– И ты сразу ушел? – спросила Тайви.
– Куда? Они умеют сделать так, чтобы тебе некуда было уйти. И к отступникам из своих у них совершенно другое отношение. Отступившийся не заслуживает жизни. Ушел я гораздо позже. Была у нас одна стычка с Воинством Небесным. На тот момент мое посвящение откладывалось уже в третий раз. Что-то не получалось. Одного ангела мы взяли живым. Он сам бросил меч, когда остался один, хоть еще мог держаться и убить пару наших. Он был отличным бойцом. Вот.
Мне стало интересно – я спросил у него почему. Это было уже в наших застенках. Он, прикованный к стене, и я, его тюремщик. Интересная ситуация. Он ответил, что не стал отбирать напрасно жизни: ведь на тот момент это ничего не изменило бы. Нехорошо убивать божьи создания зря. Напомнил ему, что я – язычник, а он так загадочно улыбнулся, словно он – вождь какой-нибудь, а я – его несмышленое дитя, которое спрашивает об очевидных вещах. Но это нормально: ведь ребенок еще мал, многого не понимает. Вот.
Он сказал, что, в кого бы я ни верил, это не отменяет того, что меня создал Бог и, возможно, у меня есть шанс прозреть. Вот так поговорили. А потом узнал, что живым его взяли специально для моего посвящения. Я должен был пролить своим только что врученным серпом-мечом его кровь, а потом выпить ее. Вот.
Эта ночь навсегда отложилась в моей голове. Трое аколитов. Они так странно смотрели на меня. Я вдруг понял: они ждут моего посвящения, чтобы я их возглавил. Так было предназначено Кругом. Не зря я считался лучшим со времен Мордреда. Ночной лес, поляна, замшелый алтарь с бурыми потеками запекшейся крови. Привели ангела. Вот.
Он сказал, что я сейчас у черты. Шагну за нее – и пути назад не будет. Я изменюсь, Круг станет для меня всем. Тихо так сказал, другие и не расслышали. А я ответил, что у меня нет другого пути. «Есть, – ответил он и произнес одно имя: – Галахад». И я вспомнил. Старая история об аколите Галахаде. Он ушел с посвящения, перебив всех, кто был там. Ушел к Артуру и Мерлину. Это он привез Святой Грааль в Стоунхендж. Правда, про Стоунхендж я узнал только сегодня. До сих пор все считали, что он предал и Артура, передав чашу Воинству Небесному. Вот.
И именно тогда я принял решение. Я подошел к главе той тройки аколитов. Он протянул мне выкованный специально для меня клинок. И я пролил кровь. В его глазах было недоумение, даже когда голова отделилась от тела. Серп-меч – он острее любого клинка. А я был быстрее, сильнее и к тому же зол на всех друидов скопом за то, что моя мечта оказалась пустышкой. Вот.
Словом, я убил всех троих. Тогда же я понял, почему после посвящения аколиты сразу не становятся пастырями. Серп-меч – оружие страшное, но сложное в обращении. Я его так и не освоил. Но они были простыми, слишком простыми, и я победил. Вот тот, с которым я дрался сегодня, заставил бы меня там попотеть, и не факт, что с незнакомым оружием я его убил бы. Вот.
Я отрезал себе путь назад. Но, как сказал ангел, и в Воинство Небесное мне пока пути не было. Он притащил меня на Сатурн. Во-первых, там не спрашивают о происхождении. А во-вторых, у него там был друг. Ну а дальше все понятно. Я попал в Зеленый домен. Вот.
Мы сидели и молчали. Впервые Орсо так разоткровенничался. Может, потому, что впервые с той ночи ему довелось столкнуться со своими прежними братьями. А может, потому, что сегодня я не уверен, но все же свои нас подставили. Если среди друидов этому и противопоставить-то было нечего, то в доменах… Ну, словом, не завидую я тому, кто сделал такое с Хансером. Тайви простит, Аркадия остынет, Орсо перетерпит, я – ну, по мелочи могу напакостить. У Хана всегда один ответ на любое предательство. И сегодня он его продемонстрировал трижды. Причем Алистер, даже сам Хансер это потом признал, в списке был лишним.
Ночь властно шагала по Земле. Нас одолевал сон, особенно раненых. Высшие залечивают свои раны быстро, но для этого нужна обильная пища и крепкий сон. Первое Хансер нам обеспечил. Зверушку мы съели, оставив только кости, не думая о завтрашнем дне. А он был уже не за горами.
* * *Двое шли по узкому каменному коридору. Проход был высечен в теле скалы. Глаза обоих были кошачьими и прекрасно видели в темноте. Но даже для них этот неосвещенный ночной коридор казался дорогой из ниоткуда в никуда. Знаменитые друидские плащи особого покроя. Они не цепляются за ветки, а в лесу настолько неуловимо меняют оттенки зеленого, что, если плавно двигаться, можно оставаться невидимым. Маски, закрывающие низ лица, прихотливые узоры вокруг глаз, уходящие к вискам. Под плащами угадываются очертания серпов-мечей.
Вот только тот, что идет впереди, опирается на резной дубовый посох – знак пастыря. А одежда второго порвана, заляпана кровью. Но дыры уже затягиваются сами собой, кровь впитывается без следа. Следы недавнего боя исчезают прямо на глазах. Он спокоен, этот аколит, уверен в себе, несмотря на то, что его миссия провалилась.
– Отец, нас предали, – наконец тихо сказал он. Сказал не потому, что ему дали знак, или из-за нетерпения. Просто почувствовал в мировой гармонии: время пришло. – С ними была ночная мерзость. Он убил того, кто держал не ведающую гармонии, и она выдернула отступника буквально из моих когтей.
– Как служители? – Ровный, спокойный голос. Голос человека, привыкшего ждать своего часа веками, а потом действовать молниеносно.
– Мое мнение – не справились, – жестко ответил аколит.
– Добровольцы?
– Да, отец.
– Знали, на что шли?
– Да, отец.
– Появление ночной мерзости повлияло на их задачи?
– Нет, отец, только на пятерых.
– Они переоценили свои силы. Понизь их. Тех пятерых – до конюхов, остальных – до хлебопашцев.
– Двое, те, кого ты велел понизить до хлебопашцев, они столкнулись с ересиархом. Ужас владеет ими, отец.
– Исцели их души. Пора применить то, чему я тебя учил.
– Да, отец. – Тот же монотонный голос, не отражающий чувств. У стороннего наблюдателя, сумей он пробраться сюда, возникло бы ощущение беседы двух статуй.
– У тебя не получится, знай это. Придешь ко мне и скажешь, почему не получилось с каждым из них. Я покажу тебе, что надо было делать.
– Да, отец.
– Знаешь, что будет, если ты не сможешь определить причины неудачи?
– Нет, отец.
– Ты будешь лишен наставника на три месяца, дабы осмыслить то, что уже было тебе преподано.
– Ты, как всегда, мудр, отец. – И слова эти не были лестью: аколит говорил то, что думал.
– Ты считаешь, привлечение служителей к этому заданию было ошибкой?
– Да, отец.
– Почему?
– У них нет хладнокровия посвященных. Они не умеют жертвовать собой ради дела.
– Тебе нужны фанатики?
– Нет, отец. Те, кто готов отдать жизнь осознанно, а не под наплывом чувств, и только тогда, когда это по-настоящему надо.
– А это было надо?
– Мое мнение – да. Если бы мы освободились от учеников «служителя острой стали», мы могли бы расстрелять чародеев, и атака из Теней уже ничего не решала бы. Для этого двоим надо было отдать свою жизнь. Любой отряд неофитов сразу бы понял, что ради победы следует пожертвовать самым слабым, бросив его на клинки.
– А все ли они осознают это?
– Нет, отец. Есть те, для кого своя жизнь дороже.
– И что с ними делать?
– Наставники должны определять таких и отсеивать, выпалывать, как сорняк.
– В каком случае? – Пастырь остановился и пристально взглянул на аколита.
– Только в том, когда нет шансов, что он возлюбит Круг больше своей жизни, – чуть поспешно ответил аколит. Патриарх удовлетворенно кивнул:
– Вовремя поправился. В тебе еще слишком много эмоций. Это хорошо, так и должно быть. Ты не должен стать каменным изваянием. Но иногда эмоции забегают вперед разума. Это плохо. Это – недостаток самодисциплины. Но ты верно ответил на все вопросы. Продолжим. Итак, все ли сорняки можно выполоть таким образом?
– Нет, отец.
– Почему?
– Иногда попадаются ученики, которые хитрее своих учителей. Они лишь изображают преданность.
– И что бывает в таком случае?
– Рано или поздно они становятся отступниками.
– Что надо делать, чтобы этого избежать?
– Отступивший да умрет. Дабы колеблющийся, глядя на его смерть, поведал наставнику о своих сомнениях, а не хранил их в себе, преумножая, дабы мудрые смогли найти для него выход, ибо все живое дорого Кругу.
– Почти отлично. Если бы не одна оговорка, но, думаю, этот изъян ты исправишь сам. И ты сам должен будешь покарать отступника. Завтра. Но прежде чем мы поговорим об этом, ответь мне на еще один вопрос. Я тоже был против привлечения служителей. Но кого бы взял в отряд ты? Забудь о ночной мерзости. Говори так, словно ты о нем не знаешь.
– Да, отец. Мое мнение – не стоит противопоставлять силу силе. Взять отступника. Он сильнее меня в рукопашной, но в зверином воплощении я порвал бы его на лоскутки, будь у меня еще минут пять. По тому же принципу надо было подбирать отряд. Кроме нас троих хватило бы пятерки неофитов. В тех условиях главное – только убить отступника и забрать Грааль. Следовательно, правильно поставленная магическая атака развоплотила бы всех лишних, а мы втроем расправились бы с отступником.
– Да, я тоже так думал. Кроме того, из пяти неофитов кто-нибудь успел бы среагировать на появление ночной мерзости и распылил бы его. Но нас не послушали, потому что требованием союзников была смерть всего отряда. Умный вполне сможет вычислить всех вошедших в заговор против Зеленого домена. Но сейчас мы имеем то же самое, с чего начали. Отступник жив, Грааль у него, а их беззубая змея легко сложит два и два и, значит, легко определит, кто под них копает. Посему я считаю необходимым действовать на свой страх и риск, правда, пока не разрывая союза. Сейчас ты возьмешь в свою тройку двух новых аколитов. Выбери их сам. Ты отправишься туда, где мои птицы обнаружили отступника. Главное – покарать его. Вторая задача – Грааль. Если появятся союзники, действуй по обстоятельствам. Лучше всего будет убить их. Понятна задача?
– Да, отец.
– Кого еще возьмешь с собой?
– Мы пойдем втроем, отец. У них сейчас ни одного нормального не ведающего гармонии, они слишком истощились, как и их ересиарх.
– Я жду тебя с его когтями и шкурой.
– А чем эти когти так важны, отец?
Пастырь оперся о посох и на миг словно постарел, но все же ответил, и в голосе его слышались нотки ярости:
– Ты видел их изгиб? Ничего не напоминает?
– Похоже на серп-меч.
– Вот именно. Уходя, он убил троих аколитов во время ритуала и еще двоих стражников, тех, что привели ему ангела для заклания. Он забрал их оружие. На каждой перчатке у него по три когтя. Это верхние части пяти чужих мечей и одного – его собственного. Он осквернил наше оружие. А шкура принадлежала одному из тех двоих стражников. Он перекинулся в медведя и был убит. Отступник взял его шкуру, потому что ее мало каким оружием пробьешь. Он попрал все святое для нас. Убей его без жалости.
– Да, отец.
* * *Утром все пришли в себя. Я, конечно, хромал, но ходить уже мог. На Робине все затягивалось еще быстрее. Но главное – очнулся Лин-Ке-Тор. Тайви хлопотала вокруг него, меняла повязки. В воздухе разносился запах целебных мазей. Орсо почесывал неглубокие порезы – все, что осталось от вчерашних ран.
– Пойду поохочусь, – тихо сказал Хансер.
– Не надо, – проворчал Орсо. – Ты когда убиваешь, от тебя такая волна боли расходится, что нас все окрестные друиды почуют.
– Как скажешь, – пожал плечами Хансер, потом подсел к Лин-Ке-Тору: – Ты как так вовремя умудрился появиться? – криво усмехнулся он.
– Да вот подумал: убьют надежду и опору домена, – ответил Лин. – Непорядок это. А вообще у Болеслава было предчувствие беды.
– Оно его не обмануло. Болемир мертв.
– Кто его? – помрачнел Лин-Ке-Тор.
– Друиды. Его и Ярославу. Мы еле ушли.
– Я говорил, не стоило отправлять на Землю детей, – с горечью сказал Лин-Ке-Тор. – А от бордовых вы как ушли? У меня последней мыслью было, что этот подлец перебьет теперь всех.
– Неправильная мысль. Тайви их разбросала.
– Юлиан мертв, – перебила его Аркадия. – Юлиан, его ученик и Алистер.
– Хансер? – мрачно спросил Лин-Ке-Тор.
Тайви в это время отошла к костру и разговора не слышала.
– Все вместе, – начал было Хансер, но вдруг умолк, а потом сказал другим, железным тоном: – Я. В их смерти виновен только я, и за все отвечу только я.
Мне все было понятно. Конечно, любой суд приплетет и вину Тайви, если Хансер начнет оправдываться. И в результате могут пострадать оба, а могут и оправдаться. Но если он возьмет вину на себя, разбираться ни в чем не будут. Его просто казнят.
За этим разговором никто не заметил, как подошла Тайви. Глаза ее сузились, и в них полыхала решимость:
– Не смей все брать на себя, – тихо сказала она. – Мы выкрутимся вместе.
– Нет, малыш. – Хансер тепло улыбнулся. – Посуди сама, я мог их развоплотить, но не захотел. А ты как раз все делала правильно. Может, по букве закона ты и соучастница, но закон дурацкий. По духу же виновен лишь я. И черт с ним всем. Если решат откупиться мной от бордовых…
– Будет суд божий, – процедил сквозь зубы Лин-Ке-Тор. – Я имею право его потребовать. И пусть найдут того, кто победит меня. Ты покарал подлость. Будь я проклят, если дам тебя за это наказать. Подлость должна знать, что ее ждет быстрое и беспощадное возмездие, иначе она расцветет буйным цветом.
– Не шути с этим. – Хансер встал. – Суд божий покажет мою вину. Плохо, если при этом пострадаешь и ты. Там ведь не простые высшие дерутся – они воплощают в себе правду и неправду. А я все-таки виновен. И все твое мастерство не спасет тебя.
Вдруг Хансер замер. Лин-Ке-Тор приподнялся на локтях, потянулся к мечам и со стоном повалился назад, на свое ложе. Робин встал, стараясь опираться на здоровую ногу. Любослав замер на одном колене, руки вскинуты к рукоятям мечей. Тайви бросилась к своему возлюбленному и, мягко придавив его за плечи к земле, предотвратила вторую попытку встать. Я подивился ее напору: Лин-Ке-Тор сопротивлялся, а даже в таком состоянии в нем оставалось немало сил. Сама Тайви застыла, сжавшись над ним и выхватив длинный кинжал – единственное свое оружие. Она тоже собиралась драться. Пусть магические силы еще не восстановились, сейчас она напоминала волчицу над своим потомством. Вот тебе и кроткая хрупкая тростинка. Лично я не хотел бы схватиться с нею сейчас.
Они появились на миг позже. Видимо, несущие спокойствие почуяли их. От края леса отделились три фигуры, одинаковые, как братья-близнецы. Даже глубокая зелень глаз имела один оттенок. Орсо усмехнулся как-то хищно. Да, когда я с ним познакомился, в глубине его глаз все еще дремал такой же зеленоватый оттенок. Он и сейчас иногда просыпался, хоть от природы глаза Орсо были карими.
Шли они спокойно, уверенно. Аркадия подняла посох. Вчерашний ее портал был на два порядка сложнее обычного, открывающегося в виде арки. Нет, ее сейчас стоит списать со счетов. Любой друид махнет мечиком – просто проходя мимо, не отвлекаясь от другого противника, – и девочки нет.
Друиды остановились шагов за десять от нас. Орсо вышел вперед. Мы с Хансером заняли места слева и справа. Рыпнувшихся было следом учеников Лин-Ке-Тора Хан остановил недовольным жестом, и на сей раз никто ему не возразил.
– Сторожите Грааль – головой ответите, – сказал он.
Мы смотрели друг на друга. Шесть пар глаз. Я прикидывал. Орсо со своим справится, это точно. Хансер, скорее всего, тоже. Он любого известного мне прерывающего нить превосходил на голову. А вот я своих сил не переоценивал. С аколитом мне не справиться. Но отступить… Фи, благородные сеньоры, есть вещи гораздо важнее жизни. Да, я позор своего рода, как говорит весь Лазурный домен. Да, я не избрал стези несущего спокойствие. Но ни один враг не может похвастаться, что кто-нибудь из дель Сентилья показал ему спину. Даже если бы это не было так неэстетично, поздно начинать. Я, в конце концов, благородных кровей. Бежать от хама, нацепившего необычный плащ и прихватившего необычный меч, – это плохой тон.