Глава 17
Коннован.Идти через проклятые земли — сумасшедшее решение, и приняла его я. Я, а не люди, что бы там они себе ни думали. Проклятые земли. Аномалия. Я собираюсь сунуться туда в компании десятка недоучившихся воинов и нескольких монахов, которые только и ждут подходящего момента, чтобы снять с меня шкуру.
Это безумие.
Но идти вперед тоже безумие.
Кстати, рисковали мы и оставаясь в пещере еще на день. Вроде бы исчезновение трех человек не такое уж событие для многотысячной армии, но если кто-нибудь обнаружит тела… Нет, я конечно спрятала трупы, но всегда остается вероятность, что…
В общем, по-хорошему следовало бы убираться из пещеры, причем как можно скорее, но за оставшиеся до рассвета два часа мы бы далеко не ушли. А с восходом солнца я из оружия превращаюсь в обузу. Пожалуй, впервые за долгое время я в полной мере ощутила собственную уязвимость. Неуютное чувство.
— Расскажи про Проклятые земли, — Фома, набравшись смелости, сел рядом. Смешной он, одного возраста с Вальриком, а характеры совершенно разные. Вальрик ершистый, болезненно самолюбивый и подозрительный. Живет, постоянно оглядываясь на других, и мучается, потому как эти другие не желают его уважать… А этому монашку плевать на других, у него есть Цель, а все остальное неважно. Вон как глаза горят.
— А правда, что в Проклятых Землях находятся врата в ад?
— Не правда.
— А что там находится?
— Действительно, что? — поинтересовался самый толстый из монахов. Морли, его зовут Морли и он крепко меня недолюбливает. Хотя чего еще ждать от монаха? — Хотелось бы, знаешь ли, подготовиться.
— Разве что морально.
Шутку не поняли и не оценили, то ли у меня с чувством юмора плохо, то ли у них.
— Аномалии… проклятые земли — это закрытая территория, даже мы стараемся лишний раз туда не заглядывать. Слишком опасно и вообще… считается, что там ничего нет. Когда-то там находились военные базы, которые детонировали… взорвались во время Первой Волны, в результате чего и вознилки Пятна. Всего их четыре, самое маленькое — Северное, самое крупное — Юго-Восточное, начинается за Кандагаром… Все пятна окружены горами, это как бы естественная защита, от взрыва или удара Молота центр опустился, а края поднялись. В глубине пятна — ядерная пустыня, окруженная дикими территориями.
— Что такое ядерная? — не преминул поинтересоваться Фома.
— Ядовитая, — читать лекцию про радиоактивное излучение, высокие температуры и влияние ядерных взрывов на экологию было лень, поэтому я подыскала ближайший по сути синоним. — Но в пустыню мы не пойдем, она должна быть южнее. Думаю, если не сильно углубляться и идти быстро, то радиация… яд нам не сильно повредит. Он опасен только для тех, кто решит поселиться на проклятых землях.
— Люди, нарушившие волю Божью, будут наказаны. Дети их рождаются больными, а на внуках печать дьявольская лежит. Правнуки и вовсе облика человеческого не имеют, рогатыми да хвостатыми появляются на свет. Вместо ног — копыта козлиные, во рту — клыки, аки у волков, а шкура толстая, что ни ножом, ни пулей пробить невозможно. В стаи сбиваются они и, яростью звериною влекомые, убивают они всякого, кто встретится на пути, — процитировал Фома, красиво так, с выражением, даже я заслушалась, чего уж говорить о людях. Разве что Меченый остался равнодушен к яркому рассказу, только поинтересовался:
— Это правда?
— Ну… Частично. Я сама не видела, но…
Но Карл рассказывал про существ, обитающих на запретных территориях. Были среди них и люди. Давно были, еще до начала Последней Войны. И во время Войны были. И первые бомбы разорвались задолго до Катастрофы. Когда стало понятно, что захватить земли противника не получится, люди начали их уничтожать. Первую бомбу сбросил Китай, вторую — Америка, а дальше стало не до подсчетов и очередности. Карл считал, что Молот Тора запустили лишь для того, чтобы остановить это ядерное безумие.
Безумие остановили еще большим безумием. Как-то так получилось, что четыре Аномалии стянули на себя вся остаточную радиацию. Во всяком случае, больше нигде в мире не осталось следов былых войн, нигде, кроме Пятен. Что касается людей, то те, кому посчастливилось выжить после взрывов, уцелеть под ударной волной и не сдохнуть от лучевой болезни, предпочли убраться подальше. Но чуть позже их дома заняли другие: беженцы, браконьеры, просто те, кому некуда было идти. И радиация тогда не ограничивалась территорией Аномалий.
На примере одного из подобных поселений Карлу удалось восстановить полную картину превращения людей в… других существ. Это даже не мутанты, это был совершенно новый, неизвестный прежде вид.
— Когда же голод приходит на Проклятые земли, твари дьявольские сбиваются в стаи и идут в поселения человеческие, где сильный разор учиняют, — завершил рассказ Фома.
— Помню, — подхватил Ильяс. — Пару лет тому из-за реки зверье какое-то полезло, попыталось, значится, переплыть, но дозорные князя упредили, а тот десятка два стражников привел, ну и всех тварей на берегу и положили. Князь потом в Святой город одного такого отправил в бочке с солью. С тех пор больше не нападали, должно быть с голоду передохли.
Ну это вряд ли. Те существа, которых отыскал Карл, отличались поразительной всеядностью, хотя предпочитали мясо, поэтому ослабевших членов стаи попросту сжирали. Кстати, и охотниками они были неплохими, вроде волков, только умнее. Скорее всего, существа, описанные Ильясом, просто правильно оценили силы противника, и поэтому нападение не повторилось, а вот за нашу безопасность я не поручусь. Полтора десятка человек для крупной стаи — это…
Это проблема. Черт, ну безумие же туда лезть!
А что делать?
Сутки, проведенные в пещере, были самыми длинными в моей жизни. Я каждую минуту ждала, что нас обнаружат, и тогда… честно говоря, понятия не имею, что было бы тогда, но ясно, что ничего хорошего. Люди же вели себя совершенно спокойно, то ли не осознавали опасности, то ли не воспринимали всерьез. Странные они существа, чем больше наблюдаю, тем больше удивляюсь. Взять хотя бы Меченого. Он ненавидит меня, но в то же время позволяет если не командовать, то хотя бы участвовать в советах, и даже не задумывается над тем, что я могу заманить их в ловушку. Это доверие пугает.
Или Вальрик. С одной стороны презирает всех остальных, с другой из кожи вон лезет, чтобы заслужить их признательность. Фома не видит ничего, кроме своей драгоценной книги. Не понимаю.
Вопреки опасениям, день прошел спокойно. То ли нас не искали, то ли искали, но не нашли, в общем, обошлось без неприятных сюрпризов. Покидать убежище, ставшее за два дня почти родным, не хотелось. Разумом я понимала, что каждый час, проведенный в пещере, уменьшал наши шансы вырваться из оцепления, но… здесь было безопасно и спокойно, толстые стены защищали от солнечного света, а буйная растительность укрывала вход. Наверное, при желании здесь можно было бы просидеть неделю…
Селим браконьерскими тропами вывел отряд к реке, которую предстояло пересечь быстро и по возможности незаметно. Кстати, Чаруша и гипотетический брод были самыми слабыми местами в плане. Впрочем, с учетом того факта, что сильные места отсутствовали вообще, все шло очень даже неплохо.
— То место, про которое я говорил, милей ниже. Сверху оно вроде такое же, как везде, волны, течение, только глубины нету и в самом топком месте воды разве что по грудь.
В качестве проводника Селим был великолепен, жаль, что его знания заканчивались на этом берегу.
— Брод — это хорошо, — Меченый жестом приказал остановиться.
— Так и охранять не должны… — Селим переминался с ноги на ногу. — Это того… секретный брод… о нем никто не знает. Я бывало, только так от стражи уходил. Дорожка узенькая да между ямами, я-то знаю, куда идти, а эти как полезут, так враз тонуть начнут.
— Все равно на разведку надо, — сказал Вальрик, который до этого момента держался в стороне от обсуждения. Еще одна дикая человеческая привычка: время поджимает, ситуация требует быстроты и тишины, а они вдруг устраивают военный совет. В пещере, блин, не наговорились. Злость — чувство иррациональное и совершенно бесполезное в данной ситуации, поэтому я постаралась засунуть ее поглубже — потом позлюсь, в более спокойной обстановке — и предложила.
— Мы с Селимом вперед, вы за нами.
— Осмелела… — пробурчал Морли. — Подмяла мальчишку и вертит, как вздумается, того и гляди сожрет…
Пожалуй, в другое время и в другой обстановке я бы согласилась, что в словах монаха есть определенная логика. Вальрик предоставил мне удивительную свободу действий, еще немного и… нет, никаких мятежей, слишком дорого обходятся, слишком свежи еще воспоминания о том, на что способен мой личный сторож, и о том, что вся моя свобода умещается в руке княжича. Захочет — отпустит, захочет — и…
Ночь сегодня выдалась сырой и неуютной. От реки тянуло холодом, а ноги скользили в мокрой траве, мелкий занудный дождь был неплохим союзником. Дождь размоет следы, уничтожит запах, а мерный шелест капель нагонит сон. Такой погодой тяжело стоять в охране, такой погодой хочется сидеть у костра, пить что-нибудь горячее или на худой конец согревающее, слушать дождь и дремать…
— Костер, — удивленно прошептал Селим. — Там люди? — Надо же, он и вправду верил, что его брод не обнаружат.
— Люди. — Сквозь дождь пробивались запахи, слабые, размытые, но вполне узнаваемые. — Люди и животные. Много животных. Лошади. — В подтверждение моих слов откуда-то из темноты донеслось лошадиное ржание. Плохо. Лошади — неплохие сторожа, во всяком случае, не хуже собак, и вполне способны поднять тревогу.
— Я посмотрю? — то ли спросил, то ли сказал Селим. — Я быстро.
Время тянулось неправдоподобно медленно, дождь усилился, переходя в настоящий ливень, и я поглубже закуталась в куртку. А чего кутаться, если куртка насквозь мокрая, хорошо, хоть простуда мне не грозит, но вод холод… Господи, почему в дождь так холодно? Я едва не пропустила появление отряда: размытые силуэты, бредущие в дожде. Мокрая гора — Морли, дрожащий и несчастный Фома, прижимающий к груди сумку с драгоценной рукописью, Вальрик, который где-то умудрился измазаться и теперь вонял старой речной тиной…
— Что? — одними губами спросил Рубеус.
— Впереди стоянка. Селим смотрит. Ждем.
— Господи, ну за что такое наказание? — Морли ругался тихо, но от души, его возмущение могло бы позабавить, но мне самой было холодно, мокро и хотелось ругаться. А Селим пропал, и лошади больше не ржут, а если этот обалдуй вляпался в неприятности? Если поднял тревогу и сюда идет отряд, который положит конец этому безумному путешествию? Если… недаром Карл говорил, что самое тяжелое — это ждать.
Селим объявился, когда я уже почти дозрела до того, чтобы пойти ему навстречу.
— Трое. — Сказал он, плюхаясь в мокрую траву. — Это в схроне возле стада, а у костра палатка, сколько там — я не знаю. Табун крупный, почти полсотни, а лошади… какие там лошади! Да я за такую душу продам!
— Богохульник! — возмутился рыжий монах.
— Простите отче, — без тени раскаяния пробурчал Селим. — Но там такие лошади!
— Значит, они не брод сторожат. — Меченый хмурился, видимо думал, каким образом перебраться на другой берег, не потревожив ни табун, ни людей, его охраняющих. Признаться, я не была уверена, что табун охраняли только люди…
— Ага, место больно удобное, берег низкий, вода близко, и травы вокруг много, милое дело лошадок пасти, на ночь загнал на косу и отдыхай себе…
— Собаки?
— Не видел. Наверное, нету, а то б залаяли, конечно. Собаки — это ж не люди, им что дождь, что снег, а все службу несут.
Крайне ценное замечание.
На этот раз обошлось без меня. Не знаю, чем руководствовался Меченый, поручая мне охрану Вальрика и Фомы, но не скажу, что этот приказ сильно опечалил. Чего не скажешь о Вальрике: княжич расстроился несказанно, хотя в данном вопросе я была совершенно согласна с Меченым. Вальрик после пешего перехода с трудом держался на ногах, куда ему воевать. В отличие от юного князя, Фома к приказу сидеть на месте отнесся с явным облегчением. О воинской славе он не мечтал, мстить за разрушенный замок не собирался, а потому сидел и тихо дрожал, то ли от холода, то ли от страха.
Кстати, Вальрик, несмотря на праведное негодование, тоже оставался на месте. Очень странно и даже, я бы сказала, подозрительно, ну да видно у Рубеуса свои методы воспитания.
В общем, устроившись под развесистым деревом — хоть какая-то защита от дождя, мы ждали. Снова ждали, и снова ожидание тяготило, возрождая в душе былые страхи.
А если засада? Если в лагере больше людей, чем предполагал Селим? Если там, на берегу Чаруши, в данный момент времени убивают наших…
— Там ведь люди? — вдруг спросил Фома.
— Где?
— Ну там, возле костра.
— Наверное, люди. Если Селим не ошибся и это действительно всего лишь пастухи. Тангры не пасут лошадей.
— А что они делают?
— Командуют. Руководят. Принимают решения. Воюют.
— А люди? — Как обычно, любопытство взяло верх над страхом, и мальчишка пересел ближе, чтобы удобнее было доставать меня вопросами. Вымокший до нитки, он походил на заморенного воробья, только глаза горели жаждой знаний. Ну, это образно.
— Люди… лошадей пасут. Возделывают землю. Строят.
— Служат едой, — добавил Вальрик.
— Не без этого. Им тоже нужна человеческая кровь. Факт, безусловно, неприятный, но…
— Брат Рубеус сказал, что, таких как вы нужно выжигать железом, что если уничтожить всех до единого, то люди станут свободны. Что вы — существуете за наш счет, а взамен ничего не даете. — В словах княжича звучала полная и абсолютная уверенность в правоте старшего товарища. Конечно, куда мне до Меченого, я всего-навсего тварь ночная, враг рода человеческого, воплощенный ужас и далее по списку. Нет, можно было бы долго рассказывать о той роли в возрождении человечества, которую сыграли да-ори, но зачем? Во-первых, Вальрик все равно не поверит, он твердолобый, в папочку. А во-вторых, время для беседы не самое подходящее. Что-то они долго возятся… Нет, не умею я ждать, лучше бы с ними пошла, а то сиди тут в компании двух человеческих детенышей и мокни под дождем, ни шелохнуться, ни согреться. Фома дрожал всем телом и, видать для того, чтобы отвлечься, снова спросил.
— Их убьют, да? Ну, тех людей, которые табун сторожат?
— Скорее всего.
— Почему?
Только мальчишка, свято уверенный в том, что добро непременно победит, способен задать настолько идиотский вопрос.
— Они враги. — Вальрик, позабыв про гордость, придвинулся вплотную к Фоме. — Если мы не убьем их, они убьют нас.
ФомаВсе равно непонятно. Фома хорошо понимал и про врагов, и про то, что проявлять милосердие к неприятелю глупо. Но ведь там не солдаты, а простые пастухи, крестьяне, которые не виноваты, что их господину вздумалось пойти войной на Южное княжество. Убивать таких грешно. Но отчего-то предложение Фомы тихо пройти мимо вызвало лишь усмешки и снисходительное замечание Морли:
— Они ж не столпы пограничные, чтоб молча стоять, вдруг заметят, тревогу подымут. Да и лошади нам нужны.
Лошади… вот, значит, какова цена жизни человеческой. Думать об этом было грустно, не думать — зябко. Мокрая одежда липла к телу, отчего становилось только холоднее. Фома с тоской вспоминал пещеру, вот где было тепло, сухо и хорошо. Костер, опять же, можно было разложить, а тут… ну отчего было бы ни остаться? Сидели в тепле и сытости, Селим сам говорил, что отыскать вход почти невозможно…
Больше, чем о покинутой пещере, Фома тосковал лишь о своей келье. Страшно подумать, что когда-то она ему казалась тесной и неуютной. Да за одно стеганое одеяло Фома готов был совершить любой подвиг: хоть великий пост в сто дней выдержать, как святой Януарий, хоть на коленях по всем улицам Святого города проползти, как святой Агдам, хоть… да что угодно. А ведь кроме одеяла в келье была еще свеча, запасная сутана и набитая опилками подушка… И горячая похлебка, по праздникам приправленная ромом.
При воспоминании о похлебке в животе громко забурчало. Вампирша вздрогнула и понимающе улыбнулась:
— Проголодался?
Фома кивнул. Конечно, проголодался, который день кряду одни сухари грыз, да и то не вволю, не досыта, а только, чтобы ноги не протянуть. Интересно, а ей каково? Фома не видел, чтобы она ела. Правда, святой Януарий утверждал, будто твари ночные человеческой пищи не приемлют, и более того, хлеб для них — почти что яд, ибо в зерне — благословение Божие. А питаются они только кровью человеческой, и коль случится так, что вампир долго крови не пьет, то он слабеет неимоверно и даже умереть способен, буде как человек от голода. И как люди же, от голода долгого умирающие, вампиры без крови человеческой разум теряют и тогда нападают на всякого, лишь бы жажду утолить.