— Подождите, я переоденусь, — бросил преподобный, на миг задержавшись у двери своей кельи. — Нехорошо расхаживать по обители в мирском и вводить этим прочих в искушение… Мокрый плащ оставьте, его высушат.
Вернулся брат Михаил на удивление быстро, приняв обычный облик — шерстяная ряса плотной белой шерсти с черным плащом и откинутым на спину капюшоном.
— Готовы, мэтр? Не стану вам напоминать, что все увиденное здесь должно остаться в наистрожайшей тайне. Упаси Господь, слухи поползут…
— Уже поползли, — сказал Рауль. — Между прочим, Гозлен из «Трех уток» настоятельно просил донести до вашего слуха, что в городе беспокойно.
— Да? Готов выслушать его претензии к Трибуналу… Нам сейчас по коридору направо и вниз. Прихватите факел со стены, придется спуститься в переход к Речной башне, а там темно и крысы. Крыс не пугаетесь?
— Это не самое страшное в тварном мире.
— Верно замечено, мэтр.
* * *
… — И что на это скажет бакалавр Нарбонны? — преувеличенно спокойным тоном осведомился брат Михаил. — Видели хоть раз что–либо подобное?
— Не видел, — твердо сказал Рауль, стараясь подавить тошноту подкатывающую к горлу. — Однако, слышать и читать приходилось… Какая гадость!
Огромным преимуществом Речной башни, возвышавшейся над руслом Креншоны была полная изолированность: с соседними бастионами Льевен и Гарвель ее не связывали проходные галереи, вход внутрь был только один — через подземный ход со стороны доминиканского монастыря. Бойницы заложены скрепленным раствором булыжником.
Идеальная тюрьма, каменный мешок выбраться из которого невозможно, особенно учитывая надежные металлические решетки трижды перегораживавшие узкий тоннель, ведущий от обители к старинной цитадели.
Можно только позавидовать крепости духа трудившихся в Речной башне доминиканцев: обычный человек в лишенном солнечного света ледяном узилище быстро спятит. Такое, впрочем, случалось — со времен первого графа Артуа Роберта сюда отправляли наиболее опасных злодеев и недругов его светлости. Хватало нескольких месяцев заточения чтобы человек сошел с ума и отправился в мир иной: сырость, спертый воздух, тьма и холод делали свое дело безупречно.
При старой графине Маго д’Артуа Речную башню передали в ведение братьев–проповедников, отстроивших рядышком свой монастырь. О жуткой тюрьме надолго забыли: раз в год наезжавший в Аррас Трибунал из Амьена приговаривал обвиняемых или к публичному покаянию в санбенито (это в основном), или сразу к костру (всего два прецедента за сорок лет), нужда в тщательно охраняемом пенитенциарии отпала. Но чрезвычайный посол Святого престола Михаил Овернский приказал распечатать вход, смазать замки и подготовить башню к возможному появлению самых неожиданных постояльцев.
— Сообщения о неблагочинии и до крайности подозрительных событиях в окрýге начали поступать в Париж и Авиньон в конце минувшего лета, — неторопливо говорил преподобный, поглядывая вниз — в страшную квадратную яму с гладкими стенами выложенными базальтом, выкопанную в основании Речной башни. — Поначалу от доносов отмахивались, отправляя письма по прямому назначению — в нужник. Не бывает ничего подобного, вот и весь сказ! Пьяные фантазии безграмотных провинциалов — с прокисшего фландрийского пива и не такое привидится. Насторожиться заставила депеша схоластика у базилики Сен–Вааст Бенедикта Отрингенского — все–таки ученый клирик, клюниец, а не грубый торгаш, с трудом выписывающий два слова на пергаменте…
Нечто , обитавшее в ямине, тонко заскулило и сделало очередную попытку вырваться — звякнула цепь.
— В октябре Парижский капитул отправил в Артуа опытного брата–мирянина, — продолжил Михаил. Ознар понимающе кивнул: «братьями–мирянами» именовались агенты инквизиции, не принимавшие пострига и обетов, выдававшие себя за обычных путешественников или купцов. — Проверить, приглядеться, собрать достоверные сведения. После обстоятельного доклада нашего человека священной канцелярии у кардинала Пьера де Бофора кровь к голове так прилила, думали удар хватит. Тут у авиньонских бездельников, извините за вульгарность, случился приапизм усердия — в панике начали искать того, кто поедет на север и искоренит чертовщину.
— Нашли, разумеется, быстро, — проговорил Рауль. — Это были вы.
— Смиренно пытаясь избегать греха гордыни скажу, что я раскрыл дело оборотня из Виварэ, отправил на костер люцифериан в Альби и загнал серебряный гвоздь в сердце Бриансонского кровососа — слышали, наверное?
— Святой Дионисий, — мэтр перекрестился. — Любой, кто интересуется маг… э–э…
— Магией, — мягко подсказал брат Михаил. — Называйте вещи своими именами, вас никто за это не упрекнет и не накажет. Значит слышали, истории громкие, что говорить. Существенный опыт был, а поскольку в конгрегации Римской инквизиции я пользуюсь репутацией пускай и не слишком разборчивого в средствах, но удачливого авантюриста от доминиканского ордена, кардинал Бофор долго не раздумывал. Одно стало ясно сразу: без помощи Нарбоннской школы не обойтись — ни я, ни прочие следователи папского Трибунала талантами к волшебству не обладаем. Надеюсь, я не ошибся в выборе… Итак, мэтр. Что это за безобразие? Ваши соображения?
Преподобный зыркнул на застывших в молчании дюжих монахов, присматривавших за Речной башней. Те поняли высокое начальство без слов и зажгли дополнительные факелы, позволившие Раулю как следует рассмотреть обитателя ямы.
Несомненно, оно когда–то было человеком. Судя по степени разложения плоти умер седмицы полторы назад — вонь над узилищем поднималась жутчайшая. Мужчина, видимо средних лет, тридцать или около того. Свалявшиеся в колтуны соломенные волосы указывают на фландрийское или норманнское происхождение, значит местный житель.
Гозлен из Эрмавиля намедни описал тварь вполне достоверно: натуральнейший живой мертвец. Скорее всего погиб от удара мечом или топором пришедшимся на ключицу и правое плечо — конечность держится только на связках, разрубленные мышцы давно начали гнить.
Левый глаз жемчужно–белесый, как у всякого покойника, вместо правого зияет провал — выбит или выклеван птицами. Отслоившаяся кожа на лице висит отвратительными лохмотьями, обнажая коричневые зубы. Остатки сопревшей одежды принадлежат низшему сословию — крестьянин или небогатый ремесленник, сразу не определишь.
По большому счету, ему самое место в могиле, но проклятущая тварюга уверенно держится на ногах, дергает уцелевшей рукой за тяжелую цепь, которой ее приковали к стене и издает леденящие кровь звуки — булькает, шипит, подлаивает.
Кромешный ужас.
— Как вы его поймали?
— Просто, — пожал плечами инквизитор. — Накинули мешок, стянули ремнями, засунули в клетку. Резвостью он не отличается. Очень неуклюж.
— Никого из братьев не покусал и не поцарапал? — насторожившись спросил Рауль.
— Избавил Господь.
— Экзорцизм?
— Безусловно. Вселение адского духа в мертвые тела описано, но это — другое. Обряд изгнания демонов был проведен со всей тщательностью. Безрезультатно. Святая вода и реликвии так же не помогли, хотя это действенный метод — пользовался неоднократно.
— Должен вас огорчить, — развел руками Рауль. — Магии я не чувствую. Ни единого следа некромантии и чернокнижия. Наверное, мне помогли бы кое–какие редкие периапты, но…
— Составьте список. Вам доставят всё необходимое.
— Даже так?
— Вы трудитесь с инквизицией, мэтр, — улыбнулся брат Михаил. — А у нас очень широкие возможности. Насмотрелись? Вернемся в обитель. Слышите, звонят? Время вечерней трапезы, а после я постараюсь ввести вас в курс дела. Дело, замечу, сложнейшее — аналогов не упомню… Ну так что, я вас купил?
— Купили, ваше преподобие, — признал Рауль. — Я с вами.
Глава вторая
В которой происходит чудесное исцеление от женского бесплодия, у Рауля появляется запретная книга, а домовой по имени Инурри пьет бургундское вино
Аррас, графство Артуа.
15–25 февраля 1348 года.
Ночевка в монастыре отдохновения не принесла — дормитории не отапливались, в келье холодно, тонкое одеяло от сквозняков не спасает. Да и как заснешь после эдаких невероятных новостей?..
Дважды в ночи слышался стенающий вой, приглушенный толстыми стенами Речной башни и общежития братьев–доминиканцев — устрашающее нечто выказывало недовольство заточением. Безвестная тварь, заместившая душу умершего человека и захватившая его тленное тело, ныла и причитала, словно требуя освободить ее от оков плоти.
Михаил Овернский на обратном пути из башни в обитель рассказал, что вчера опыта ради пальнул в мертвеца из самострела, тяжелый стальной болт прошел навылет, не причинив страшилищу самомалейшего вреда. Похоже, избавиться от ожившего кошмара можно будет единственным способом: сжечь. Но сначала все–таки необходимо выяснить, что же оно такое и откуда взялось…
— Это невыносимо, — продрогший мэтр Ознар отбросил серую фланель и поднялся с жесткого ложа. При свете чахлой свечки нашарил сапоги, валявшиеся на заиндевевшем каменном полу. Только что колокол собора отбил час Бдения, следовательно полночь давно миновала. — Достаточно один раз остановиться в монастыре, чтобы навсегда почувствовать отвращение к постригу, как способу спасти душу…
Согреться можно было только в поварне, а это соседнее здание. Хочешь не хочешь, а придется вылезать на мороз.
Страдания в неудобной келье были щедро вознаграждены — огромная кухня озарялась пламенем сразу пяти очагов. Завтрак подают в трапезную после Утрени, сейчас два десятка служек крошили репу, листья салата, редиску и морковь, чистили рыбу, старшие повара из числа монахов возились с битой птицей и свиными окороками: наступал скоромный день, разрешено вкушать мясо.
— Да вы синий весь, сударь, — констатировал очевидное начальствующий над поварней брат Чезаре из Шатийона. — Садитесь к огню… Эй, Люка! Горячего вина с медом господину! Шевелись, бестолочь!
Седой Люка принес кружку — классический типаж монастырского слуги, явно из холопов, всю жизнь прожил при обители, угождая благочестивой братии. Обычные крестьяне принадлежащие ордену могли ему только завидовать: всегда сыт, одет, крыша над головой.
— Скверная ночка, — гудел дородный брат Чезаре, одновременно потроша утку. — Звонарь приходил перекусить остатками вчерашней трапезы, сказал, что с колокольни видел сполохи молний на севере — дурной знак, гроза зимой…
— На каждом шагу дурные знаки, — просипел Рауль, сжимая в ладонях кружку. Озноб прекратился, по жилам разливался приятный жар, переданный вскипяченным сладким бургундским, куда щедро добавили не только мед, но и цедру с драгоценной корицей. Изобильно живут последователи святого Доминика. — Еще вой этот жуткий…
— О Речной башне братьям говорить запрещено, — понизил голос повар. — Лучше вот отведайте пирога с яблоками и мочеными ягодами, еще теплый…
Запрещено? Все правильно, Михаил предупреждал, что пустословство и болтовщина касательно хода расследования будут пресекаться самыми строгими мерами — сведения о деле не должны утечь за стены коллегиаты! Людям и так страшно.
Рауль лишь кивнул и замолчал. Было о чем поразмыслить.
* * *
…Итак, Тьерри де Го, он же брат Михаил, принявший сан и инвеституру в Сен–Дье д’Овернь четырнадцать лет тому. Кто же он на самом деле?
Известно, что учрежденный папой Иннокентием III в 1215 году Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium — «Святой Отдел расследований еретической греховности», — изначально предназначался для защиты Матери Церкви и паствы от злостных и сознательных отступлений от догматов веры.
В те времена процветало альбигойство охватившее весь юг Франции и проникшее в Италию, процветали манихеи, донатисты, богомилы и еще десятки лжеучений — распространявшееся зловоние ереси дóлжно было искоренить любыми методами! Меньше чем за столетие инквизиция остановила казавшуюся всесокрушающей волну умственной проказы, разгромив катаров Лангедока, «апостольских братьев» ересиарха Дольчино и многие другие культы. Но оставалась иная опасность, ничуть не менее, а скорее и более зримая и вещественная.
Священный Трибунал занимался не только диспутами с отступниками, возвращением паршивых овец в стадо и борьбой с греховным вольномыслием — в этой области трудились интеллектуалы–богословы, способные переспорить и переубедить хоть самого дьявола. Кроме «гниения разума» существовала вполне материальная угроза — вредоносное колдовство, реликты казалось бы давно исчезнувшего язычества, выражавшиеся в уцелевших с незапамятных времен кровавых культах, и, разумеется, чудовища — обладающие плотью и кровью создания, о которых к ночи лучше не упоминать.
Существует множество версий о происхождении Monstrum — воплощенные демоны преисподней, так называемые «серые ангелы», низвергнутые Господом с небес в сотворенный мир за то, что они не вступили в битву с восставшим Люцифером, предпочитая дождаться победы одной из сторон, заблудившиеся во времени осколки сгинувших языческих миров? Точно не знал никто.
Тем не менее чудовища существовали — обитатель Речной башни тому яркое доказательство, — однако к ним вряд ли относились сравнительно безобидные артотроги вроде домовых (строптивых малышей Нарбоннская школа считала кем–то вроде полуразумных животных), бесплотные духи–фамилиары (эти как раз более всего подходили под определение «серых ангелов», лишенных райской благодати) или далеко не всегда доброжелательно настроенные по отношению к человеку «хранители» девственных лесов, озер или топей. Последних Рауль несколько раз встречал вживую — существа тяжелые в общении и обладающие скверным характером, но знающему магу защититься от них не трудно…
«Настоящими» чудовищами были твари наподобие упомянутого братом Михаилом оборотня из Виварэ — в Маржеридских горах на юге Франции издавна ходила страшненькая легенда об охотящемся на людей гигантском волкоподобном звере размером чуть не с корову. Появлялся оборотень редко — раз в пятьдесят или семьдесят лет, — несколько месяцев разбойничал в Жеводане, Виварэ и окрестностях Сен–Лиона, после чего снова исчезал на десятилетия…
И надо же, именно Михаилу Овернскому удалось четыре года назад загнать монстра в ловушку!
Охота продолжалась с мая по ноябрь, наводящий ужас на всю провинцию ликантроп пал, а его голову отвезли в Париж — показать королю Филиппу VI. Останки зверя тайно уничтожили: инквизиция не допустила, чтобы кости, шерсть и внутренние органы растащили на амулеты и ингредиенты для магических декоктов, и была права: в Нарбонне эту историю бурно обсуждали все посвященные , желая заполучить хоть один волосок со шкуры волшебного существа! А в том, что зверь из Виварэ был именно волшебным , никто не сомневался.
Вывод: его преподобие трудится в Sanctum Officium на поприще абсолютно практическом: venator monstris, охотник за чудовищами. Что сразу объясняет «странности» папского инквизитора — недопустимое уставом доминиканцев переоблачение в мирской костюм, заметное пренебрежение делами сугубо духовными в пользу грубого утилитаризма, вольности в оценках граничащие с порицаемым свободомыслием и просто–таки невероятная терпимость к потенциальному подозреваемому — да, алхимия есть наука почтенная и как выразился брат Михаил «ненаказуемая», но магия?..
Он знает об авиньонской афере с библиотекой кардинала — другой сразу бы отправил Рауля Ознара в подвал на следствие, — а этот лишь отозвался о его высокопреосвященстве Перуджийском с ясно выраженными презрением и неприязнью.
Михаилу Овернскому многое позволено. Почему? Да потому, что таких как он — единицы. Знатоков опасного ремесла ценят: вряд ли ожиревшие от праздности куриальные прелаты выйдут один на один против оборотня из Виварэ.
Преподобный вышел.
Результат общеизвестен.
* * *
— Вот вы где, — Михаил потрепал задремавшего Рауля по плечу. — Я так и думал, монашеская аскеза изнеженному дворянину по нраву не придется. Светает, метель утихла. Кажется, день будет солнечным, впервые с окончания адвента.