— Der'ri'ae? — шевельнулись молчавшие тысячелетиями губы девушки.
Кто-то застонал, и во мраке засветились чьи-то глаза. Через миг ярко вспыхнул свет, исходивший от рук молодого мужчины в дальнем углу. Кто-то вскрикнул, и тишина взорвалась криками, рычанием, звоном цепей.
Очнулись все. Их разум не успел проясниться, осознать происходящее. Они не успели увидеть ничего, кроме цепей, запертой двери и полыхающих ужасом и яростью глаз друг друга, а смертоносные когти и ядовитые или огнедышащие пасти гаргулий и мантихор, драконов и саламандр находились слишком близко. Они даже не успели понять, что свободны.
Через несколько минут тишина вернулась.
Ничьи глаза уже не светились: в каземате не осталось живых, а кровь, перемешанная с фрагментами разорванных тел, поднялась по колено и выплескивалась в проломы. Удушливая вонь от горевшей плоти и крови, смешанная с дымом от расплавленной двери клубами вырывалась из подземелья.
Этот столб был виден издалека.
Орлин, сделав круг над крепостью, поспешил к группе всадников, мчавшихся от леса к руинам.
— Там! Я чувствую смерть! — крикнул он, пролетев над самыми головами всадников.
— Видим! — огрызнулась девушка с прической из сотни косичек, перевязанных кожаной лентой, чтобы не хлестали по спине.
Скакавший впереди светловолосый всадник, перебросившись парой фраз с следовавшим за ним лысым жрецом, вскинул руки, призывая крылатого дарэйли. Орлин, сделав разворот, выхватил его из седла и понес к крепости.
Потому Верховный первым увидел следы свежего побоища, и никто, кроме Орлина, не видел, как рвало Сьента.
Когда через два часа основная группа вошла в подземелье, Верховный уже обрел нормальный цвет лица, но отказался спуститься вниз еще раз, и всем дарэйли запретил, направив их на осмотр наземных частей крепости.
Спустились только иерархи и задержались там ровно настолько, чтобы стихли желудочные спазмы. Даже они, давно привыкшие ко всему, не выдержали. Их рабы с изумлением наблюдали за желто-зелеными лицами хозяев, когда те, держась за стены, выползли из донжона. Висевший в неподвижном воздухе смрад и острый запах свежей крови помог дарэйли дорисовать картину.
— Как это понимать? — отдышавшись, спросил иерарх Авьел. — Он их растерзал?
Сьент взглянул на небо, проследив за полетом гигантского орла. Заметил, что тот перестал нарезать круги и взял четкое направление на запад.
— Вряд ли принц их убивал, — отрицательно качнулась голова Сьента. — Следы говорят о том, что он ушел еще до рассвета, а побоище произошло совсем недавно. Орлин в ту минуту кружил над руинами и не видел, чтобы кто-то входил или выходил.
— Может, убийца притаился и еще тут? — робко предположил один из жрецов-неофитов.
Напряженно слушавшие дарэйли, уже осмотревшие все камни снаружи, переглянулись с усмешками: кто может от них спрятаться под самым носом?
— Принц не убивал… лично, — тихо сказал Сьент, и смешки вокруг сразу оборвались под внимательным взглядом его пронзительных голубых глаз. — Но, несомненно, он причастен к гибели Потерянных. Я уже не верю в совпадения там, где появляется это существо. Он мог, например, приказать им убить друг друга и назначил час с таким расчетом, чтобы это произошло на наших глазах.
— Но зачем это ему? Смерть беспомощных Потерянных бессмысленна! — удивился тот же ученик, и Сьент постарался запомнить его невыразительное серое лицо. Ему понравилась пытливость юного ума.
Верховный и сам не верил в свое предположение, но он видел воодушевление и надежду, горевшую в глазах рабов со дня возвращения Ардонского львенка. Он видел их счастье, когда они узнали, что Ринхорт тоже освобожден. Эту надежду необходимо было убить, а немой восторг превратить в ненависть.
— Зачем? — переспросил он. — Затем, что он не смог снять с них узы из небесного металла, разбудить Потерянных и увести с собой. Затем, чтобы не оставить нам в живых никого из тех, кого мы могли бы призвать для защиты нашего мира. Это озеро горящей крови — послание нам. Он не пощадит никого: ни Гончаров, ни дарэйли. Он вернулся из Линнерилла, не забывайте этого ни на миг! И на будущее, братья в Сущем… — он обвел глазами лица жрецов. — Нельзя оставлять такие хранилища без присмотра.
— Да где же охрану взять? — воскликнул лысый жрец. — Нас и так слишком мало, сил не хватает даже на самое необходимое!
— Нанять людей хотя бы. По отделению, или звену наемников — на каждый объект. Сферикал богат, денег на жалованье не жалеть.
— И что смогут их жалкие мечи против Ринхорта?
— Ничего. Но их мечи будут под наблюдением других дарэйли и, если он нападет на людей, мы сможем узнать и придти вовремя. А теперь, братья, осмотрите с вашими рабами подземелье, и с особым тщанием — место происшествия. Меня интересуют фрагменты тел, каждый уцелевший волос, каждый клык. И предположения, каким сущностям прошлого они могли принадлежать. Доклад с описью жду к вечеру.
Оставив группу дознавателей, Верховный продолжил погоню, а вечером расследование было закончено, и крепость снова стояла пустой и безмолвной.
Глава 5
Ринхорт, не слушая моих возражений, оставил наших обреченных коней в рыжем мху. От понимания, что этим мы избавляемся от следов, легче не стало.
Мы остановились в перелеске у ближайшего тракта. Огибая пораженный лес, дорога соединяла два крупных селения двух графств, и оказалась вполне оживленной. На подводы селян, запряженные волами, Ринхорт не обращал внимания. Но, когда в пределах видимости появилась кавалькада из пяти рыцарей со свитой, железный дарэйли, наблюдавший из-за кустов, нацелил палец в перчатке на лощеного вороного под одним из всадников, потом на второго, и поманил, как собак.
Кони, вытянув морды, послушно свернули с тракта. Оба рыцаря натянули поводья, пытаясь остановить скакунов. Те взвились, опрокидывая всадников и, уже ничем не сдерживаемые, помчались к лесу. Раздались крики, звуки рожка, оруженосцы кинулись поднимать упавших.
Вороные (любимая масть черного рыцаря, как я убедился) пронеслись далеко в стороне от нас, миновали подлесок и углубились в ядовитую чащу. К моему удивлению, рыцари не стали их преследовать и, убедившись, что на зов рожка четвероногие предатели не реагируют, поторопились убраться. Оруженосцы уступили пострадавшим своих лошадей и бежали рядом, держась за стремя.
— Вот что значит страх людей перед Гнилой Плешью, — удовлетворенно сказал Ринхорт.
— Но ведь коней они могли поймать.
— Не догнали бы. А мне не хотелось более активных действий во избежание слухов, которые непременно достигнут ушей Гончаров.
— А слух о странном поведении животных не настигнет?
— Вряд ли жрецы обратят на это внимание: с тракта иногда сходят и люди, и кони. Жертвы слышат "лунный зов". Надо же мху чем-то питаться, вот он и манит добычу, но обычно это случается в полнолуние. Тогда тут никто не ходит.
— А ты как приманил?
— А самому подумать?
Услышав фырканье и металлическое побрякивание позади, я оглянулся: кони, так же странно вытянув морды, приближались к нам.
— Ты их тянешь за железную узду! — догадался я.
Рыцарь кивнул, улыбаясь:
— И еще они всегда подкованы. Конокрадство — моя маленькая страсть.
Я оценил роскошную сбрую, седла и попоны. Шелковый синий плащ, свернутый и перекинутый через седло, был расшит гербами графства Лишер, бывшего вассала Ионта. Седого графа я хорошо помнил, как и все, что касалось моего детства, но ограбленный рыцарь был, скорее, его сыном.
— А большая страсть у тебя есть? — прищурился я на железного дарэйли.
— Пока только мечта. Светлая мечта темного демона о большой и чистой любви, — подмигнул он, расхохотавшись над моей брезгливой физиономией.
* * *Происшествие на тракте близ Гнилой Плеши взбудоражило оба графства и едва не убило старого графа Лишера, получившего известие, что его единственный сын найден изрубленным на куски, как и его друг, баронет соседнего графства, и вся их свита. В конюшни вернулись потерявшие всадников кони, но далеко не все. Часть была зарублена, часть досталась рыжему лесу.
С кем бились далеко не последние воины в округе, осталось неизвестным, но погибшие оказали яростное сопротивление: их руки сжимали окровавленное оружие. Ни одного следа не вело в сторону от тракта, только несколько конских, исчезнувших в "лунных мхах". Значит, напавшие даже не ранены.
Впрочем… Там, где действует дарэйли металла, например, совсем не обязательно приближаться к жертве. Достаточно управлять оружием на расстоянии, и меч "сам" зарубит своего хозяина. Сколько таких загадочных убийств и самоубийств, организованных стихийными Гончарами, приходилось расследовать Сферикалу и разыскивать виновных, чтобы отвести от себя людской гнев.
Верховный не мог пропустить этот чудовищный след, несомненно указывавший на причастность Райтегора к происшествию.
— И ради чего столько трупов? — размышлял Сьент, расхаживая по пыльной дороге, пока дарэйли осматривали место новой трагедии. — Всего лишь для того, чтобы сменить двух коней после Гнилой Плеши! Я не ошибся, у тебя чудовищная сущность, принц Райтегор. Но какая, провались ты в Лабиринт?!
Допрос мертвых с помощью Мариэт не прояснил картины, лишь подтвердил догадки. Сначала на тракте взбесились два жеребца, а чуть погодя и люди, начавшие ни с того, ни с сего друг друга убивать. Бессмысленная бойня, если кони уже были угнаны. Но Сьент чувствовал: в этих жертвах должен быть какой-то смысл, должен. Ничто в мире Сущего не происходит без причины, явной или тайной.
* * *С Гнилой Плеши усилилось ощущение взгляда в спину. Это чувство мучило меня и раньше, с Нертаиля. Не удивительно, когда тебя преследуют могущественные Гончары, чьи рабы могут прикинуться облачком над головой.
Ринхорт только поржал над моей мнительностью:
— Расслабься, Райтэ. Нет никого за нами, я бы заметил.
— Как?
— Да хотя бы по лошадиной сбруе или конфигурации пряжек на одежде.
— А если какой-нибудь воздушник за облачком спрятался? — не успокаивалась моя паранойя.
— Это сложнее заметить, — кивнул железный рыцарь. — Но, если уж мы окажемся в пределах досягаемости Гончаров, они атакуют сразу, даже не сомневайся.
Успокоил, называется.
Мы по-прежнему избегали человеческих селений и дорог, и путь через чащобы плохо сказывался на скорости. Продвигались медленно. К тому же, мой добровольный наставник не забывал изводить меня тренировками, и с каждым разом у меня получалось лучше отражать его натиски. Но вспышка, расплавившая его меч однажды, больше не повторялась.
— Надо искупаться, — сказал Ринхорт после учебной схватки, в очередной раз доведя меня до кровавого пота и огненных слез, и, сняв с пояса ножны с мечом и перевязь с кинжалами, положил их на траву и направился к реке. В доспехе.
— А ты не заржавеешь? — я припустил заботливости в голос, глядя, как рыцарь в боевом облачении заходит в реку по пояс. По волнам распустилась павлиньим хвостом ткань черного плаща, вышитого затейливым узором.
Ринхорт опустил забрало шлема, глухо процедил:
— Нет.
— А не утонешь? — поинтересовался я еще заботливее.
Пробормотав нечто невразумительное, он нырнул с головой. Исчез даже кончик фиолетово-черного плюмажа.
— Ринхорт, ты что?! — не на шутку испугался я, кидаясь следом, на бегу скидывая башмаки.
Саженях в трех вынырнула голова утопленника… уже без шлема, появились смуглые мускулистые плечи и руки пловца, сильными гребками рассекавшего воду. Он крикнул, отфыркиваясь:
— Не лезь в воду, Райтэ! Тут глубоко.
— А где твои латы и одежда? Русалкам подарил?
— Угу. В обмен на поцелуй.
— Всего-то? Продешевил.
— Я в накладе не остался, — дарэйли подплыл ближе и медленно начал выходить.
Зрелище было жутковатое — смуглая кожа Ринхорта словно бы кипела, покрываясь черной чешуей и наростами. Чешуя тут же разглаживалась, складываясь в узорные латы, сиявшие в лучах солнца радужными отблесками металла, наросты наливались стальным блеском, вытягиваясь в наплечия и налокотники. Из-за ушей на лицо выдвинулись пластины и сомкнулись, образуя шлем с закрытым забралом. Сквозь щель весело блестели черные глаза. И, ставя победную точку в преображении, над шлемом взвился совершенно сухой фиолетовый плюмаж.
На берег ступил рыцарь в полном латном облачении, в сапогах с наколенниками, с плащом за плечами. Он поднял руки в боевых перчатках, снял шлем и подмигнул:
— Считай, что доспехи — моя чешуя. Так оно, собственно, и есть. С той разницей, что я могу эту чешую втянуть в себя, как кошка когти.
Сложив руки на груди (чтобы не броситься с кулаками на наглого дарэйли), я процедил:
— У тебя плохие шутки, Ринхорт. Я же за тебя испугался! Нельзя было предупредить?
— Нет. Видишь ли, будущий княжич, нас с тобой двое, а против нас — все жрецы Эйне и их дарэйли. Сущности слишком многообразны, рассказать обо всех невозможно, а ты должен быть готовым к любой неожиданности. Ты должен до мозга костей понимать, что дарэйли — не люди, и нельзя ожидать от них того же, что от людей. Даже если твой враг уйдет под воду в камне или железе, то он сможет убить тебя и под водой. Мы можем очень долго не дышать. И ты можешь.
Мне стало совсем тоскливо:
— Ничего я не могу. Только красные свечки в глазах зажигать.
Это обстоятельство повергало в отчаянье и ученика, и учителя: после первой тренировки никаких проблесков дара дарэйли у меня не наблюдалось.
— Не все сразу, Райтегор, — рыцарь поднял перевязь и пристегнул меч. — Твоя инициация пошла неправильно, в Линнерилле вряд ли кто мог тебе помочь в этом, и слава Эйне, иначе ты мог и не остаться свободным. Кто их знает, этих линнери. И самому раскрывать свою сущность тебе придется еще долго. Обычно нас раскрывают жрецы — быстро и очень жестоко. Я даже рассказывать не могу тебе, как. Не в состоянии. Скажу только, что нет таких пыток, каким не подвергают темных дарэйли.
— Зачем?
— Считается, что они нас закаляют. Темный — это ненависть. А ненависть — это разрушение. Но оно не бывает односторонним, разрушаемся и мы. Топор тупится, когда разрубает дерево. Гончары придают дополнительные свойства нашим телам, в зависимости от задачи.
— Опять противоречие. Если магии у них нет, как они могут творить такое?
— Это алхимия, древние амулеты, доставшиеся им от магов, и молитвы богу Сущему. И еще они управляют нашей силой, паразитируя на ней. Сама идея служения Сущему испоганена, и это еще один итог древней войны.
— Император считал, что Подлунный мир тогда проиграл.
— Правильно считал! Ему ли не знать, что такое действительная победа? — фыркнул рыцарь. — Здесь, в Подлунье, шла магическая война этих тварей друг с другом: Эстаарха и Линнерилла. Люди так, под руку попали, нечаянно уцелели и до сих пор радуются победе. Победе! — зло процедил он. — Это было их поражение!
Вот и Ионт, рассказывая нам с братом о той битве, неизменно приходил в священную ярость.
— Но Подлунье же уцелело, — вяло возразил я.
— Уцелело, — Ринхорт сплюнул сквозь зубы. — Так же может радоваться полный калека — без рук, без ног, слепой и глухой — тому, что остался цел. Маги дерзнули создать двукрылого дарэйли. А высшие пришли и наказали.
Я слышал от матери другую историю: в начале времен в наш мир, тогда бывший голой безлюдной твердью, бежали темный маг Линнерилла с отрядом низших существ вроде хьёрсов и светлая магиня Эстаарха, тоже с бескрылыми слугами.
— Наоборот, — уточнил Ринхорт. — Это были линнери-женщина, не захотевшая стать королевой и жить с навязанным ей консортом, и архет-мужчина, старший сын кесаря, плюнувший на будущую корону ради лунной твари.
— Неважно. Эти двое и обустроили наш мир.
Как прилежный сын своей матери, я повторил ее рассказ слово в слово. Еще до бегства маг и магиня встретились на поединке, долго убивали друг друга, пока не поняли, что не хотят смерти сопернику, потому что влюбились. Они думали, что их брак примирит обе враждующие стороны, идиоты (так императрица и сказала). В результате ненависть вспыхнула еще сильнее: каждый мир считал, что вражье исчадие околдовало их драгоценную королевскую кровь.