Сумеречный клинок - Макс Мах 7 стр.

«Это смерть?»

Но мысль сгорела еще раньше, чем он успел ее додумать. Что им двигало? Наитие? Или это была рука судьбы? Или ангел Господень вдохнул в него силу и мужество? Сандер ударил раньше, чем успел сообразить, что делает. Ударил и прыгнул в сторону, но не туда, куда подсказывали инстинкты, а в противоположную, куда и прыгнуть-то было затруднительно. Еще он увидел, как летит по воздуху Ремт. То есть ему показалось, что увидел. Он упал, перекатился через плечо и услышал дикий пронзительный визг. Что-то ужасное, от чего кровь стынет в жилах и выворачивает наизнанку желудок. Ни люди, ни звери так не кричат. Во всяком случае, упав на спину и вспрыгивая невероятным усилием всех мышц на ноги, Сандер услышал визг погибающего демона, вопль беса, угодившего в собственный котел, но никак не живого — из плоти и крови — существа: человека ли, зверя.

Охотник лежал на земле кучей ломаного валежника, торчали в стороны угловатые конечности, вздрагивающие словно в ознобе. Конвульсии прокатывались по этим ужасным «руинам» идеального убийцы, и скрежещущий нечеловеческий крик безжалостного хищника вызывал зубную боль.

«И это все?»

Сколько длился бой? Секунду, две? Что успел сделать он, что другие?

Рядом с поверженным Охотником стоял на коленях ди Крей. Его меч торчал из мешанины темных костей и таких же темных мышц, содрогаясь вместе с агонизирующим врагом. И самого Виктора корежило не по-детски. Возможно, он был ранен или даже умирал. Стоял на коленях, упираясь руками в землю, и мотал головой, словно его тошнит с перепоя. Неподалеку валялся на спине Ремт. Он походил на кучу грязного белья, вот только сапоги разрушали впечатление, наводя на совсем другие мысли. Женщины дополняли композицию. Мгновения поединка странным образом разбросали их в стороны, но обе были, по-видимости, целы и на ногах.

А потом Сандер опустил взгляд и увидел клинок своего меча. Сталь словно бы обгорела в пламени адской печи, или ее окунули в чан с царской водкой?

«Боже правый, значит, и я попал в Охотника!» — и в это мгновение Сандер ощутил, чего ему стоили два-три мгновения этого невероятного поединка. Мышцы тела вопили от боли, и немудрено. Он не был готов к таким скоростям, он даже не знал, что способен на такое. Но, судя по всему, его тело тоже никто никогда о таком не предупреждал…

— И вот лечу я, значит, господа пограничники, и думаю. — Ремт с сомнением покосился на открывших рты слушателей, но они казались искренними, и он продолжил: — Лечу и думаю, почему же я не птица? Отчего не летаю? Был бы соколом, улетел бы на хрен отседова, только меня и видели!

— Так вы попали в него, дяденька? — раздался вдруг детский голос из-за спин сдвинувшихся за столом мужчин.

«Что ж, не зря говорят, устами младенца глаголет истина. Вопрос и в самом деле не в бровь, а в глаз: попал или нет?» Сандер отпил немного из розовато-коричневого берестяного стаканчика, переждал прохождение жидкого огня сквозь глотку и пищевод и посмотрел на ди Крея.

Ди Крей сидел тихонько в стороне и наигрывал что-то неслышное на одолженной у дамы Адель лютне. Сама дама-наставница тоже присутствовала — куда же и податься на ночь глядя в Мельничной заимке, как не в общий зал «Хворого печальника» — единственной гостиницы и главного питейного заведения в деревне? Сидела в уголке, попивала из такого же невесомого стаканчика местное отдающее полынью пойло и, что характерно, даже не морщилась. Затейливую, надо полагать, жизнь прожила эта не старая еще и довольно привлекательная женщина. Но ведь не спросишь, а сама и не подумает рассказать. А рядом с Адой примостилась Тина, все еще исполняющая роль мальчика. Перед ней на столе тоже стоял стаканчик. Не пиво, не сидр, а самый настоящий погранцовский самогон. На куреном вине настояла, к слову, сама дама-наставница — «Отчего? Зачем? С какой целью?» — но девушку скрутило от первого же глотка, и теперь капли пота появлялись у нее на лбу, едва она задевала туесок с выпивкой нечаянным взглядом.

— Так вы попали в него, дяденька?

— Что ты, что ты! — всплеснул руками Ремт, но при этом умудрился не расплескать ни капли самогона. — Каким бы это макаром? Хорошо, уцелел! Где уж мне! Мы, брат, не герои! Не то что оне!

В другое время, в других обстоятельствах Сандер, пожалуй, и купился бы на эту простенькую, как сермяга, лесть. Приятно сознавать себя героем, рыцарем без страха и упрека, бойцом невиданной стати и мощи. Ведь и лжи в словах мастера Сюртука, почитай что, не было. Умолчание не ложь, не так ли? Однако…

«Умолчание умолчанию рознь!»

Не здесь и не сейчас. И что с того, что он попал?

«Попал…» Ему и теперь все еще не верилось, что меч, его собственный меч, поразил Охотника.

Сандер мало что знал об этих странных и опасных существах. Были ли они природными организмами, сиречь божьими тварями, как аспид или дракон, или порождениями дьявола и преисподней? Всегда ли убивали встретившихся им людей и часто ли убивали их самих? Где они обитали? Где охотились и где прятались? Отчего не перебили еще всех людей и животных на свете или почему не были уничтожены совокупной ненавистью людей? Вопросы, вопросы… Вот только ответов на них у Сандера как не было, так и нет. А ведь кое-кто наверняка многое мог бы рассказать про то, что и как произошло этим утром в виду мельницы, по всей видимости, и давшей в давние времена название людскому поселению — заимке, хутору, — превратившемуся теперь в большую деревню, в маленький пограничный город.

Сандер доподлинно знал, что удар ди Крея не пропал даром. Меч Виктора так и остался в теле охотника и оттого «обгорел» еще сильнее, чем меч Сандера. Ну, не обгорел, положим, но лучшего слова не подберешь. Потемнел, как бы обуглился, и «шлак» этот счистить с клинка оказалось совсем не просто. Сандер, впрочем, принялся было за дело — хотел очистить свой меч от этой непотребности, — сел, достал точильный камень, бархотку, кусочек замши, масло, но проходившая мимо дама Адель посоветовала этого не делать. Сталь испортите, сказала она прохладным, как бы задумчивым голосом. Да и незачем, мол… А на удивленные расспросы Сандера ответила кратким — можно сказать, лаконичным объяснением. Сталь, сказала она, словно бы нехотя отпуская слова на волю, сталь, побывавшая в теле Охотника, уже не совсем сталь. Перековывать ее нельзя, объяснила она, зато крепости ей прибавляется и еще кое-каких свойств, о которых пока умолчим.

«Умолчим… В этом-то все и дело!»

Получалось, что все они играют в игру умолчаний. Отчего лжет он сам, Сандер знал, и не то чтобы оправдывал себя — все это выглядело не слишком благородно, если не сказать низко, — но все-таки понимал причины и следствия своих поступков. Понимал и принимал. Однако что заставляло лгать других, оставалось только гадать.

Зачем Ремт скрывает, что и его меч побывал в теле Охотника? Не глубоко, на два-три дюйма, но сталь узкой шпаги-меча мастера Сюртука вошла в плоть чудовища, и полетел Ремт, собственно, только после этого. Если разобраться, выходило, что именно дурашливый, глуповатый и недалекий Ремт Сюртук первым обнаружил противника и первым его атаковал. И атака эта не осталась безрезультатной.

«Как он выжил?» — замечательный вопрос.

Несколько разрывов в сюртуке и плаще Ремта наводили на странные мысли. Это были следы стальных когтей Охотника. Оставалось непонятным, как могла уцелеть при этом плоть рыжего балагура, но вот он — рассказывает простакам свои незамысловатые истории…

«И зачем бы ему скрывать истину? И в чем она, эта истина?»

— Ремт ударил его первым, мэтр Керст — вторым.

— Третьим, — качнула головой Адель аллер’Рипп.

— Как так? — встрепенулась Тина.

— Вот и я думаю, как он успел?

— Ди Крей?

— Нет, — поморщилась дама-наставница. — Керст.

— Ничего не понимаю. — Тина и в самом деле потеряла смысл сказанного и никак не могла его найти. — О чем вы, сударыня?

— О Сандере Керсте, разумеется.

— Не понимаю…

— Он образован, воспитан… Ад и преисподняя! Юрист из приличной семьи… сын судьи, допустим, или члена парламента…

— Возможно…

— Глупости! — отрезала дама Адель. — Дерется-то он как природный дворянин! И откуда, прости господи, такая прыть?! Он бил третьим, конечно, но все равно: поспеть за Охотником…

— Вы видели весь поединок, — поняла вдруг Тина. — Но как вы?..

— А ты не дура, — кивнула дама-наставница. — Отнюдь нет. Я видела и, в крайнем случае, возможно, успела бы пырнуть его разок… Ди Крей успел дважды, Ремт… Хорошо, если не трижды… Я потеряла его из виду в какой-то момент… Но про этих двоих я что-то в этом роде и предполагала: проводники, милочка, потому и проводят, что могут и умеют. Вот они двое и могут, и умеют. Так что за диво?! Но мэтр Керст совсем иной случай, он не должен был поспеть, но вот ведь случай — успел!

— У него клеймо на мече…

— Глазастая… — одобрительно усмехнулась Адель аллер’Рипп. — Внимательная, ничего не пропускаешь, все подмечаешь… А я оплошала. — Усмешка превратилась вдруг в очаровательную улыбку, какой Тина у дамы-наставницы никогда не видела и даже не предполагала увидеть. — Как-то я тебя недооценила, и не я одна, выходит. Княгиня с тобой?..

— О чем вы?! — вскинулась Тина, и краска залила ее щеки.

Хорошо еще, сидели они в тени, никто этого и не заметил.

— Оставь! — отмахнулась дама Адель. — Полагаю, ты все отлично знаешь. Кто?! — властно потребовала она, и куда, спрашивается, исчезла ее улыбка? — Дитта? Тея? Чермита?

— Мы говорили про мэтра Керста, — напомнила Тина ровным голосом. Оказывается, девчонка умела брать себя в руки и действовала при этом не менее успешно, чем в бою с разбойниками.

«Ай да девка! — подумала Ада аллер’Рипп, не без восхищения рассматривая собеседницу. — Молодца!»

— Значит, Чермита, — кивнула дама-наставница. — Ну, я так и думала почему-то. Миленькая, беленькая, пухленькая… Вполне во вкусе ее высочества.

— Вы не могли не знать! — Голос Тины все-таки дрогнул, ей не хватало школы, лоска, но все впереди.

— Ошибаешься, — возразила Адель. — Я знаю только то, что хочу знать. А этого я знать не желала. Чермите не в убыток, ты уж прости, а мне лишние завитушки в узоре моих отношений с княгиней ни к чему. Она мне ничем не обязана, но и я ей тоже. Как тебе, сиротка, такой расклад?

— Вы меня специально провоцируете?

— Нет, на крепость проверяю, — снова улыбнулась Адель. — Порода… Да, у него на мече клеймо: «наковальня и перо».

— Это что-то значит?

— Это много чего значит. Выпей! — кивнула вдруг Ада на стаканчик.

— Это?!

— Да, именно это, и до дна. Ну!

Тина посмотрела на даму-наставницу удивленным взглядом, но на этот раз все-таки подчинилась. Она взяла стаканчик, задержала его на мгновение на полпути ко рту и наконец решительно поднесла к губам. Раз, и все!

— Ох!

— Не пьянеть! — властным голосом приказала дама Адель аллер’Рипп. — Держи контроль!

— Я…

— Пей! — Дама-наставница плеснула в пустой стаканчик остро пахнущей жидкости из терракотового кувшинчика и пододвинула новую порцию ближе к девушке. — Сразу, не раздумывая. И не смей морщиться и пьянеть. Это вода!

— Это вода?

— Это вода.

— Как скажете… — Тина взяла стаканчик, посмотрела на него, словно убеждая себя, что это вода, а не самогон. — Вода…

Она коснулась губами края берестяного стаканчика и медленно выпила всю порцию, ни разу не поморщившись и не дрогнув лицом.

— Неплохо, — кивнула дама Адель. — Теперь о клейме, милая. Меч с клеймом — это хороший меч. Запоминай, пригодится. Простые кузнецы — их называют зауряд-оружейниками — права на клеймо не имеют. А «наковальня и перо», девочка, — клеймо довольно редкое и к тому же указывает на качество клинка, а значит, и на его цену. Такие знаки ставили два клана оружейников. Глены ориентировали перо вертикально, — рубанула она ребром ладони, — Ридеры — горизонтально, но дело в том, что те и другие часто помещали перо под углом. Оттого и отличить их трудно, так или так, — повернула она в воздухе ладонь. — Но опытные люди, милочка, их, конечно, различают. Впрочем, разница в цене и ценности невелика, обе семьи — и Глены, и Ридеры — почитаются, и не зря, за качество своего оружия. Так что наш душка стряпчий носит на бедре дорогой дворянский клинок, и не только носит, как ты понимаешь… А ты понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Тина и чуть прищурилась.

— Повело? — участливо поинтересовалась дама аллер’Рипп, одновременно разливая водку по стаканчикам.

— Глаза слезятся…

— Дай-ка руку! — Адель взяла Тину за руку, пробежалась по запястью и ладони изящными, но крепкими пальцами, хмыкнула.

— Недурственно… Что есть поверхность? — Требовательная интонация дамы-наставницы заставила девушку вздрогнуть. Тем не менее Тина не растерялась.

— «Поверхность есть то, что имеет только длину и ширину»,[7] — сразу же ответила она.

— Отлично! Что есть край поверхности?

— «Линия».

— Отменно. «Все прямые углы…»

— «Равны между собой».

— Пей!

Тина выпила.

— «И если от равных отнимаются равные…»

— «То остатки будут равны», — почти без запинки закончила девушка.

— Н-да… — протянула задумчиво Адель аллер’Рипп. — Очень неплохо… Иди-ка ты спать, милая! Время позднее, да и набралась ты не по-детски…

Тина не стала спорить — не малый ребенок, да и жизнь в приюте кое-чему научила. Встала из-за стола, пожелала всем спокойной ночи и ушла в просторную комнату на втором этаже — «девичью горенку», как назвал ее хозяин заведения. Здесь стояли две застеленные настоящим льняным бельем кровати, и были приготовлены для гостей полотенца, травяное мыло, медный тазик и два кувшина с водой. Вода, разумеется, успела остыть, но все еще была теплее той холодной — проточной, какой приходилось умываться все предыдущие дни. Тина с удовольствием вымылась, продолжая размышлять о превратностях и приключениях сегодняшнего дня, обтерлась, расчесала волосы, мимолетно удивившись, что «страх ее так и не догнал», и залезла под пуховое одеяло. Ощущение тепла, уюта, странная смесь запахов: мята, чебрец, который Ремт называет тимьяном, и липовый цвет, мешающиеся с хвойным духом сосны и кедра, стрекот сверчка за потолочной балкой…

«Господи! — подумала она. — Господи! Что же случилось с моей судьбой?!»

Трудно сказать, что ожидает ее впереди. Возможно, и смерть, вроде той, что заглянула в глаза Тине прошедшим днем. Может быть… А может и не быть. Но одно — бесспорно: серая нить ее прежнего существования сожжена, и пути назад нет.

«Интересно, — глаза по-прежнему слезились, и Тина смежила веки, — интересно, способен ли титул заменить красоту?»

Жизненный опыт — весьма специфический опыт, основанный не на проживании, а на сопереживании, — подсказывал, что — да, способен. Деньги, титулы, близость к власти вполне заменяют физическую привлекательность. Все покупается и продается, так устроен этот мир. И любовь — не исключение. Все дело в цене.

«Но кто заплатит такую цену?» — на самом деле она думала о Сандере, но не решалась назвать его имя даже мысленно. Он был слишком красив, мужественен и загадочен, чтобы увидеть в ней женщину, даже если допустить, что ее гипотетический титул звучит гордо и состояние ее таинственного родителя достаточно велико.

«Ну, а если?»

Проведя всю сознательную жизнь в закрытом от мира приюте, Тина знала об этом мире так много разнообразных вещей, что могла бы удивить своим знанием многих видавших виды людей. Не побывав ни разу в объятиях мужчины, она была хорошо — можно сказать, в деталях — осведомлена о том, что и как там «у них устроено» и в чем смысл всех тех слов, которые приличным девушкам не то что произносить, но и просто знать было заказано. Но Тина знала эти слова, умела и способна была — хотя бы и шепотом — сказать их вслух и понимала при этом, «о чем говорит». И сейчас, лежа под пуховым одеялом в чистой, пахнущей травами постели, она представила себе вдруг, что находится здесь не одна. В грезах на границе сна она предстала перед своим внутренним взором нагой и полной желания, распростертой на льняных простынях…