне радовался, паршивец. Ни малейшей издевательской нотки в голосе, ни тени насмешки в восторженно вытаращенных глазах. То ли совсем дурак, то ли, наоборот, изощрен и отчаянно смел, чтобы при королеве и архонтах открыто насмехаться над благородными эльфами.
– Моя королева, сиятельные архонты, благородный лорд, – по очереди поклонился вор. – Клянусь, я не уроню славы древнего рода Эрсетеа.
«Но не честь. Впрочем, после меня и честь, и славу ронять еще ниже просто некуда», – мысленно усмехнулся Даагон. Внешне он оставался невозмутим, но его взгляд нашел бледное личико пророчицы Эосты. Разве сможет нежная девушка посрамить в испытаниях наглого вора?
К счастью, в этот момент рокот набата третий раз за вечер всколыхнул птиц, уснувших в гнездовьях.
Перед королевой и архонтами предстал угловатый подросток. Тридцать лет для эльфа – это, конечно, еще совсем юность. Но не детство же! Черты острого треугольного лица не отличались приятностью по эльфийским меркам – слишком уж резкие. Узкие губы плотно сжаты, жесткие черные волосы, обрезанные до линии подбородка, торчат в стороны перьями, а взгляд – дерзок до неприличия. Одеяние цвета пожухлой осенней травы выдавало в мальчишке лучника диких кланов.
В нарушение традиций претендент опередил стража и самолично, звонким девичьим голосом, назвался:
– Тинира от клана Гаэтер!
Подбородок надменно вскинут, в хищной улыбке блестят зубы – девчонка прекрасно знала, какой эффект произведет имя клана. Впервые за три десятилетия кто-то от Гаэтер удостоил внимания эльфийский союз.
Услышав, что для извлечения звука Тинира использовала стрелу составного лука, понимающие в стрельбе и заговоренных колоколах архонты одобрительно переглянулись: и сам лук выше похвал, и лучнице удалось подобрать нужные расстояние и точку удара по бронзовой махине.
На этот раз королева не позволила Даагону расспрашивать возможную наследницу и поступила, как всегда, мудро: лорд онемел и вперился в пустое место, представляя там изящный стол, два кубка и себя, отмечающего с Тиаль предсмертное примирение.
– Передай нашу благодарность клану Гаэтер, Тинира, – сказала Иллюмиэль, – за то, что он откликнулся на призыв эльфийского союза и прислал тебя.
– Я передам, королева, – лучница склонила голову и тут же резко вскинула. – Но не буду скрывать: даже по воле моего клана я не подошла бы к этому вашему колоколу, если б на состязания не вызвался мужчина. Клан Гаэтер не может допустить, чтобы у самого презренного из эльфов появился приемный сын и наследник. Лорд Даагон недостоин сына. Никакого!
«О, эти дикие эльфийки, такие горячие по сравнению с нашими изысканными статуями!» – «Самый презренный эльф» торопливо опустил веки, чтобы лучница, сверлившая его убийственным взглядом, не прочла в его глазах улыбку.
Однако не стоит забывать, что, если этот взъерошенный галчонок проиграет, у ее клана будет еще одна причина люто ненавидеть благородные дома. А это, если вспомнить о влиянии Гаэтер на другие дикие кланы, сделает разрыв эльфийского союза почти неминуемым. Следом воспрянет Империя с ее инквизиторами, а там уж и до новой войны людей и эльфов рукой подать. И опять Даагон окажется виноват.
Но где же тот, кого он на самом деле ждет, ради кого прослыл безумцем и «предателем всего эльфийского народа»?
Четвертый удар колокола прозвучал так неожиданно, громко и резко, будто прямо во дворце разорвалась шаровая молния.
Даагон вздрогнул и едва сдержался, чтобы не уставиться на парадные врата тронного зала, как какая-нибудь имперская деревенщина. Краем глаза он отметил двух вошедших стражей и не сразу осознал, что озвученное одним из них имя имеет прямое отношение к состязаниям.
Только когда страж троп Энрах, приветствовав королеву и архонтов, почтительно поклонился и ему, лорд догадался, с чего бы такая честь.
Он был разочарован и уже вполуха слушал доклад наблюдателя о способе, каким претендент вызвался в наследники: Энрах бросил в колокол меч.
«Необычный, стало быть, меч. Простой звякнул бы по-комариному. Надо бы посмотреть, что осталось от оружия… Наследнички, демон их задери, – ни одного одаренного мага! – думал лорд, оглядывая четверку молодых людей, претендующих на его имя. – Впрочем, чем еще, как не магией, справилась с первым испытанием Эоста? Что ж, Даагон, она права – ты безумен, и тебе пора уйти на покой. Вечный…».
Тот, кого он ждал, не явился, равно как и посланец друидов Древа Смерти, – из этих четверых в подобном просто некого подозревать. И вот последнее-то как раз настораживало. Неужели весть не долетела до Алкмаара? Или слуги Мортис боятся проверки главным Посохом Духа, которая предстоит каждому претенденту?
Церемония официального знакомства с Энрахом, лет пять известным среди эльфов, прошла совсем быстро: надо было успеть на торжество Двух Лун. На следующий день предстояло огласить испытания для каждого соперника – в той сфере, какую он применил при вызове голоса колокола.
Даагон приотстал от королевской свиты, спешившей на холм с танцевальной поляной, откуда лучше всего было наблюдать встречу Двух Лун.
«Еще не все, – думал он. – Время еще не вышло. Ты же здесь, ты должен быть здесь! Неужели ты просто боишься привлечь к себе внимание тех, кто на тебя охотится, и выбрал крохотную отсрочку вместо сражения за жизнь? Пойми, ведь ты же не один будешь за нее биться, мальчик мой!»
Он торопился к поляне с оставленным почти без присмотра колоколом – единственный страж тоже уставился в небо, хотя обязан был наблюдать за явлением претендентов до последнего мига.
– Как будто наследник может упасть с Большой луны, – проворчал лорд.
Еще больше его огорчило, что колокол уже опущен к земле, и теперь его невозможно раскачать даже великану.
В момент восхода Большой луны, когда вот-вот должен был показаться краешек серпа и все взоры были прикованы к небу, земля грозно дрогнула, как будто в недрах повернулось что-то немыслимо огромное или все демоны Падшего разом поднимались на поверхность. Тучами взметнулись сорванные с ветвей птицы, грифоны с тоскливыми криками поднялись в небеса.
Серп Большой луны прорезался – словно ангелы чуть-чуть приоткрыли портал в мир сияющего света Всевышнего, – и никто его не приветствовал, только всполошенные птицы кричали и кружили над лесом.
Дрожь постепенно стихла, прорыва Легионов Проклятых тоже не последовало, но каждый эльф в душе был уверен: он стал свидетелем зловещего предзнаменования.
Никто еще не знал, что так прозвучал пятый удар королевского колокола.
Никто, кроме двоих: того, кто вызвал глубинный гул, и лорда Даагона, ждавшего до последнего мига.
И потом лорд долго сожалел, что сразу не обратил особого внимания на смутную фигуру, проходившую мимо колокола. Некто, почти невидимый в ночной тени под деревьями, оступился, словно что-то его толкнуло, глухо охнул (тогда лорд и глянул пристальней) и, падая, задел опущенный колокол. Задел случайно – в этом можно было поклясться, – но от его прикосновения бронзовая махина исчезла с нутряным, тягостным вздохом, перешедшим в земную дрожь.
Этот вздох словно вытянул воздух из груди лорда, сжав его легкие в гигантском кулаке. Пока Даагон судорожно пытался вздохнуть, упавший поднялся и растворился в лесу. Страж молча кинулся следом.
«Вот и жрец Древа Смерти, – несколько успокоился Даагон, придя в себя от потрясения. Хоть что-то из предположений оказалось верным. – Но какой небывалый кошмар изрыгнула Мортис из недр своей ненависти? О Галлеан… не слишком ли много ненависти для этого маленького мира!»
И лорд поторопился к месту исчезновения колокола, пока туда не пришли следопыты.
* * *Наутро Даагон узнал, что загадочный пятый не стал набиваться в наследники, хотя формально имел на то полное право. Более того, все его поиски были безрезультатны, равно как и стража, охранявшего колокол. Враг – а обладавший столь грозной магией уничтожения не мог быть никем иным – где-то затаился.
– Объяснение может быть только одно, – вслух размышлял Даагон, меряя шагами библиотеку, куда пришел искать сведения об увиденной им необычной магии. – Это был наблюдатель, случайно выдавший себя. Он изначально не собирался участвовать в состязаниях и просто ждал до последнего мига, как и я сам. Ждал! А что это значит, Хоэрин?
Хранитель, перебиравший свитки, поднял голову – совсем белую, словно вылинявшую от бессчетных дождей, прошедших в Невендааре за прожитые им столетия.
– Это значит, Даагон, он ждал того же, кого ждешь ты. Следовательно, ты не безумен, если это тебя еще волнует.
– Ты стал бы величайшим целителем, Хоэрин, – у тебя интересные способы определения болезни и, главное, ее лечения. А вместо этого ты чахнешь тут в пыли!
– Юноша, – строго глянул на лорда хранитель знаний, – ты моложе меня в два раза, а посмотри на наши головы – я и вполовину не так сед. Так кто из нас чахнет? А если отбросить шутки, ты пропустил еще одно объяснение, почему этому пятому не было необходимости идти в наследники.
– Дай подумать… – лорд потер виски – ночь выдалась бессонная. – Ты намекаешь, что мой сын уже среди соискателей, поэтому друид и остался всего лишь наблюдателем? Нет, невозможно. С Энрахом я на ножах уже лет пять, и не верится, что моя кровь не открылась бы мне за эти годы. А вот о воре я не знаю ничего, да. Но и он не вчера принят в клан. И потом, знаешь ли, у нас с ним ни малейшего семейного сходства. Ты бы видел этого наглого идиота!
– Действительно, ни малейшего… – ответил хранитель, до странного сосредоточенно глядя в свиток. И кончики острых ушей у него подозрительно дрогнули. – Ну есть еще третье объяснение.
– Какое? – сдался лорд.
Хоэрин свернул лист в трубку, кинул за плечо, и тот поплыл вдоль заваленных древностями полок, выискивая свободное место. А хранитель уже поднял руку над головой, что-то прошептал – в раскрытую ладонь упала книга рун.
– А ты не подумал, славный мастер битв, что подобное нападение в одиночку не совершают? – спросил маг, открывая книгу. – Служителей Мортис должно быть, по меньшей мере, двое. Один участвует в состязаниях и побеждает, другой наблюдает, чтобы ему не помешали. И именно наблюдатель, как сильнейший маг, должен сразиться с архонтами и закончить ритуал передачи древа рода Эрсетеа наследнику. Точнее, Древу Смерти.