Вычислить старшего труда не составило — остальные то и дело оглядывались на высокого хмурого мужика перечеркнутой шрамом физиономией. Смутно знакомой физиономией… где-то я его видела. Хотя нет, чушь какая, с инквизиторами прежде сталкиваться не доводилось. И хорошо, что не доводилось, у Меченого такая ненависть в глазах плещеться, что у меня аж дыхание сперло, а я, наивная, полагала, будто хуже князя ничего нету.
Зато шестой — мальчишка, горький человеческий детеныш одних лет с Вальриком, только княжий сын злее, что ли? И умеет больше, а у этого во взгляде такой щенячий восторг, что прямо неудобно. Кто ж его, несмышленого, из Храма выпустил?
— Добро пожаловать, — князь даже встать изволил, надо же, как уважает. — Рад видеть святых братьев в стенах сей славной крепости. С этой минуты наш дом — ваш дом.
— Наши мечи — ваши мечи. — В тон князю ответил старший. А голос-то холодный, будто бы врага заклятого встретил. Хотя, кто их людей знает.
И все же… все же… де-жа-вю… где я могла его встретить?
Нигде.
— Прошу вас, братья, разделить сию скромную трапезу… — Володар обвел рукой стол, накрытый, как я поняла, специально к приезду дорогих гостей. — Небось, изголодались в дороге-то?
— Господь заботится о детях своих, — неопределенно ответил Меченый.
— Антипка! — рявкнул Володар. — Рассади гостей, да смотри у меня, чтобы довольны остались! Вас брат…
— Рубеус, — подсказал монах.
— Вас брат Рубеус прошу сюда, совет держать будем.
Теперь Меченый оказался по правую руку князя, а я стояла слева. Как-то подобная близость не слишком радовала. Ко всему прочему от святоши изрядно несло конским потом. Нет, ошиблась я, определенно, ошиблась.
— Вовремя вы приехали, братья, — против обыкновения, князь начал издалека.
— Господь сподобил, — брат Рубеус обмакнул куриное крылышко в соус, интересно, а как же пост?
— Странные дела у нас творятся…
— Я вижу. Нечисть за одним столом с князем.
Володар фыркнул. За столом… кто тут за столом, они жрут, а я, как собака, нюхаю. Нет, не как собака, той хоть кости достанутся, а мне разве что каша. И то, если Антипка не забудет.
— Негоже, князь. Нечисть истреблять должно! "Днем Господним и во тьме, Создателю не подвластной, в жилище твоем или в месте, где несть души человечей". — Меченый с размаху вонзил нож в столешницу, тонкое лезвие возмущенно зазвенело, а Володар недовольно поморщился. Вот, значит, как. Интересные перспективы открываются передо мной — осиновый кол в грудь и по шее топором. А потом, кажется, они еще и сердца вырезают. Или живот набивают чесноком. Мерзость какая.
— Это святой Лукиан говорил, — подал голос мальчишка, я ожидала, что старший рыкнет на наглеца, но брат Рубеус сдержанно улыбнулся.
— Верно, Фома, святой Лукиан.
— Ну, со святыми спорить не хочу, только от нечисти этой пользы больше, чем от всех книжек вместе взятых, — буркнул Володар, без видимых усилий вытаскивая нож из столешницы. — Нынешней ночью лазутчика захватить сподобились, а он вещи интересные поведал. Остроухая, изложи святым братьям!
С превеликим удовольствием, только ради того, чтобы посмотреть, как у Меченого его постная рожа вытянется.
— И объясняй, как мне объясняла! Давай, не молчи! — Подстегнул князь.
Не молчи, знать бы с чего начать.
— Пленный не является человеком. Это тангр — представитель третьей расы.
— А первые две? — влез с вопросом мальчишка.
— Первая раса — люди. Вторая — да-ори… вампиры то есть, — пожалуй, так им понятнее будет. — Тангры — третья раса. Они появились позже нас.
Вообще-то, это была китайская попытка повторить американо-русский проект. У русских получились вампиры, у китайцев — тангры, но эти детали присутствующим знать не обязательно. Все равно переубедить, что нас создали люди, а не Диавол, не выйдет.
— Танграм удалось создать совместную цивилизацию с людьми. И теперь они собираются расширить территорию и напасть на крепость, — кажется, ничего не забыла. Князь усмехнулся в усы.
— И когда? — осведомился Меченый.
— Скорее всего, этой ночью.
— Почему ночью?
— Тангры не переносят солнечный свет, а без них люди нападать не станут.
— И сколько их?
— По словам пленного — на том берегу ударный отряд — полтора улья.
— Что такое улей? — А брат Рубеус настоящий командир, сначала дело, а потом уж эмоции. Может, обойдется и без осинового кола? Да и глупо как-то, отправлять людей в дальний путь только за тем, чтобы казнить несчастную вампиршу, тут одного гонца хватило бы.
— Во главе улья стоит матка. Она — центральный мозг и сердце улья. Матка также отвечает за поддержание численности, ее выделениями… кровью подпитываются советники, которых в улье от трех в мирное время до десяти, когда срочно нужно поднять численность. Советники проводят инициацию. Это…
— Я знаю, что такое инициация. Дальше.
— За советниками идут командиры, младшие командиры и солдаты. Чем сильнее матка, чем большее количество советников она способна поддерживать, тем больше улей. Во время последней войны уничтожались ульи, насчитывающие двадцать-тридцать тысяч тангров. В этом по моим прикидкам тысяч пять.
— С пятью тысячами Вашингтон как-нибудь справится, — усмехнулся Меченый. — Не вижу проблемы.
— Это только тангры. Улей — верхушка. Они управляют, а воюют люди.
— И сколько их?
— В десять раз больше.
— Невозможно!
Да ну? Это он мне говорить будет, что возможно, а что нет? Интересно было бы узнать, на чем сия уверенность базируется.
— Если людей в десять раз больше, тогда почему они терпят над собой этих тварей? — спросил Меченый.
— Вас в сотни раз больше, чем… вампиров, почему же вы терпите?
Его аж затрясло от злости, видать, ненароком на больной мозоль наступила.
— Ну-ну, остроухая, не балуй! — строго повелел князь, хотя, по-моему, не слишком оскорбился.
— Они привыкли подчиняться.
— Тварям?
— Тварям. Нелюдям. Кому угодно.
— И, неужели, пойдут воевать?
— Пойдут.
— Врешь, тварь! — рявкнул Меченый. — Не может такого быть, чтобы люди на людей шли в угоду нежити!
Конечно, кто бы спорил. Не может, значит, не может. Все люди братья, вся нежить — враги.
— Пускай лучше про этих… как их там…
— Тангров? — подсказала я.
— Во-во, тангров, пускай расскажет, — попросил толстяк. Надо же, слушал, а мне казалось, он занят исключительно поглощением еды, которую сгребал в тарелку без всякого стеснения и представления о хороших манерах. Князь махнул рукой, разрешает, значит.
— Они похожи на нас, не внешне — физиологией… ну, тем, что внутри. Не выносят свет, серебро ядовито, и без человеческой крови долго не могут. Физически сильнее человека, но слабее вампира. И живут они меньше. Простой солдат существует лет двадцать.
— А потом? — мальчишка разве что на месте не подпрыгивал от нетерпения, в глазах горел огонь познанья, понятно, книжник. Я улыбнулась — родная душа, как никак.
— Дальше либо в младшие командиры пробиваются — это еще лет десять, либо умирают. Срок жизни не ограничен лишь у матки.
— А советники?
— Достоверных данных не существует, может, двести, триста, четыреста. Честное слово — не знаю.
Вопрос следовал за вопросом, я старалась отвечать. Говорила. Убеждала. Просила. Они были слишком уверены в собственных силах, даже князь, и тот не хотел верить, что крепость не выстоит. А она не выстоит, это стало понятно с первых слов пленника.
— Успокойся, остроухая, — Володар хлопнул по столу. — Вашингтон не одну сотню лет стоял на этом месте. И стоять будет! А улей этот уничтожим к чертовой матери!
Один, может, и уничтожат. Если очень повезет. Но, на место этого улья придет следующий. Или два. Или три. Если все обстоит так, как рассказывал пленник, то в Кандагаре сотни ульев и сотни тысяч воинов. Грядет новая война, которая перевернет этот мир. А я даже не могу предупредить своих, Карл бы понял, Карл бы поверил, Карл придумал бы что-нибудь, способное остановить грядущую бойню.
Карл в Орлином гнезде, а я — в крепости Вашингтон, среди людей, которые не желают меня слушать, потому что не верят, будто какой-то твари есть дело до людей.
Есть.
Тангры — наши враги, еще со времен Последней войны. Это сильнее меня, сильнее разума, сильнее желания быть свободной — взаимная ненависть заложена в генах.
— Они расселяются. И, сколько бы людей не полегло у стен крепости, они пригонят еще. Сто тысяч, двести, триста… столько, сколько понадобится…
Володар нахмурился, бесполезный спор начал раздражать его. И повинуясь гневному взгляду, я замолчала. Будь, что будет, я так сделала все, что могла.
Но на душе было гадостно.
— Ваша светлость, ваша светлость! — в залу влетел мальчишка, один из тех, кто бегает по замку, выполняя мелкие распоряжения. — Там… в оружейной зале… Там — драка! И… это… того… Там Вальрик господ убивает!
Мальчишка втянул голову в плечи и на всякий случай отступил к двери. А князь… если до этого момента взгляд его светлости я называла мрачным, то теперь… кажется, я не доживу до начала войны. Вальрик, Вальрик, черти бы тебя побрали, другого времени не нашел!
Володар с такой силой грохнул кулаком по столу, что один из кубков опрокинулся, покатился по столу, оставляя темно-красный, винный след, очень похожий на кровь.
— Что стоишь? Иди, разбирайся со своим приемышем!
Повторять приказ не потребовалось.
Ну, Вальрик! Убью паразита, если кончено, спасти успею.
ФомаВампирша сорвалась с места и выскочила за дверь, и мальчишка-провожатый за нею. И Фома дернулся было, но встретившись взглядом с братом Анджеем, сел на лавку. Ну да, верно, негоже ему, посланнику Святого Отца по крепости бегать.
А вампирша… она. Женщина. Девочка.
Странно, отчего-то Фома другого ждал, ну воина, зверя, чтоб как в книгах клыки и ярость, чтоб серой пахло. Хотя, может, он стоит далеко, оттого и запаха не чует.
— Занятные дела творятся у вас, князь, — брат Рубеус налил себе вина. — Нежить, которую взаперти держать следует, свободно по замку гуляет…
— А ты меня поучи еще! Молокосос. Приехал. Рассскомандовался! — Володар наливался нездоровой краснотой, смотреть на него было страшно, а ну как прикажет взять и расстрелять их, вот прямо тут, в зале.
— Детей не пугай, — пробурчал Морли. — Князь, ты ж меня знаешь. И я тебя знаю. Если так оно, то значит, оно так надо. Верно?
— Верно.
— Вот и я говорю, что верно. А брат Рубеус, он у нас в вере силен… бывает.
— Прошу прощения, но, кажется, я уже поел. Не соблаговолит ли светлейший князь дать мне провожатого. Отдохнуть хочу. С дороги. — Брат Рубеус говорил нарочито громко, и от каждого его слова Фома вздрагивал все сильнее.
— Соблаговолит, — отозвался Володар. — Акимка! Проводи! А ты это… не сердись, ни к чему распри, ну как и вправду войне быть? Чего уж теперь.
Рубеус молча покинул зал. На некоторое время воцарилась тишина, гулкая, неприятная.
— Эээх, — Морли вздохнул. И потянулся за цыплячьей тушкой.
— Крутоват он. Прям не по годам крутоват. Раньше-то помнится, попроще был, — князь подвинул блюда с кусками беловатой, рассыпчатой рыбины, украшенной мочеными яблоками. — Взлетел, загордился. Птица важная, прям спасу нету!
— Да не, он — парень простой, гонору нету. Это из-за твари твоей сердится.
— А чего сердится? Спокойная она, языкастая, правда, не в меру, а так ничего… — князь брал рыбу руками, долго выбирал мелкие косточки, а крохкое мясо складывал на кусок хлеба, прикрывая сверху зеленым листом салату. — Да и толку-то с нее поболе, чем с Рубеуса твоего. Позабыл уже, небось, кто его тут выхаживал… и про сопли свои кровяные, и про кошмары… н-найденыш!
Найденыш? Это он про кого, про Рубеуса что ли?
— Анджей, — позвал Морли, отодвигая в сторону бокал, — ты б Фому проводил-то, чай, утомился…
— С дороги, — подсказал князь.
А перечить Фома не осмелился. И Анджей тоже, только, когда за дверь вышли, тихо так сказал:
— Не прав он.
— Кто? — Фома не то, чтобы совсем понял разговор, просто интересно стало.
— Володар. Ты его не слушай. Ты меня слушай и все буде добро! — Анджей широко улыбнулся и похлопал по плечу. — А нежить-то какова… не, ну чтоб баба… пятеро инкивзиторов одну бабу волокут.
— Сопровождают, — поправил Фома.
— Во-во, сопровождают, — Анджей расхохотался. — Точно… этим, как его, кортежем…
ВальрикВремя свернулось в спираль, тело двигалось само, независимо от желания Вальрика. Уйти от удара, захват — и Айвор покатился по полу. Теперь пригнутся — ремень просвистел над головой. Прыжок в сторону — металлические бляшки высекли искры из каменного пола. Вперед, пока Грег отводит руку для замаха — и по колену…
Сапоги боевые, со стальными пластинами на носах.
Неприятный хруст и крик боли.
На этом везение закончилось — удар сзади сбил Вальрика с ног. Больно. Будто из груди весь воздух вышибли, а пол грязный… почему здесь настолько грязный пол? Трещины в камне крестом пересекаются…
Вальрику почти удалось подняться.
Почти…
Следующий удар пришелся по ногам. Потом по ребрам. Потом… потом все тело превратилось в один сплошной комок боли.
— Я убью этого сучонка! — рев Айвора доносился откуда-то издалека. Вальрик хотел ответить, честно, но рот наполнялся кровью, и слова тонули. Он сам, наверное, утонет в горячем соленом море…
Невкусная.
— Что здесь творится? — голос, пробившийся сквозь пелену боли, походил на яркую солнечную вспышку.
Тварь.
Коннован.
Она пришла спасти его…
Стыдно.
Глава 8
Коннован.Черт! Нет, тысяча чертей! В первый момент я не узнала Вальрика. Даже тангр после многочасовых трудов Ратомирки выглядел более целым, чем княжий отпрыск, который из-за врожденного упрямства и несказанной дурости ввязался в драку с четырьмя здоровыми отморозками.
Ну почему он никому ничего не сказал?
А эти четверо уродов в человеческом обличье здесь же, смотрят так… с вызовом. Ну, я — не Вальрик, быстро на место поставлю, и плевать на княжеский гнев, в конце концов, Володар сам приказал мне разобраться.
Пауза затягивалась. Я не могу помочь Вальрику, пока они здесь — непременно ударят в спину. Не из-за ненависти, а потому, что разошлись, распробовали забаву и жаждут продолжения.
— Предлагаю вам уйти.
Стараюсь быть вежливой, а они принимают вежливость за слабость, переглядываются, думают, оценивают, насколько я опасна. А Вальрик-то молодец, кое-чему научился. Вон один, кажется, его Айвором зовут, руку осторожно придерживает — никак, перелом. А второй, который с ремнем, за колено держится. С двумя справился — уже прогресс. Ничего, когда-нибудь и четверых одолеет. И шестерых. Если выживет, конечно.
— Иди отсюда, — велел Серж. Этого я хорошо знаю, еще тот урод моральный.
— Только после вас.
— Ты тут не больно-то!
— Не больно что? — я шагнула вперед. Они попятились. Странно, обычно победа пьянит, заставляет забыть об опасности, что ведет к неадекватной оценке следующего противника. Они не должны отступать, они должны нападать, и я почти хотела, чтобы это произошло. Они нападут — я отвечу.
— Это видела? — самый крупный из четверых продемонстрировал кулак. Впечатляет. Особенно дворовых девчонок, которые, должно быть, при виде подобной силы млеют.
— Силища.
Он зарделся, точно маков цвет.
— Слышишь ты, тварь, — вперед выступил Серж, — убирайся отсюда. Зачем тебе лишние проблемы? На четверо, а ты одна… если вдруг что случится, то никто нас не упрекнет, что слегка нежить покалечили, когда от нее же защищались…
— Слушай сюда, мальчик. Я — не Вальрик. Я вам руки ломать не стану, это непродуктивно. Я вам сразу шеи сверну. Понятно?
— Не посмеешь.
— Хочешь, поспорим?
Я вытащила из-за пояса стилет, и зажав между пальцами трехгранное лезвие, переломила пополам. Фокус несложный, но впечатление производит.