– А ты любишь оскорблять людей?
Парень усмехается и начинает двигаться в противоположную от больницы сторону.
– Не беспокойся, чужачка, – ласково произносит он, и я непроизвольно поднимаю глаза, чтобы убедиться в искренности его интонации. – Ты прекрасно выглядишь.
– Ну да.
– Так и есть. Пара синяков тебя не портит. Поверь.
– С чего мне тебе верить?
– Я мужчина и могу отличить истинную красоту от поддельной.
– Неужели? – Я пытаюсь говорить непринуждённо, хотя его слова смутили меня и заставили покраснеть. – И как ты это делаешь?
– Давай я не буду раскрывать все свои секреты.
Парень хмыкает, а я замечаю в нескольких метрах от нас его машину.
– Не думала, что окажусь в автомобиле так скоро, – шепчу я.
Становится не по себе. Вспоминаю рыжее пятно, крик Лёши и невесомость. Закрываю глаза и встряхиваю волосами, надеясь избавиться от этих воспоминаний. Но они остаются. В голову вдруг приходит бредовая мысль: как я буду сдавать на права, если столбенею при виде машин?
Максим останавливается. Он колеблется, я это чувствую, хоть и не вижу его лица. Внезапно мне становится стыдно: я опять веду себя как трусиха. Хочется скрыть страх, но не получается. Организм реагирует отдельно от разума, и мне остается лишь надеяться на то, что сердцебиение чуть сбавит темп в ответ на мои мольбы и просьбы.
Но всё остается по-прежнему.
Неожиданно Макс проводит пальцами по моим скулам, медленно и нежно, и я ошеломлённо распахиваю глаза. Мне хочется что-нибудь сказать, но я молчу. Смотрю в тёмно-синие глаза парня и не могу шевельнуться. Он изучает моё лицо, шею и плечи. Его интерес привлекает. Парень аккуратно прикасается к моей ключице кончиками пальцев, поднимается к подбородку, останавливается на щеке. Создаётся впечатление, что он сканирует мою кожу, пробует её на вкус. А затем вдруг смотрит мне в глаза, и в этом взгляде столько волнения и жажды, что теперь я слышу биение своего сердца во всём теле, ощущаю его повсюду. Кажется, я способна не отрывать глаз от его синевы вечно. Ведь там столько уверенности и храбрости. Если бы Макс был моим другом, я смогла бы на него положиться, найти в нём опору и защиту.
Если бы Максим был моим.
– Я не позволю тебе пострадать, Лия, – шепчет он, и у меня пробегают мурашки по спине. Волоски на руках и шее поднимаются, электризуются, а дыхание становится тяжёлым. – Со мной ты в безопасности, слышишь? Со мной можешь ничего не бояться.
Наши лица очень близко. Я ощущаю его горячее дыхание, а он слышит, как я вздыхаю. На несколько секунд мне кажется, что движение вокруг остановилось, и сейчас вся жизнь сосредоточена в паре сантиметрах между нами. Однако иллюзия покидает меня. Максим неожиданно отстраняется и растерянно выпускает меня из объятий.
– Так что, – он откашливается. – Так что можешь не волноваться.
Мне так много хочется ему сказать, но я не могу вымолвить и слова. Киваю и аккуратно сажусь на пассажирское сиденье, едва парень открывает дверь. Он обходит автомобиль, а я до сих пор ощущаю тепло его рук на лице и испытываю такую дикую неловкость, будто сделала нечто плохое и запретное.
Он садится за руль, я боюсь повернуться в его сторону. Вдруг он увидит мои красные щеки или заметит пот на лбу?
– Тебе холодно?
– Немного.
Он заводит машину и включает печку.
– Скажи, когда согреешься.
– Хорошо.
Дрожащими руками пристегиваюсь. Парень нажимает на газ, и меня впечатывает в сиденье так грубо, словно ударил неистовый поток ветра. Дыхание сбивается. Мы едем медленно, а мне кажется, что летим. Обеспокоенно гляжу по сторонам, пытаюсь наблюдать за проезжей частью, но бессмысленно. Меня до сих пор тошнит, перед глазами вертятся дома, деревья, люди, и я не могу сфокусироваться.
– Чужачка, ты как?
– Всё нормально. – Сглатываю и выдавливаю улыбку. – Разве не видно? Все отлично.
– Я вижу лишь панику. Успокойся. Я вожу уже пять лет. – Заметив мой удивлённый взгляд, он добавляет: – Из них три года – легально.
– Максим, всё хорошо.
– Поэтому ты сейчас порвёшь пальцами сиденье?
Я опускаю глаза, вижу свои руки и испускаю громкий вздох. Ногти впились в чехол, словно одичавшие пиявки. Резко отпустив сиденье, я прижимаю ладони к коленям и откидываю голову назад.
– Прости, – трудно дышу. – Прости, я не хотела.
– Ничего страшного. Может, остановиться?
– Нет, не стоит.
– Если тебе плохо…
– Прекрати вести себя так, словно я инвалид и умру через несколько дней, – серьёзно говорю я и смотрю на парня. – Да, мне не по себе, но это не значит, что ты должен жалеть меня или испытывать сочувствие.
– Я просто не хочу, чтобы тебе стало хуже. Дело не в жалости, а в беспокойстве.
– А ты не беспокойся. Я ведь не настолько слабая, чтобы умереть от бешеной скорости сорок километров в час. Это, конечно, очень и жутко опасно. Но я переживу.
Максим усмехается и смотрит на меня как-то по-новому. Наконец я замечаю в его тёмно-синих глазах уважение. Мне это льстит. Ужасно льстит.
– И куда ты, чужачка, хочешь, чтобы мы поехали?
– Ты прав насчет моего внешнего вида, – признаюсь я и аккуратно стягиваю волосы в тугой хвост. – Выгляжу я так, словно только что восстала из мёртвых. Пугать людей в кафе не стоит, так что обойдёмся без еды.
– Я так не думаю.
– Не думаешь, что я плохо выгляжу или что стоит обойтись без еды?
– Оба варианта, – он подмигивает. – Я что-нибудь придумаю.
– И что же? – Макс паркуется и глушит двигатель. – Тут стоять нельзя, – умничаю я.
– Я ненадолго.
– Ты куда? – Вопрос повисает в воздухе. Максим выходит из машины, закрывает дверь и скрывается за поворотом. – Отлично!
Выдыхаю и оглядываюсь: в салоне чисто, я бы даже сказала пусто. На панели лежат диски, и я внимательно их изучаю: Nirvana, Radiohead, Би-2. Отмечаю, что вкус у парня отменный. Будь у меня машина, музыка в ней играла бы такая же. Неожиданно замечаю ещё один диск. Он лежит на панели со стороны водителя. Отстёгиваю ремень и аккуратно тянусь к нему. Диск не лицензионный. Наверняка выборка любимых треков. Я открываю коробку и вижу надпись: Бесстрашному.
Мной овладевает интерес. Убедившись, что Макса ещё нет, я вставляю диск в магнитолу. Через пару секунд из колонок доносится музыка. Я застываю, вслушиваясь в ноты. Мелодия кажется знакомой, но я не могу вспомнить, где её слышала. Напрягаюсь и чувствую лёгкое раздражение. Мне всегда трудно вспомнить подобные вещи, но, едва зазвучали слова, на меня снизошло озарение. В конце припева я очарованно повторяю за певицей:
– Такая любовь убьёт мир.
«Маша и Медведи». Задумчиво смотрю перед собой и не знаю, радоваться ли мне очередному восстановлению памяти. Такое чувство, что эта песня когда-то много значила для меня, но её грустные слова не позволяют ощутить вкус счастья.
Я недоуменно переключаю трек.
С первых же аккордов узнаю Земфиру. Переключаю. В затакте словосочетание большие города, и я уже знаю, что играет Би-2.
Такое времяпровождение очень меня увлекает. Мне нравится угадывать мелодии, в каком-то смысле восстанавливать воспоминания.
В предвкушении включаю дальше и неожиданно замираю. Почему-то воздух застревает в горле, а ладони мгновенно становятся мокрыми. Я делаю громче. Ещё громче. Начало песни гремит в машине, давит на меня со всех сторон, но я делаю ещё громче! Ещё! Внутри что-то растёт, пульсирует. Сердце неистово бьётся, отдает во всём теле, и я прикрываю рукой грудь: боюсь, что оно вот-вот выпрыгнет. Начинается куплет, но я до сих пор не могу понять, кто поёт. Слова странные: знакомые и чужие одновременно. Я напрягаюсь. Буквально слышу, как в голове вертятся мысли. Почему-то становится не по себе. Да и дышать трудно, и тело наливается свинцом. Я испуганно понимаю, что ощущаю себя загнанной в клетку. Эта машина – тюрьма, этот запах – прошлое, схватившее меня своими когтистыми лапами. Страх. Мне вдруг становится страшно. Я обхватываю себя руками и закрываю глаза. Что происходит?
– Хочешь оглохнуть? – В машине неожиданно появляется Максим, и я испуганно подпрыгиваю. Смеясь, он делает тише, и атмосфера безумства испаряется. Закрыв за собой дверь, парень протягивает мне бумажный пакет из «Макдоналдса»: – Ужин подан.
– Вообще-то обед, – дрожащим голосом подмечаю я и растерянно киваю: – Спасибо.
– Нашла мои диски?
– Они лежали на панели, я не удержалась и решила послушать.
– И как?
– Довольно-таки неплохо. – Мне ещё не по себе. – На диске, который я только что слушала, написано «бесстрашному». Это ты у нас бесстрашный?
– Да. Это прозвище мне дали в стае. Но я не люблю, когда меня так называют.
– Почему?
– Давай договоримся: вопросы только во время трапезы. – Парень откладывает свой пакет на заднее сиденье и заводит машину. – Предлагаю остановиться в парке, здесь меня в любой момент могут оштрафовать.
– Как скажешь. – Я с любопытством смотрю на Максима и замечаю татуировку на шее. Кобра. Хочется спросить, откуда она, но я сдерживаюсь.
На самом деле это первый человек, который отложил разговор на несколько минут, а не на несколько месяцев. Поэтому я прислушиваюсь к его словам и еду молча до парка. Когда мы приезжаем, Макс паркуется под огромным деревом, выключает ближний свет и глушит двигатель. Отодвинув своё сиденье чуть назад, он берёт пакет с едой и принимает положение полулежа. Я бы хотела сесть так же, но мне не позволяет больная спина. Выдохнув, я прижимаю ноги к себе и откидываю назад голову.
– Не думала, что проведу выходные в твоей компании, – признаюсь я. – Очень интересный исход дня.
– Я тоже так не думал, – отрезает парень и достает огромный гамбургер. – Но жизнь – вещь непредсказуемая.
– Сожалеешь?
– Это не тот случай, чтобы сожалеть.
– А какой должен быть случай?
– Два вопроса подряд, чужачка, – Максим жадно откусывает гамбургер и невнятно произносит: – Это не по правилам. Будем спрашивать по очереди.
– Ладно. – Открываю свой пакет и счастливо улыбаюсь. Картошка фри, чикенбургер, кусочки мяса. Голова идёт кругом. – Максим, ты мой герой.
– Я знал, что тебе понравится.
Я искренне улыбаюсь и пробую картошку: какое блаженство!
– Задавай вопрос, потому что я хочу задать свой. Ну же!
– Хорошо. – Парень хмурится, а затем протягивает: – Только давай договоримся: ответ не в два предложения, а полный.
– Договорились.
– Тогда вот мой вопрос: когда мы были под мостом, ты сказала, что не помнишь, как на твоём запястье появилась татуировка. Это последствие бурной вечеринки или что-то другое?
Я усмехаюсь.
– Вообще-то я потеряла память. – Гамбургер в руках парня застывает. – Прошлым летом упала с крыши пятиэтажного дома, а очнувшись, поняла, что не помню целый год. Врачи сказали, у меня амнезия.
– Прости. Я не знал. Наверное, с этим трудно смириться.
– Да уж. Я до сих пор не смирилась. – Почему-то меня не смутил его вопрос. Наоборот, стало легче, после того как я ответила. – Что ж, не всё в жизни так гладко, как хочется.
– Мне жаль.
– Разве мы разговариваем, чтобы пожалеть друг друга? Я ведь выжила, так что жалеть меня незачем.
– Ты права. Незачем.
Я киваю и увлечённо прикусываю губу. Хочется спросить о самом важном, но я начинаю издалека:
– Как ты попал в «стаю», и когда это произошло?
– Чуть больше года назад мы с братом наткнулись на группу подростков. Они развлекались прыгая с моста в реку. Полное безумие, – Максим улыбается. – Парни привязывали себя к железному бортику и ныряли в тридцатиметровую пропасть. На удивление, мне захотелось попробовать.
– Ты просто псих, – восклицаю я. – Это же опасно!
– Я стал Бесстрашным не потому что раздавал всем цветы, чужачка. Естественно, опасно, но разве меня это волновало? Я так полюбил развлечения подобного рода, что собрал с братом собственную компанию, где люди могли совершать безумные поступки и получать от этого удовольствие. А главное – получать удовольствие без последствий.
– 16 погибших подростков. Разве это не последствия? – осуждающе спрашиваю я.
– Ты ничего не знаешь. Так что прошу, не делай скоропалительных выводов.
– Подожди, – меня вдруг озаряет. – Ты сказал, собрал «стаю» с братом. Получается…
– Да, – Макс откусывает гамбургер и пожимает плечами: – Шрам, или, говоря человеческим языком, Стас, мой родной брат.
Я ошеломленно выдыхаю и только сейчас понимаю, насколько была слепа. Их внешнее сходство очевидно: острые скулы, прямой нос, чёрные, почти угольного цвета волосы, смугловатая кожа. Только глаза по цвету разные. Но я уверена, что, присмотревшись, нашла бы и в них что-то общее. Вероятно, меня ввела в заблуждение рана на лице предводителя: она изменила не только внешность парня, но и его внутренний облик. И все же как я могла так облажаться?
– Что ж, моя очередь. – Максим не ждёт, пока я приду в себя, спрашивает: – Почему тебя так интересует «стая»? В чём подвох?
– Подвоха нет. Я наткнулась на вас случайно, потому что хотела спасти сестру. – Я серьёзно смотрю на парня. – На самом деле, ваше сборище представлялось мне рассадником отморозков, которым плевать на свою жизнь и общепринятые правила. Вы делаете что хотите, когда хотите и где хотите. Я считаю это аморальным образом жизни. Точнее, я так считала. Но сейчас, – мне приходится придвинуться к Максиму, потому что произносимые слова являются страшной тайной: – Но сейчас я понимаю, что ошибалась. Моё мнение насчет того, что в ваших телах вместо крови течёт адреналин, – не изменилось, но я вижу что-то ещё, нечто такое, что жутко привлекает. И пока я не пойму, о чём речь, мне никуда от вас не деться.
Макс улыбается:
– Интересный ответ.
– Я хочу говорить честно, чтобы потом не было недопонимания. Скажи мне, «стаю» основали ты и твой брат. Так почему бразды правления в его руках? Почему вы не командуете вместе? Возможно, тогда удалось бы избежать многих смертей и трагедий.
– Мне это не нужно.
– А Шраму нужно?
– Пойми, хоть мы и родные братья, у нас разные жизненные принципы. Я – участник, он – организатор. – Парень выдыхает. – Руководить должен один человек, и я рад, что не мне представилась эта возможность.
– Считаешь, из тебя вышел бы плохой предводитель?
– Я не знаю и даже не хочу об этом думать. Тебе кажется, что Стас – корень зла, что он – причина всех наших бед и несчастий. Но ты глубоко ошибаешься. Мой брат готов пожертвовать всем, что у него есть. Он не даст свою «стаю» в обиду, я знаю это. Если бы у меня был выбор, я доверил бы свою жизнь именно ему, потому что… – Парень громко выдыхает: – Потому что это его призвание! Он так долго не мог найти себя, а сейчас, наконец, нашел. Стас – отличный предводитель и верный друг. Я уверен в нём, как в самом себе.
Я вспоминаю, как на перроне Шрам сдвигал подростков ближе к центру вокзала, как он предупреждал не терять голову во время испытания. Но это кажется такой мелочью по сравнению с тем, когда я просила его помочь освободить Карину из куба, а он стоял и бездействовал. Спорные чувства – и я не могу понять, в состоянии ли я доверить свою жизнь этому человеку так же спокойно, как Максим. Наверное, пока нет.
– Почему ты стояла на рельсах так долго? – неожиданно спрашивает парень, и я недоуменно пожимаю плечами.
В его глазах отражается грусть и какая-то безнадёга. Мне не понять этого взгляда. Только не сейчас. Может, чуть позже, но не сегодня.
Я не ожидала такого вопроса, поэтому я долго думаю, прежде чем ответить.
– Возможно, – колеблюсь, прикусив нижнюю губу. – Возможно, мне понравилось ощущать себя свободной.
– Но ты могла погибнуть.
– Я бы успела отпрыгнуть в сторону.
– Вряд ли, – Макс с горечью улыбается. – Ты должна чувствовать разницу между храбростью и безумством, чужачка. Глупость не поощряется. Большинство страдают именно потому, что приписывают себе слишком много.
– И это мне говорит человек, который прыгает с тридцатиметровой высоты в пропасть, вооружившись толстым канатом.