- А как ты вообще сюда попал? Машеров сказал, что тебе помогли. Вы уже научились работать со временем?
- Нет, это не наш уровень, - ответил я. - Повезло встретить одну беглянку из другого мира.
Я подробно ему рассказал о встрече, давшей мне новую жизнь.
- Одна маленькая девчонка, которая сунула свой нос куда не надо, и второй шанс для целого мира, - задумался он. - Мне кажется, что такое не могло быть простым совпадением.
- Наши реальности никак не связаны, - возразил я. - Зачем кому-то на нас влиять?
- Это по ее словам. А если она солгала? Ты же, как я понял, в этом тоже не разбираешься.
- Я в ее рассказе вранья не почувствовал, - сказал я. - Да и не сможем мы это проверить в любом случае. Поэтому лучше думать, что все так и было, чем бесплодно ломать себе голову. А через шестьдесят пять лет я у нее спрошу.
- Как спросишь? - не понял он.
- Реальности не связаны, так что ее реальность из-за изменения нашей не поменяется. Поэтому точно в то же время возле ограды парка она опять будет стоять под падающим снегом. А я ее встречу с шубой и кульком вафлей. Наверное, мы туда придем вдвоем с Люсей.
- Хочешь прожить еще одну жизнь? - спросил он.
- Нет, - ответил я. - Если не получится и в этот раз, пусть все остается, как есть. От жизни тоже можно устать. В тот раз я был к этому близок, но не дошел до конца. В этот раз на еще одну попытку у меня просто не хватит сил.
Я не раз обдумывал свой первый разговор с Брежневым. Что он имел в виду, говоря о контроле? Явно не полиграф, о котором не имел никакого понятия. Тогда что? Аналитиков? Пусть попробуют поймать меня на лжи. Фактически я рассказывал всю правду, меняя лишь несколько фактов. С моей памятью меня никакой перекрестный допрос не поймает, да и не знают они толком, о чем спрашивать. Лежа под солнышком, я попробовал на всякий случай управлять сердцебиением. В небольших пределах это оказалось не проблемой даже без длительных тренировок. Этого было достаточно, потому что достоверно пойманным на лжи считался человек, у которого полиграф показывал изменение всех трех параметров.
Отдыхать в санатории был куда приятней, чем в "Сосновом", несмотря на то, что нашим номерам было далеко до палат главного корпуса. Поэтому мы были расстроены, когда на пятый день после завтрака все собрались и на двух машинах выехали в Симферополь. К нашему приезду в аэропорту уже стоял личный ИЛ-18 Брежнева. Люся летела самолетом первый раз и сильно волновалась, хоть и пыталась это скрыть. Я за свою жизнь налетал сотни три часов и не испытывал ни малейшего волнения, зная, что с этим самолетом ничего не случится. В салоне на сотню пассажиров их было не больше десятка. Полет прошел буднично. Люся прилипла носом к иллюминатору и так просидела до тех пор, пока не пошли на посадку. Тогда она откинулась в кресле и вцепилась в мою руку. Вот боялся ли я лететь первый раз? Кажется, да.
Самолет приземлился, погасил скорость и ушел в сторону от ВПП. Почти тотчас же подкатил трап, и прямо на поле выехали два ЗИЛ-а. В одну машину сел сам Брежнев, который показал нам на нее рукой. Помимо нас в салон сел Рябенко. Остальные охранники заняли второй автомобиль, и мы через отдельные ворота выехали с аэродрома.
- Давай домой! - сказал Брежнев шоферу, после чего повернулся к нам. - Будете сегодня моими гостями. Квартира у меня большая, так что не стесните. И жене будет приятно познакомиться с Людмилой. А завтра уже решим, где вы будете дожидаться родителей.
Глава 8
Мы, как ехали вчетвером, так и зашли в лифт. Александр Яковлевич надавил на кнопку четвертого этажа и через минуту мы уже входили в просторную прихожую квартиры Брежнева. Открыла нам его жена.
- Леня! - обрадовалась она. - А ну-ка покажись! Посвежел и похорошел, вот что значит море. Шура, проходите в комнаты, я вас накормлю обедом.
- Спасибо, Виктория Петровна, но я еще не голоден, - отказался Рябенко. - Сдаю вам мужа с рук на руки.
Он повернулся к двери, и она увидела нас.
- У нас гости? Что же ты молчал? Проходите, ребята. Неужели? Вы та самая Черезова, которая пела о матери? Леня, большего подарка ты мне не мог сделать! А Вика как обрадуется! А кто этот молодой человек? Кажется, я вас тоже где-то видела.
- Здравствуйте, Виктория Петровна! - поздоровался я. - Слава недолговечна, вот меня уже и не узнают.
- Иди в комнату, артист, - сказал Брежнев. - Берите вон там тапочки. Вика, эти молодые люди у нас сегодня переночуют.
- Пусть остаются хоть на неделю! - сказала жена. - Идите в гостиную. Вещи пока оставьте здесь. Я вам потом покажу, куда их поставить. Тебя ведь Людмилой зовут?
- Лучше Люсей, - ответила подруга. - А это Гена. Мы с ним вместе выступаем, а пою я его песни.
- Вот как! - сказала она. - Действительно, вы же пели вдвоем песню о войне. Только я тогда больше на тебя смотрела. У тебя было такое одухотворенное лицо, что слезы наворачивались на глаза!
Мы вошли в гостиную и осмотрелись. Что можно было сказать о квартире генсека? Особой роскоши я в ней не увидел, но была она... просторной. Пять комнат, из которых самая маленькая была не меньше нашей большой. В то время Галина жила отдельно, а Юрий с семьей вообще был в Швеции, так что мы их точно не стеснили.
- Садитесь на диван, - сказал Брежнев. - Можете включить телевизор. Сейчас пообедаем.
Мы послушно сели на большой диван, а Леонид Ильич ушел на кухню к жене. Почти тотчас же кто-то отпер входную дверь и зашел в прихожую.
- Куда тапки дели? - раздался девчоночий голос. - Бабушка!
Дверь кухни приоткрылась и из нее выглянула Виктория Петровна.
- Вика, у нас гости! - сказала она. - Возьми еще пару тапочек в тумбе. И иди в гостиную, там тебя ждет сюрприз.
Шлепая большими тапочками, в комнату зашла симпатичная девчонка лет тринадцати в легком платье.
- Ой! - сказала она, уставившись на меня широко открытыми глазами.
- Здравствуй! - сказал я ей. - Тебя Викой зовут? Я Гена, а это Люся.
- Я вас знаю, - ответила она. - Я все ваши песни слушала и книгу прочитала. Она у меня на полке стоит.
- И как книга? - спросил я.
- Не все понятно, но здорово!
- Дети, мойте руки и за стол! - позвала с кухни Виктория Петровна. - Уже все готово. Вика, проведи ребят.
Через несколько минут мы уже сидели в здоровенной кухне и ели густой и очень вкусный борщ со сметаной.
- Очень вкусно! - похвалила Люся. - У Гены мама такие же готовит. Поешь первого и уже наелся.
- У бабушки вы первым не отделаетесь, - предупредила Вика. - Второе тоже придется съесть. Вы к нам надолго?
- Погостят сегодня, а завтра куда-нибудь на время пристроим, - сказал ей Леонид Ильич. - Дней через десять в Москву переедут их родители, тогда уже будут жить дома.
- А вы нам что-нибудь споете?
- Можно и спеть, - согласился я. - Только без аккомпанемента совсем не то впечатление.
- Я сейчас возьму у соседей гитару! - вскочила Вика. - У Мишки есть.
- А ну немедленно сядь! - рассердилась бабушка. - Поешь, потом сходишь.
- Он не только песни пишет, - сказал Леонид Ильич, доедая первое. - На море меня смешил анекдотами. Я таких и не слышал, и рассказывать он их мастер! Расскажи что-нибудь, что еще не рассказывал.
- Знаменитый русский певец Вертинский, уехавший еще при царе, возвращается в Советский Союз. Он выходит из вагона с двумя чемоданами, ставит их, целует землю, смотрит вокруг и говорит: "Не узнаю тебя, Русь!" Потом оглядывается - чемоданов нет! И говорит: "Узнаю тебя, Русь!"
- Да, это про нас, - сказала Виктория Петровна, постучав по спине закашлявшегося мужа. - Только давай ты нам их расскажешь после обеда, а то сейчас еще кто-нибудь подавится.
- Виктория Петровна, может быть, не надо? - попытался я увильнуть от поедания котлет с рисом. - Честное слово, я уже наелся! И Леониду Ильичу вы не положили.
- Ему не нужно, - ответила она. - А вы растете. Если хочешь, положу меньше гарнира, но съесть надо.
После обеда мы поблагодарили хозяйку и вернулись на диван, а Вика умчалась к соседям за гитарой. Зазвонил телефон, к которому подошел Брежнев.
- Да, приехал, - сказал он. - Привез. Пока сегодня переночуют у меня, а завтра посмотрим. Да, конечно. Если хочешь, приезжай.
- Через полчаса подъедет Суслов, - сказал он, положив трубку на рычаг. Наверное, захочет с тобой поговорить. Может это даже и к лучшему: не придется вас завтра возить в ЦК.
Появилась Вика с гитарой.
- Спой "Все для тебя"! - попросила она.
- А ты об этой песне откуда знаешь? - удивился я. - Белорусское телевидение ее не убрало, когда показывали концерт в записи, а по центральному я ее не слышал.
- Ее по "Маяку" передавали, - пояснила девчонка. - А еще уже есть магнитофонные записи. У нас и мальчишки поют, но совсем не то.
- Вообще-то, это взрослая песня, - сказал я. - Поэтому она у твоих мальчишек и не звучит.
Гитара оказалась лучше моей, и настраивать ее не пришлось. Я спел заказанную песню, а потом мы исполнили весь свой репертуар.
- Все, - сказал я, возвращая Вике гитару. - Отработали не только первое, но даже второе. А, может быть, и на ужин хватило.
- До появления Михаила Андреевича еще есть время, - сказал Брежнев. - Поэтому расскажи еще один анекдот и можешь об ужине не беспокоится.
- Политический можно? - спросил я.
- Можно, - разрешил он. - Вика, живо иди относить инструмент!
Я думал, что девочка будет проситься остаться, но она беспрекословно вышла из квартиры.
- Пришел пастух в обком партии и говорит: "Дайте мне какую-нибудь высокую должность", - начал я рассказ. - У него спрашивают: "А почему вы к нам пришли за должностью?" Он им отвечает: "Потому, что в вашем партийном гимне поется: "Кто был никем, тот станет всем"" В обкоме ему и говорят: "Мы теперь поем другую песню: "Каким ты был, таким ты и остался"".
- Не вздумай рассказать такой анекдот Суслову, - отсмеявшись, предупредил Брежнев. - Он, конечно, тоже будет смеяться...
- Я заочно немного знаю Михаила Андреевича, - сказал я. - Поэтому ему бы этого не рассказал.
Прибежала Вика, которая прилипла сначала ко мне, а когда я ушел в одну из комнат вместе с приехавшим Сусловым, она переключилась на Люсю.
Суслов с самого начала держался настороженно, от него так и веяло подозрительностью, поэтому я тоже взвешивал каждое сказанное ему слово. Перед беседой со мной он ненадолго уединился с Брежневым, а уже потом позвали меня, а Леонид Ильич вышел.
- Так тебе восемьдесят лет? - начал он разговор.
- Я хоть и не женщина, но мне тоже столько лет, на сколько я выгляжу, - ответил я. - Мне лишь дали память прожитой жизни, стариком она меня не делает. Но и мальчишкой я себя не чувствую.
- Что ты обо мне знаешь? - спросил он.
- В отличие от Брежнева, о вас мне почти ничего не известно, - откровенно сказал я. - Хоть ваша роль в партии была велика, о вас потом писали мало. Я ведь в свою бытность мальчишкой никем из вас не интересовался. Это уже много позже, когда открыли многие архивы, пошли публикации. Но и тогда в основном интересовались ключевыми фигурами. О вас тоже писали, но мало. Идеолог партии, серый кардинал, друг Брежнева... Вам не понравилось то, что Брежнев подгребает под себя власть, но попытки ему помешать провалились: он вас переиграл. Но позже у вас, похоже, никаких противоречий не было. По отзывам вы с ним дружили. Еще была заметка о том, что вы преследовали часть интеллигенции, которая чересчур близко к сердцу приняла "оттепель" Хрущева. Еще я кое-что знаю о ваших детях.
- Что именно? - поинтересовался он.
- По Майе было написано, что она стала доктором исторических наук и специализировалась на Балканах. О сыне писали больше. Револий окончил институт, работал в КГБ, где дослужился до звания генерал-майора, потом стал директором НИИ радиоэлектронных систем. Позже работал в правительстве. У обоих были дети, но то ли я о них ничего не читал, то ли не помню.
- А как это согласуется с абсолютной памятью?
- А кто вам сказал, что она абсолютная? - возразил я. - Она у меня прекрасная, но это не значит, что я помню абсолютно все, да еще слово в слово. Очень много такого, что действительно так и помню. Но для того, чтобы вспомнить остальное, иной раз приходится долго настраиваться. Кое-что вспомнить не удается совсем. К счастью, такого очень мало.
- Ты сказал, что многое помнишь о Леониде Ильиче...
- С этим, пожалуйста, обращайтесь к нему самому, - сказал я. - Я ему обещал, что никому ничего не скажу, а обещания я держу. Все, что я знал, я ему рассказал, а что рассказать вам, он должен решать сам.
- А Машеров?
- Машеров получил от меня кучу тетрадей, которые я исписывал полгода. Там только даты с пояснениями о произошедшем. Отдельно шли тетради с описаниями достижений в науке и технике. Уже позже, когда жил в Минске, я составлял письменные ответы на заданные вопросы. Получалось ответить в лучшем случае на два вопроса из трех. Это были уточнения по первым шести годам, начиная с шестьдесят шестого.
- А почему отвечал не на все вопросы?
- Михаил Андреевич, - сказал я. - Я не Дельфийский оракул. Что мне попадалось в сети и вызывало интерес, я запомнил. И такого, слава богу, было достаточно много. Но не все тайны были открыты, да и не читал я всего. Я и вам на все вопросы не отвечу.
- А что ты так зажат? - заметил он.
- Как я, по-вашему, должен себя чувствовать, если меня допрашивает один из самых влиятельных людей страны, причем невооруженным взглядом видно, что он мне абсолютно не верит? С Леонидом Ильичом я себя держал совершенно иначе. Он мне поверил сразу, хотя у него было гораздо больше поводов для недоверия, чем у вас.
- С тобой будут постоянно работать, - сказал он, поднявшись с кресла. - И постоянно будут проверять. Поэтому будь к этому готов. Слишком важные вопросы будут решаться, опираясь на твои сведения. Обид здесь быть не должно. И твоя работа без вознаграждения не останется. Но вашу свободу некоторым образом ограничат.
- В Минске ее тоже ограничили, - сказал я. - Но не сильно. Я этого почти не почувствовал. Временами присматривали оперативники, по моей просьбе обучали самбо и заставили носить несерьезный ствол. Этажом ниже поселили следователя, который передавал мне вопросы и забирал ответы. Вообще вся связь шла через него, с людьми группы Машерова я встречался считанные разы.
- Оружие мальчишке? - удивился он.
- Я, между прочим, старший лейтенант, - сказал я. - А из выданной мне хлопушки отстрелялся не хуже оперативников. Правда, воспользоваться так и не пришлось, но это и к лучшему.
- Да, я забыл. Но все равно - это нарушение. Здесь охрана будет плотнее, думаю, тебе самому защищаться не придется. Но это мы еще обговорим с профессионалами. А вариант с соседом надо будет обдумать, возможно, так поступим и мы. Незачем привлекать к тебе лишнее внимание. С тобой, кстати, хочет побеседовать Келдыш. Знаешь о таком?
- Мстислав Всеволодович? Конечно, знаю.
- Возможно, придется консультировать еще и ученых. Конечно, не напрямую, а через посредников. О тебе знает только президент Академии. С тобой говорили об экстерне?
- Как только обживемся на новых квартирах, так и начну. Нужно все-таки с месяц посидеть за учебниками, чтобы нормально отчитаться за два класса.
- А что еще за ерунда с женитьбой?
- Почему ерунда? - сказал я. - Мы любим друг друга и хотим через год пожениться.
- Почему через год?