Существовал один ответ, но он мне совершенно не нравился.
Она психопатка.
Все, попав в переделки, из которых, по их мнению, могу вытащить их только я, непредсказуемы. А если у них к тому же мозги набекрень? Но когда вы поиграете в эти игры с мое, то начнете потихоньку разбираться в людях.
Джилл Крайт не была похожа на психопатку.
Я немного поиграл с мыслью, что она и в самом деле актриса, придумавшая себе столь оригинальное домашнее задание: во что бы то ни стало возбудить мое любопытство. Иногда случается и такое.
Что может быть хуже неглупой и претендующей на оригинальность особы?
Я мог выбирать: лечь на спину и забыть о Джилл Крайт, пока не передам ее Шнырю, или пересечь коридор и проконсультироваться со своим подопечным, которого держу при себе из чистого сострадания.
Эта женщина завела меня. Я не находил себе места. Стало быть, к Покойнику. В конце концов он у нас самопровозглашенный гений.
Его называли Покойником. Мертвым он, конечно, был, но не человеком. Он — логхир, кто-то проткнул его ножом около четырехсот лет назад. Он весит почти пятьсот фунтов, и четырехвековой пост не помог ему сбросить ни унции.
Плоть логхира умирает так же просто, как ваша или моя, но его душа может болтаться где-нибудь тысячелетиями, надеясь на исцеление, и с каждой минутой у нее будет портиться характер. Плоть логхира, конечно, разлагается, и быстрее гранита, но ненамного.
У моего мертвого логхира есть хобби — он любит поспать. И предается своему увлечению с такой страстью, что месяцами не делает ничего другого.
Считается, что он отрабатывает свое содержание, используя собственный талант в моих интересах. Иногда он так и поступает, но его философия предполагает еще более глубокое отвращение к оплачиваемому труду, чем моя. Он готов из кожи вон вылезти, лишь бы увильнуть от самой ничтожной работы. Временами я не понимаю, к чему мне суетиться?
Когда я ввалился к Покойнику, он спал — большей частью к моей досаде, но немного и к удивлению. Он пребывал в спячке уже третью неделю, занимая при этом самую большую комнату в доме.
— Эй, Старые Кости! Проснись. Твоему скромному ученику требуется помощь могучего интеллекта. — Лучший способ чего-нибудь добиться от моего логхира — воззвать к его тщеславию.
Но сегодня я потерпел неудачу.
— Ладно, — сказал я горе вонючего мяса. — Я люблю тебя, несмотря ни на что.
Комната заросла грязью. Дин ненавидел убирать у Покойника, а я чересчур мягкотел, чтобы не дать ему улизнуть.
Если бы я не следил, насекомые и мыши давно прорвались бы к нам в дом. Им нравится подзакусить Покойником. Когда он бодрствует, ему удается с ними справиться, но беда в том, что бодрствует он раз в год по обещанию.
Покойник и без того достаточно безобразен. Вряд ли он станет более привлекательным, если его подгрызут.
Я кружил по комнате, подметая пол и вытирая пыль. При этом я топал, приплясывал и исполнял попурри из похабных песенок, которые разучил на флоте. Эта упрямая груда сала так и не проснулась.
Если он не желает вступать в игру, тогда и меня увольте. Я решил плюнуть на это дело и с полной кружкой пива отправился на крыльцо — созерцать бесконечную и всегда захватывающую панораму танферской жизни.
На Макунадо-стрит жизнь била ключом. Люди, гномы и эльфы спешили по своим неведомым делам. Мимо прошла парочка троллей. Ребятишки были настолько поглощены друг другом, что не видели ничего, кроме любезных сердцу наростов и бородавок. Великаны и карлики торопились на условленные встречи. Больше других суетились известные труженики — гномы. Фея-курьер, еще более прекрасная, чем моя недавняя посетительница, с упорством бывалого морского волка сражалась со встречным ветром. Шайка юных брауни, залезшая на чужую территорию, с показной беспечностью чесала мимо кладбища. В глубине души они, вероятно, молились, чтобы не нарваться на Путешественников. Какой-то гигант глазел по сторонам разинув рот, как неотесанная деревенщина. У парня оказалось фантастическое боковое зрение. Он едва не оторвал голову незадачливому мальцу, пытавшемуся очистить ротозею карманы.
Я видел полукровок самых различных видов. Танфер — космополитический город, всегда непредсказуемый и опасный. Это город для любителей пораскинуть мозгами над техникой, при помощи которой родителям удалось их зачать. А если у вас научный склад ума и вы предпочитаете черпать данные из непосредственных наблюдений, посетите Веселый Уголок. Там вам покажут все что угодно, не забудьте только захватить с собой деньги.
Моя улица — это всегда карнавал, как и сам Танфер. Но из-под его многоликой маски ухмыляется темнота.
Меня с Танфером связывает исступленная любовь-ненависть — следствие нашей необыкновенной строптивости. Мы оба слишком упрямы, чтобы меняться.
3
Шнырь Пиготта состоит исключительно из острых углов и сверхдлинных конструкций. Кроме того, его забыли покрасить. Он настолько бесцветен, что иногда, особенно в сумерках, люди принимают его за человека-невидимку. На нем нет ни капельки мяса, а нескладные его члены вечно болтаются как на проволоке, занимают все доступное пространство, но это не мешает Шнырю проявлять цепкую хватку. В своем деле он — один из лучших. У Шныря чудовищный аппетит, сравнимый разве что с акульим. Когда бы мы ни пригласили его, он сметает все, что есть в доме. Возможно, для него это единственный шанс поесть нормально приготовленную пищу.
Дин, надо отдать ему должное, неплохой повар. Я частенько объявляю во всеуслышание, что это единственная причина, по которой я держу его у себя. Иногда я и сам в это верю.
Мы со Шнырем временно отказались от удовольствия корчить рожи, и Дин расстарался вовсю. Он вообще падок на любую лесть, кроме моей. А способности Шныря красноречивее всяких слов воздают должное кулинарным талантам старика.
Шнырь откинулся на спинку стула, похлопал себя по пузу, вылил на Дина ведро фимиама, рыгнул и посмотрел на меня:
— Ну, что у тебя, Гаррет?
Я поднял бровь. Это один из лучших моих трюков. Еще я учусь шевелить ушами. Я знаю, дамы оценят этот талант по достоинству.
— У тебя завелся клиент, которого ты хочешь по дружбе спихнуть мне, — продолжал Шнырь, не дожидаясь ответа. — Как я понимаю, клиент — красивая женщина с хорошими манерами, иначе она не уломала бы Дина. А если бы и уломала, то ты не стал бы с ней разговаривать.
Он что, подслушивал у замочной скважины?
— Обыкновенный гений дедукции, не правда ли, Дин?
— Если вы так утверждаете, сэр.
— Он просто ошивался поблизости в надежде поживиться нашими объедками. — Я пересказал Шнырю всю историю. Умолчал только о размерах гонорара. Ему ни к чему об этом знать.
— Похоже, она действительно ведет какую-то игру, — согласился Шнырь. — Ты говоришь, Джилл Крайт?
— Так она назвалась. Ты знаешь ее?
— Не уверен. — Он поковырял булавкой в ухе. — Вряд ли она важная птица.
Дин внес персиковый пирог — кулинарный шедевр, который он создает исключительно к приходу гостей. Пирог был еще горячим. Дин не пожалел на него взбитых сливок. Шнырь приступил к делу с таким остервенением, словно собирался запастись жиром на следующий ледниковый период.
Наконец мы отвалились. Шнырь зажег одну из зловонных черных палочек, которые он так любит, и начал излагать последние новости. Я не выхожу из дома неделями. Дин не склонен держать меня в курсе событий. Он надеется, что его молчание вынудит меня покончить с затворничеством. Старик никогда не говорит об этом, но он нервничает, когда я не при деле.
— Самая крупная новость — Слави Дуралейник. Он опять отличился.
— Что на этот раз? — Слави Дуралейник и война в Кантарде — предмет особого интереса в моем доме. Если Покойник не спит, он предается своему второму увлечению — пытается предсказать непредсказуемого наемника Дуралейника.
— Он заманил в засаду Повелителя Огня Сэджа в Рапистанских песках. Ты слыхал об этом?
— Нет. — Ничего удивительного. Слави Дуралейник забрался так далеко в глубь Венагетского Кантарда, как ни один карентиец до него. — Он разбил Сэджа? — Вопрос почти риторический: засады Дуралейника еще ни разу не потерпели неудачу.
— В пух и прах. Сколько еще осталось в его списке?
— Немного. Может быть, трое. — Дуралейник начинал войну на стороне венагетов. Военный Совет Венагеты ухитрился так обозлить его, что он перешел на сторону Каренты, поклявшись коллекционировать головы своих бывших начальников. И с тех пор собрал их немало. Дуралейник стал народным героем в глазах заурядных бездельников вроде нас и большой головной болью для начальников, хотя он выигрывал их войну. Легкость его побед демонстрировала их бездарность, в которой никто из нас никогда и не сомневался.
— Что будет, когда он исчерпает свой список и война вдруг закончится? Никто из нас и не знает, на что похожа мирная жизнь, — сказал Шнырь.
На этот вопрос у Покойника имелся ответ. Но я не считал нужным обсуждать его со Шнырем. Поэтому сменил тему.
— А что скажешь насчет последних церковных разборок? — Плеймет пытался поддержать беседу, но, честно говоря, у него не лежит душа к этой сенсационной теме. Ему вся эта суматоха не представляется такой потешной, как мне. Шалости наших самозваных духовных пастырей оскорбляют его религиозные чувства.
— Ничего нового. Тычут друг в друга пальцами. Вопят, что их облыжно обвинили. Все те же сплетни на уровне пьянок и оргий в кабаках.
Это пока. Но если не объявится Легат и Хранитель, Престор Агире с Мощами Террелла, дело примет скверный оборот.
Агире был представителем высшего духовенства из вечно раздираемого склоками семейства сект, известного под общим названием Ортодоксы. Титул Престор указывает на его положение в иерархии, нечто вроде герцога в переводе на светский язык. Легат — должность при императорском дворе, якобы дающая широкие полномочия, а на самом деле — фикция. Император у нас по-прежнему существует, но уже двести лет как не имеет никакой власти. По-настоящему важен лишь титул Хранителя. Он означает, что Агире — единственный в мире человек, которому доверены на хранение Мощи Террелла.
И Агире исчез вместе с Мощами.
Я не знаю, что такое Мощи. Возможно, этого не знает никто, кроме Агире. Но только ему дозволено видеть их. И как бы то ни было, они священны не только для клики Ортодоксов, но и для Церкви, Затворников, Анахоретов, Каноников, Циников, Аскетов, Отшельников и нескольких Анитских вероисповеданий, для которых Террелл — только мелкий пророк или даже эмиссар дьявола. По сути, Мощи — реликвия почти для всех из тысячи и одного культа, последователи которых живут в Танфере. Владение Мощами — козырная карта в споре о благосклонности богов.
Агире и Мощи исчезли. Все предполагали худшее. Но что-то здесь было не так. Никто не брал на себя ответственности. Никто не похвалялся обладанием реликвией. Это кого угодно могло поставить в тупик.
Обличительная война слухов набирала силу. Священники различных рангов громили соперников, разоблачая их продажность, развращенность и прочие грехи.
Все началось с незначительных стычек, когда мелкие попики стали поносить друг друга за пьянство, продажу индульгенций и блудливые руки, лапающие прихожанок во время исповеди.
Скандал распространялся, словно пожар в густонаселенном квартале. Теперь ни один день не проходил без разоблачения того или иного епископа, престора или прелата, наградившего ребенком собственную сестру, отравившего предшественника или укравшего целое состояние, чтобы купить любовнице где-нибудь в деревне скромную хижину из сорока восьми комнат.
Особое удовольствие моей циничной натуре доставляла мысль, что истории эти по большей части правдивы. Слишком много грязи скопилось в этом болоте, чтобы возникла нужда в измышлениях. Репутации косило направо и налево, а я не мог нарадоваться на этих милых ребят.
Шнырю этот предмет откровенно наскучил. Если у него и есть недостатки, то это ограниченность. Его жизнь состоит из работы. Он может часами разглагольствовать о технике слежки или о давно забытых делах. Помимо этого, его внимание способна удержать только пища.
Я не могу понять, что он делает со своими деньгами. Живет в обшарпанной однокомнатной берлоге под самым чердаком, работает непрерывно, иногда над несколькими заданиями сразу. Когда клиенты забывают о нем, Шнырь разыскивает их сам. Иногда он берется за дела — убийственные дела — только для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Как бы то ни было, Шнырь не был расположен трепаться обо всей этой ерунде. Брюхо он набил. Я раздразнил его охотничьи инстинкты. Он жаждал приступить к делу.
Я помог ему раздуть самомнение Дина и проводил до двери. Здесь я сел на крыльцо и стал смотреть ему вслед, пока он не исчез из виду.
4
Я крикнул Дину, чтобы притащил пива, и расположился на ступеньках — понаблюдать, как Природа колдует с красками. Заходящее солнце пыталось поджечь далекие высокие облака. С моря дул легкий бриз. Все располагало к безделью и довольству. Я не обращал внимания, что творится на улице, и заметил маленького человечка, лишь когда он со свойским видом пристроился рядом и протянул мне здоровенную медную бадью с пивом, которую он принес с собой.
Что еще за новости? Но он принес лучшее светлое пиво Вейдера. Не так уж часто меня им балуют.
Мой непрошеный благодетель, седой и морщинистый, был настоящим крохотулей. Глаза, расположенные на разном уровне, и желтые зубы свидетельствовали об изрядной доле нечеловеческой крови. Я его не знал. В этом не было ничего удивительного. Я не знаю кучу народу. Вопрос состоял в том, не относится ли он к числу тех, кого я предпочел бы не знать и дальше.
— Спасибо. Хорошее пиво.
— Господин Вейдер сказал, что вы его оцените.
Я как-то сделал для Вейдера одну безделицу — раскрутил семейную кражу драгоценностей, при этом умудрившись не облить особо грязью его детей, которые по уши увязли в деле. Чтобы отбить у них охоту к подобным игрушкам, старик взял меня на содержание. Если у меня нет развлечений получше, я ошиваюсь у пивовара и нагоняю страху на его домашних. Принимая в расчет размеры возможных потерь, я — дешевая страховка. Ибо содержание мое, увы, невелико.
— Это он послал вас ко мне?
Коротыш отобрал у меня бадью и с видом знатока отхлебнул пива.
— Я совершенно незнаком со многими аспектами мирской жизни, мистер Гаррет. Господин Вейдер утверждает, что вы — тот человек, который может мне помочь. При условии, как он выразился, если я сумею отодрать вашу ленивую задницу от стула.
Это похоже на Вейдера.
— Он лучше меня приспособлен к сложностям мирской жизни. — Еще бы! Вейдер начинал с нуля; теперь он крупнейший пивовар в Танфере, не говоря уж о десятке-другом прочих лакомых кусков, к которым он имеет касательство.
— Я пришел к такому же выводу.
Мы по очереди прикладывались к бадье, передавая ее друг другу.
— Я присматривался к вам. Похоже, вы идеально мне подходите. Но это и осложняет мне задачу нанять вас. У меня нет никаких рычагов воздействия на вас.
Был прекрасный мягкий вечер. Мне лень было даже пошевелиться.
— Вы купили пиво, дружище. Излагайте свое дело.
— Я рассчитывал на такую любезность с вашей стороны. Беда в том, что моя откровенность может сослужить мне плохую службу.
— Я никогда не треплюсь о делах. Это вредит бизнесу.
— Господин Вейдер отзывался с похвалой о вашей сдержанности.
— У него есть основания.
Мы снова по очереди хлебнули пива. Солнце неспешно катилось вниз. Коротыш посовещался сам с собой, прикидывая, действительно ли дела его так уж плохи.
Вероятно, хуже некуда. Сюда приходят, трижды подумав, но все равно жмутся, словно девицы на выданье.
Я не побледнел. Не ахнул и не упал в обморок. Он был разочарован.