— Почти раскрыто, — с сомнением сказал Рауль. — Хорошо, пускай существует закрытое герметическое общество из бывших храмовников и скучающих от безделья дворян — ничего особенного, подобные братства всегда существовали. Взять Сорбонну, допустим: братства вагантов, решивших поиграть в секреты и мистику… Но зачем? Смысл?
— Тайненькое знаньице как движущая сила, — ответил преподобный. — Стремление возвысится над остальными и познать неведомое. Гордыня и тщеславие. Банально, верно? Но эти идиоты сами того не ведая спустили с цепи опасного зверя, ловить которого придется нам. Вермель, господин де Но, комтур Сигфруа де Лангр и прочие названные — лишь средняя прослойка, имен руководителей секты мы пока не знаем: назвать их обвиняемый не смог даже после клеймения раскаленным железом. Не посвящен. Мы незамедлительно начнем аресты — сержантов прево я отправлю в Бребьер сегодня: придется вновь обратиться за помощью к светской власти.
— Будет скандал. Суд над рыцарями–иоаннитами находится в исключительном ведении Ордена.
— Успокойтесь, ничего не будет: юрисдикция папского инквизитора охватывает все структуры Церкви включая госпитальеров — генерал орденской провинции не посмеет возразить. Кроме того, он далеко, в Париже, а что нынче происходит в столице мы не знаем — гонцов по–прежнему нет… Отправляйтесь к себе, я распоряжусь, чтобы францисканцы прислали повозку и братьев–инфирмариев, перевезти вашего подопечного в лечебницу. Кстати, чем он болен?
— Тяжелая горячка. Причина мне неясна.
— Пускай монастырский травник разбирается — вам сейчас будет не до милосердия. Ищите любые проявления магии в Аррасе. Самые незначительные. Обо всём подозрительном немедленно сообщать в коллегиату.
Поднялись наверх. Возле кельи преподобного ожидала монашка–клариссинка тотчас опознанная Раулем — сестра Фелициата.
— Она сбежала, — огорошила посланница аббатисы де Тернье. — Жанин Фаст сбежала утром — ушла из дормитория на рассвете, перед мессой, больше ее не видели. Приказано доложить лично вам.
Брат Михаил перевел взгляд на Рауля.
— Мне отчего–то кажется, что я знаю, где искать знахарку, — медленно сказал инквизитор. — Мэтр, поторопитесь на Иерусалимскую. Дай Бог, чтобы я не ошибся.
* * *
В доме несносно разило яблочным уксусом — ореада выполнила указания Рауля с полным тщанием. На столе пылают два десятка свечей из настоящего пчелиного воска: горят дольше, не коптят и запах приятный: прижимистая мадам Верене неожиданно расщедрилась.
— Не прогоняйте её, — мэтр не успел переступить порог жилых покоев и аптеки, как наткнулся на вдову. Стоит у дверного проема в своей любимой позе, сложив ладони над грудью. Взгляд холодный, однако не злой, как раньше. — В ней кровь Etxeko.
— Что? — не поняв, переспросил Рауль. — Какая кровь? Вы о чем, мадам?
В уютном полумраке аптечной залы был различим женский силуэт — это не служанка Юдифь и не прачка, забирающая раз в три дня белье.
Да, брат Михаил не ошибся — Жанин Фаст пришла в дом Рауля Ознара. Что заставило ведьму покинуть обитель клариссинок? Жанин там нравилось.
— Смерть, мэтр, — в который раз повторила ореада. — Поэтому она здесь.
— Вы, Древние, на самом деле человеческие мысли читаете? — окрысился Рауль, не знавший, что теперь и подумать.
— Не совсем так. Чувствуем силу мысли.
— Час от часу не легче…
— Пойдемте, мэтр. Дело совсем плохо. Вы должны сами увидеть.
Молчаливая Жанин замерла у длинной аптечной стойки, так же уставленной множеством свечей. Поприветствовала робким кивком. Рауль раздраженно отмахнулся — только тебя здесь не доставало, холопка! Тоже мне, королева Селена! В белом клариссинском платочке.
Решив оценить состояние господина барона — судя по словам вдовы Верене он на последней грани, надо бы поскорее священника позвать для глухой исповеди, — мэтр Ознар шагнул к низкой кушетке.
…И начал медленно отступать к дверям.
От леденящего кровь ужаса под грудиной сжался приторно–сладенький комок, заныло внизу живота.
Рауль непроизвольно остановился, будто завороженный взглядом василиска. Дыхание перехватило.
За время отсутствия мэтра слева под мышкой больного выросла опухоль размером с небольшое яблоко. Растянутая кожа ядовито–красная, стали видны сине–фиолетовые жилки вокруг.
Чумной бубон. Точь–в–точь такой, как описан в «Медицинской книге, посвященной Мансуру» великого араба Ар–Рази.
Гос–споди! Только не это!
— Боитесь? — Рауль не сразу осознал, что слышит голос мессира Жана де Партене. Оказывается, он в сознании. — Правильно делаете, мэтр…
— О… Откуда вы меня знаете? — заикнувшись выдохнул Рауль, плохо соображая, что происходит. Он физически чувствовал, как волосы встали дыбом в буквальном смысле этих слов. Ледяные мурашки по всему телу.
— Госпожа Матильда Верене рассказала… Вы аптекарь. Меня сюда привез какой–то крестьянин. Так?
— Да.
— Спасибо вам… Да подойдите же, пока бубон не изъязвился опасность минимальна. Простите, говорю сбивчиво — жар отступил, но скоро опять начнется ухудшение. Если вы не поможете.
— Вы лекарь, шевалье? Изъясняетесь как лекарь.
— Нет, но кое–что об этой болезни знаю. У вас и у меня есть шанс… Если, конечно, прислушаетесь… Сорбонну заканчивали?
— В том числе, — уклончиво ответил Рауль. Пересилил себя, взял табурет, присел рядом. Машинально перекрестился. — Где вы заразились?
— Наверное в Лане или Фринуа… А может еще раньше, в Реймсе — там совсем худо, мрут тысячами. Пытался уйти на север, опоздал… Cito, longe, tarde, правильно?
— Помолчите, вы слишком слабы. Дайте посмотреть.
Шевалье де Партене, барон де Фременкур, даже сейчас, будучи пораженным безусловно смертельным недугом, выглядел человеком… Как бы это сказать? Здоровым человеком он выглядел. Рауль мысленно извинился перед самим собой и уважаемой медицинской наукой за столь абсурдную формулировку, но подобрать более подходящей не сумел.
Кости не искривлены, грудная клетка развита на зависть, избежал оспы.
Два шрама — один на животе справа, еще один на плече, — раны зарубцевались аккуратно. Судя по белым точечкам на коже, были зашиты, что способен сделать только образованный лекарь. Никаких признаков поражений кожи, ногтей или, упаси святой Лазарь Вифанийский, проказы.
Ох ты ж беда, второй бубон набухает — на бедре, ближе к паху. Еще не такой красный, как возле груди, но…
Жан де Партене умрет. В ночь или завтра утром.
Стало ясно, что подразумевала ореада говоря о «запахе смерти», которую барон де Фременкур несет в себе.
— Опять начинается, — появился озноб, на лице проступили капли пота. — Горячка. Знаете мэтр, я использовал когда–то… До приезда во Францию… Использовал одно снадобье. Арабское. Теоретически, я не должен был заболеть чумой, но природу не перехитришь, другой souche de Yersinia pestis , Stammen…
— Простите? Это на немецком? Или германизированная лытынь?
— Неважно… Плохо соображаю, лезет на язык всякое. Долго объяснять. Потеряю сознание — конец. Всё равно иммунитет есть, должно помочь…
— Что? — Рауль окончательно утерял нить разговора.
— Слушайте, слушайте, не перебивайте. Где мой конь?
— В конюшне госпожи Верене.
— Пусть принесут седельные сумы… Точнее одну, с двумя замками–застежками в виде голов единорога. Потом объясню.
Мэтр беспомощно взглянул на ореаду. Та кивнула и быстрым шагом направилась к выходу во двор дома.
— Разговаривайте со мной, не дайте уйти в беспамятство…
— Хорошо. Вы рассказывали о чуме.
— Да, верно… Бубонная форма. Протекает гораздо мягче легочной, можно вылечить. Вскрывали когда–нибудь гнойники? Abscessus?
— Случалось. Удачно.
— Замечательно. Всё то же самое: разрез по бубону, осторожно выдавливаете гной наружу, иссекаете ланцетом загнившую плоть. В доме есть spiritus vini? В Италии умеют делать спирт лет двести как, называют дистиллят «aqua vitae».
— Точно нету, — покачал головой Рауль, знакомый по Нарбонне с ломбардскими продуктами перегонки хлебного вина, исключительно крепким алкоголем. — Зачем?
— Крепкий уксус? Эссенция? Чувствую запах.
— Уксуса много, едва не половина бочки.
— Еще лучше… Я буду руководить, вы — делать. Поняли?
— Что именно делать?
— Сначала выгоните женщин. Когда вскроется бубон, тут будет столько чумных палочек, что хватит на всё королевство. Потом обеззаразим.
— Палочек? — мэтру показалось, что Жан де Партене бредит. — Вы о чем?
— Я останусь, — неожиданно твердо сказала Жанин Фаст, доселе не проронившая ни слова. — Должна. Это наше бремя, людское…
— Да о чем вообще ты говоришь, дура! — взъярился Рауль. — Это ЧУМА!! Какое, к чертовой матери, бремя?
Жанин испуганно отпрянула. Никакая она не королева Селена. Забитая деревенская девка.
— Оставьте девушку, мэтр, — пробормотал барон де Фременкур. — Скорее всего она не успела заразиться. Именно Жанин заставила меня очнуться — ее голос я слышал из темноты. Какое–то психическое воздействие, у вас во Франции еще умеют…
— У нас? — обернулся Рауль, насторожившись. — А «у вас» — это где?
— Очень далеко. Выживу — расскажу. Может быть.
Явилась вдова Верене, сопровождаемая Одоном — слуга тащил три объемистые сумы, снятые с чубарого. Осторожно положил на пол в уголке. Повинуясь жесту хозяйки убрался вон.
— Раскройте сумку с единорогами, там на дне… Железная коробочка, — у барона появилась одышка, начал глотать слова. Пот лил в три ручья. — Попить дайте.
Жанин подхватила со стойки ковш с отваром липового цвета и медом, поднесла к губам его милости. Барон выпил сколько смог.
Странненькая у шевалье де Партене поклажа. Замочки на суме опять же швейцарские, из Тургау — чтобы отпереть пришлось найти в кармашке пояса замысловатый ключик.
Поверх лежит замотанная в промасленную телячью кожу кольчуга — очень легкая, из неизвестного Раулю светлого металла. По виду смахивает на серебро, только стократ прочнее. Кольца не запаяны и не проклепаны, а кажутся цельнолитыми — потрясающе! Как, спрашивается, их соединяли?
На более крупных звеньях составлявших воротник кольчуги едва различимая гравировка латинскими буквами: «ThyssenKrupp AG». Что обозначает — неизвестно. Имя мастера или знак цеха?
Несколько непонятных приспособлений, одно похоже на соединенные гибкой рамкой коротенькие и толстые трубки с отливающими сине–зеленым цветом полированными стеклами внутри. Рауль поднес трубки к глазам, с изумлением увидев в стеклышках мадам Верене, только очень–очень маленькую, размером с муху. Отложил.
Вот она, железная шкатулка! Мессир Жан, прислеживающий за действиями мэтра указал отбросить задвижки под крышечкой и отпереть.
Новые чудеса. Внутри лежали упакованные в прозрачную пленку, наподобие бычьего пузыря, инструменты. Вот вроде бы ланцет — самый привычный, только ручка стальная, а не деревянная.
Миниатюрные клещи. Щипчики. Ножницы. В прозрачных конвертах с синей, зеленой и красной полосами цилиндрические предметы с поршнем и иглами.
Что это такое?
— Теперь слушайте меня очень внимательно, Рауль Ознар, — через силу проговорил барон. — Возьмите пакет с красной линией и надписью по–латыни «Streptomycin». Сорвите пленку… Да, именно так. Подайте мне, я покажу как надо делать.
Барон де Фременкур сорвал с прикрепленной к цилиндру иглы колпачок, отбросил в сторону. Вонзил острие себе в бок, в косую мышцу живота, надавил на поршень.
— Это должно помочь… Сделайте то же самое себе, мадемуазель Жанин и мадам Верене.
— Мне не надо, — сказала ореада. — Одону сделайте, он человек.
— Что это такое? — отозвался Рауль.
— Снадобье… Арабское, как я говорил. Должно хватить на всех… Давайте, не робейте! Можно в бедро, можно в плечо… Видели как я показал?
— Видел. Но… Девица Фаст не посмеет обнажать тело при мужчинах! Нельзя. Это богопротивно.
— Шевелитесь же, балбес! Иначе умрут все!
* * *
Рауля трясло.
Колотило так, что ложку ко рту не поднести. Не от страха, нет. От чувства полнейшей безысходности. Ощущения тупика. Окончательного и бесповоротного.
Ореада, — проклятая нелюдь, мамашу ее через три колена! — принесла мэтру ужин. Готовила сама, поскольку прислугу спешно отослала домой.
Овсяная каша на воде — добавлено коровье масло, выварка чеснока и листочки мяты. Ломтики скоромной рыбы–тунца и местный изюм — высушенные ягоды зеленого винограда, добавляющие кислинки. Суховатый зимний хлеб — мука уже не та, что после урожая.
Кушайте, мэтр. Вам нужно покушать.
Напротив Рауля сидела девица Жанин. Осторожно отламывала от теплого ржаного каравая по кусочку, отправляла в рот. Смотрела так, будто что–то прилюдно украла. Если бы не мадам Верене, не притронулась бы к еде — боялась.
Надо же, сбежать из монастыря не испугалась, а тут корчит из себя покорную рабыню! И все–таки что–то…
Что–то уникальное, загадочное, в девице Фаст есть — она не такая как все. Кровь Древних, как утверждает ореада? У людей и Etxeko может быть общее потомство, это неоспоримо доказано…
Вкус каши почти не чувствовался — от уксусных паров едва не слезились глаза и слегка першило в горле. Таинственный господин Жан де Партене заставил вымыть разведенной водой эссенцией всю аптеку и жилые комнаты, а оставшиеся после резекции бубонов пропитанные сукровицей и желтым гноем бинты приказал немедленно сжечь на жаровне.
К облегчению мэтра Ознара хирургия прошла успешно — барон не шутил, вскрыть бубон оказалось не сложнее, чем банальный фурункул. Вновь не обошлось без странных капризов мессира Жана: он настоял, чтобы Рауль и девица Фаст повязали на лица, закрывая рот и нос, тряпичные полоски пропитанные самым крепким brandwijn, «жженым вином», популярным на севере Франции фламандским продуктом перегонки вина из Пуату. Для чего — умолчал.
Двойной надрез ланцетом в виде буквы «Х», удалить мертвые ткани, поставить дренаж — шелковую ленточку, один конец которой остается в ране, второй выводится наружу. Точно как рекомендовал в своих трудах Клавдий Гален, придворный врач римского императора Марка Аврелия. Поверх — не тугая повязка из чистого льна.
Было больно, но барон терпел стиснув зубы.
— У вас прекрасно получилось, — сказал он Раулю по окончанию действа. — Наверное ощущения субъективные, но мне стало полегче… Спать хочется.
— Так спите, сударь.
— Боюсь одного: не проснуться.
— На все Божья воля, шевалье… Позвать кюре для причастия?
— Там, откуда я родом говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. Могу я попросить вас об одолжении, мэтр? Если вы уцелеете в этом вселенском кошмаре…
— «Вселенский кошмар»? — переспросил Рауль. — Мрачное определение. Вы явно знаете о происходящем больше меня.
— Да, верно. Европа стоит на пороге невиданной в истории системной катастрофы… Собственно, мы уже переступили порог. Катастрофа началась, она происходит прямо сейчас, у нас на глазах, только не каждый способен оценить масштаб.
— Вы говорите непонятно, — ответил мэтр Ознар, посчитав, что у господина барона снова помутился разум. — Отдохните, я подойду к вам после заката.
— Остановитесь, мессир. Дослушайте. Просьба самая невинная. Случись я умру, в одной из сумок, — та, которая с тиснением на крышке, — найдете тубусы с документами… И деньги, больше тысячи венецианских цехинов чеканки дожа Франческо Дандоло, чистейшее золото… Цехины возьмете себе. Бумаги отправьте в Париж, мост Менял, торговый дом Любекской Ганзы, господину Карлу Вельзеру или его помощникам. Приложите сообщение, что барон де Фременкур скончался от чумы… Там разберутся. Обещаете?
— Я не собирался обыскивать ваши сумки в любом случае! — оскорблено сказал мэтр. — При вашей возможной смерти передам поклажу и деньги прево Арраса, как представителю закона короля!
— Простите, если обидел… Неправильно сформулировал. Вы благородный по рождению, человек чести. И все–таки — обещаете?
— Хорошо, слово наследника Вермандуа и Ознаров, а крепче этого слова только сталь, — кивнул Рауль, подумав о том, что мессир Жан или трудится на какую–то из тайных служб (предположений множество — от королевского сенешальства, до «Kataskopia», византийской разведки, о которой ходит немало устрашающих легенд!) или, что вполне возможно, выполняет деликатные поручения уважаемых купцов Ганзы, сопряженные с не меньшим риском. — Обещаю.