Полковник говорил, а Гаор слушал и, к своему ужасу, понимал. Строго по закону, не дотронувшись до него и пальцем, отец с Братцем убивали его. Превращали в ничто, в пыль, в раба.
Закончив свою речь, полковник по-прежнему равнодушно сказал.
- Вы можете ознакомиться с документами, - и сделал приглашающий жест к маленькому столику в углу, на котором лежала папка в тёмно-красной, цвета запёкшейся крови, обложке и стопка книг, а рядом стоял простой жёсткий стул.
И подчиняясь этому жесту, он подошёл к столу и сел. Открыл папку.
Заявление отца, справки, запросы, подтверждения, ссылки.
Гаор читал. Лист за листом. Послушно следуя указаниям, открывал лежащие рядом тома законов, толкований и комментариев. И каждое слово, цифра, дата навечно отпечатывались в памяти. Вот чувств не было, никаких, и мыслей. Как автомат, читал, понимал, запоминал. Всё по закону. А если бы он был неграмотным? Ему бы прочитали всё это вслух? Наверное. Когда он прочитал всё до последнего листка и пояснения и выпрямился, полковник сказал.
- Вы имеете право на один телефонный звонок. Будете звонить?
- Да, полковник, - твёрдо ответил Гаор онемевшими как от удара, но послушными губами.
- Можете звонить. - И вдруг человеческое: - Жене?
- Я не женат, - машинально ответил он и спохватился, что в редакцию могут и не разрешить.
Но полковник только кивнул.
- Разумно, - и показал на другой столик с телефоном.
Он перешёл к этому столу, набрал номер редакции. Трубку сняли сразу.
- Кервин? Это я.
- Гаор? Где ты?! Что с тобой?
- Я в Ведомстве юстиции. Молчи и слушай, - ему не сказали, что телефон прослушивается, но он и сам не такой дурак, сейчас главное - не подставить ребят, даже ненароком. - Возьми Большой Кодекс, Кервин. Пятый том, - и стал называть намертво впечатавшиеся в мозг номера, годы и статьи. - Кервин, успеваешь?
- Гаор, они давно устарели.
- Они не отменены. Всё строго по закону.
- Гаор... подожди... сейчас, мы скинемся, объявим подписку, сбор...
- В свободной газете работают только свободные люди, - отчеканил он.
Кервин молчал, и он слышал его тяжёлое дыхание. Что же сказать напоследок? Чтобы поняли.
- Кервин, ты не воевал и не знаешь. Когда прямое попадание, то не остаётся ничего. А остальные встают и идут дальше. Меня больше нет, это прямое попадание. Всё. Всем привет и... - Гаор почувствовал, что сейчас сорвётся, и положил, почти бросил трубку на рычаг.
Когда он обернулся к полковнику, тот сидел в прежней позе, и на его аккуратно выбритом лице было прежнее выражение равнодушного спокойствия. Так же спокойно полковник нажал кнопку звонка.
- Вы хорошо держитесь, - вдруг услышал он тихие и почти человеческие интонации. - Я читал ваши статьи, Гаор Юрд, мне жаль, что их больше не будет. Я обещаю вам, что всё будет строго по закону.
Гаор не успел ответить. В кабинет вошли двое в форме законников, но без знаков различия. На него надели наручники, и повели на предварительную обработку. Будущего раба надо подчинить, сломать его волю, подавить сами мысли о сопротивлении. Но, не нанося увечий. Потому что калека не нужен. Раздели догола, избили, вернули рубашку и брюки, снова избили, сфотографировали, избили, взяли отпечатки пальцев, избили, взяли кровь на анализ и пропустили через полный врачебный осмотр, избили. Однако до чего умелые ребята. Всё тело болит, шевельнуться страшно, а врач всегда подтвердит: практически здоров. И вот камера. Темнота, пустота, одиночество. Не отдых, а продолжение обработки. Сначала он старался не кричать, потом понял, что бесполезно, а с криком на выдохе легче терпеть. Молчать на допросе надо, а здесь хоть молчи, хоть кричи, хоть ругайся, хоть умоляй... не люди, а машины. Прикажут - забьют, прикажут - помилуют. Уж на что сержанты лютые попадались, да и... всякое бывало, но такого... машина. Государственная машина. Асфальтовый каток закона... Кервин забракует. Гаор вдруг почувствовал, что улыбается...
...Обработка длится от суток до недели, в зависимости от состояния обрабатываемого. Смещение суточного ритма входит в неё как средство ослабления воли. Скудная еда через неравные промежутки времени, то разгорающийся, то гаснущий свет. Интересно, а эту инструкцию, зачем ему дал прочитать полковник? На прогулку не выводили ни разу, еду всовывали в специальную щель под дверью, ни голоса, ни лица надзирательского. Прочувствуй, что ты никто и никому не нужен, и будь благодарен за глоток воды и кусок хлеба. Постоянный холод, вонь от параши в углу, три шага в длину, два в ширину, окна нет, лампочка над дверью в почти не выступающем над стеной колпаке, матовом от впаянной в стекло частой сетки. На щеках зудит отрастающая щетина. О бритье забудь навсегда. Волосатые дикари-рабы и гладкокожие господа избранной расы, полукровки - щетинистые. Да, за пятьсот с лишним лет все так перемешались, что бреются теперь поголовно. Кроме преступников и рабов. Всё по правилам. На торгах он будет смотреться настоящим рабом-полукровкой. Всё по правилам...
...Смешно, но он был даже рад, что отец не пришёл на его выпуск. Вручение удостоверений, речи "отца-командира", командиров и преподавателей, ответные речи от выпускников обоих отделений держат отобранные и проверенные курсанты, хотя нет, они уже получили свои первые знаки младших лейтенантов на офицерском и аттестованных рядовых на солдатском - ну, для полукровок-бастардов это весьма неплохое и многообещающее начало, всё равно выше старшего сержанта ни один из них не поднимется, кровь не пустит - все эти речи можно не слушать, а стояние в строю периоды подряд никого не смущает: привыкли. Он и не слушает. А родителей почти ни у кого на их курсе нет, те, что толпятся и сидят под навесами на скамьях и креслах, - это с офицерского отделения, где младшие сыновья, а то и наследники. Но выпуск общий - для демонстрации армейского товарищества, залога единства и прочей бодяги. В самом деле, у них были и общие занятия, особенно полевая практика, и кое-какие мероприятия, он многих знает в лицо, сумел не нажить врагов, друга, вот жаль, отчислили за месяц до выпуска и даже личную присягу аннулировали с вечным изгнанием из армии, говорят, попался с какой-то не той книжкой, ну и спёкся, жаль Жука...
...Говорят, воспоминания спасают. Интересно от чего? От холода или голода? Но время провести они позволяют, это точно. Когда больше нечем заняться, ни напиться, ни потрепаться, ни даже почитать... а вот об этом забудь намертво, тебе этого теперь никак и ни под каким видом не положено.
Гаор старался держаться: соблюдать какой-то режим, ходить по камере, делать себе по возможности массаж, чтобы не застыли суставы, карцер ему не в новинку, даже хлеб не заглатывал сразу, а разминал, размачивал в кружке с тёплой водой, чтобы получилась жидкая каша или густой суп, и уже тогда аккуратно пил через край, тщательно выбирая пальцами крошки, а заодно и руки согревались. Особого холода нет, заморозить его им не надо, но в темноте и на голодный желудок всегда кажется холоднее. И вспоминал. Старался не думать об отце и Братце, а о ком тогда? Да хотя бы о Сержанте, который, по сути, и вырастил его, готовя его в училище и занимаясь им на каникулах и в увольнительных. Гаор всегда называл его по званию: Сержант, и был уже на предпоследнем курсе, когда узнал и сообразил, и понял, но...
...Между окончанием курса и летними лагерями неделя отпуска. Ему некуда было идти, кроме отцовского дома, он даже не представлял, что может отправиться куда-то в другое место. Жук, смущаясь и поправляя очки, пригласил его в гости, он ответил, что постарается, если отпустит отец. Кто его отец, Жук, разумеется, знал и предложил.
- Может, мой отец позвонит твоему и договорится.
И тогда он не выдержал.
- А твой отец разрешит? Я же полукровка.
Они дружили уже два с лишним года, но об этом ни разу не разговаривали. Жук сверкнул очками, гордо вздёрнув голову.
- Мой отец современный человек. Он говорит, что всё должно быть разумно, а тупое следование замшелым традициям...
- Ты б в строю так голову держал, - перебил он Жука.
Они стояли в закутке за сваленными в кучу чучелами для штыкового боя, подслушать их здесь никто не мог, но рисковать не стоило. Жук понял, вздохнул и опустил голову.
- Ладно, - сказал он, - я попробую. Ты где будешь?
- Дома, конечно, - обрадовался Жук. - Приходи. Ведь целая неделя!
И по дороге домой он прикидывал, как уломать Сержанта - тот последнее время заметно подобрел, давно не рукоприкладствовал, да и не за что было - чтобы Сержант так доложил отцу, чтобы тот... цепочка получалась длинной, сложной, но впрямую обратиться к отцу с просьбой он боялся, а отец Жука, как он догадывался непонятно почему, для его отца совсем не авторитет, а может, и похуже. Но все планы полетели прахом, как только он вошёл в ворота Орртена - родового гнезда Юрденалов. Наружная охрана его знала и впустила сразу. И сразу как мешком по голове. Таким тяжёленьким набитым песком мешком для отработки рукопашного боя.
- Приказано по прибытии явиться в кабинет.
Он ошарашено, но по форме повторил приказание и как был, с вещевым сундучком, положенным курсанту в отпуске, пошёл в кабинет к отцу, ожидая чего угодно...
...Да, чего угодно. Что отец полный хозяин жизни, имущества и свободы бастарда, он всегда знал. Что его отец способен вполне хладнокровно сделать что угодно и с кем угодно - тоже, но... но наивный дурак, полагал, что если не нарываться, нарушать по маленькой и, главное, не попадаться, то отец оценит и... тогда ему и объяснили, какова может быть эта награда. Не понял тогда, дурак. И остался дураком...
...Отцовский адъютант впустил его сразу. Он от двери, как положено, строевым шагом подошёл ровно на положенное расстояние и доложил по форме. Отец кивнул и слегка прихлопнул ладонью по зеленому сукну стола. Он понял и, шагнув вперед, достал, положил перед отцом свой табель и вернулся на положенную дистанцию. Отец, не касаясь, но внимательно прочитал его отметки и годовую характеристику, снова кивнул.
- Комната та же. Режим общий. Выход свободный с восьми до двадцати двух. Доклад по вызову.
Он затаил дыхание, боясь поверить такому счастью. А тут ещё...
- Возьми, - отец небрежным жестом кладёт поверх табеля несколько купюр. - На неделю. Отчёт по требованию.
Он забрал табель и деньги.
- Ступай.
Разумеется, никаких вопросов или высказываний не полагалось. Он чётко развернулся и вышел из кабинета. Каким-то образом, но все в доме всегда знали о всех приказах отца, и никто ни о чём его не спросил, когда он шёл в маленькую комнатушку под одной из лестниц, в которой жил Сержант, ну и он. Комната убрана, на кровати свежее бельё, окно, выходящее на один из хозяйственных дворов, протёрто, но почему кровать одна? Ему что, на полу спать? И где Сержант? Почему на комоде нет его фотографий и шкатулки-сундучка, где Сержант хранил какие-то свои сокровища? И совсем нет запаха табака, а Сержант любил курить крепкий "морской" табак.
- И чего стоишь? - прозвучало насмешливо за спиной.
Он обернулся. Вертушка! Служанка-полукровка, с ней можно по-простому.
- Сержанта жду.
Она насмешливо фыркнула.
- Не дождёшься!
- Умер? - удивился он.
В прошлый его приезд, ну да, два месяца назад, он был в суточном увольнении, и Сержант ещё учил его армейскому "очку", что суровее тюремного, и был здоров, только что курил больше обычного.
- Умер? - повторил он.
Вертушка снова фыркнула.
- Как же, в богадельню его сдали. Ветеранскую.
Он всё молчал, глядя на нее, и Вертушка, страшно довольная, что опередила всех, стала рассказывать.
- Ну не нужен он теперь на хрен никому. Ты-то вырос, вон какой вымахал, а больше его ни к чему не пристроишь. И генеральша дыма не любит, и всё один к одному, месяц как отправили его.
Он кивнул.
- Сама и отправила?
- Вот ещё! Сам генерал.
- Ладно, понял.
Говорить ничего Вертушке он не стал, хотя решение принял сразу. Вертушка немного постояла, глазея на него, как он разбирает свой сундучок и раскладывает вещи, и болтая о всяких новостях, кто из слуг с кем переспал, кого наказали, кого... и не договорив ойкнула и убежала. А в дверях возник Таур - дворецкий, начальник над слугами.
- Прибыл, значит.
С Тауром ссориться нельзя: чистокровный, и даже не бастард, так что... Он выпрямился и повернулся к нему лицом.
- Да.
- Надолго?
- На неделю.
Таур кивнул.
- Будешь есть в его смене.
Он понял, что Таур говорит о Сержанте, и решил уточнить слова Вертушки.
- Где он? В инвалидке?
И сдержанно чёткий ответ.
- Отставной сержант Яшен Юрд помещён в Северный госпиталь-интернат.
Таур знает всё, обо всём и обо всех. Если бы информация была закрытой, ему бы ничего не сказали. Ответ Таура означал, что ему разрешают навестить Сержанта. И он искренне поблагодарил Таура. Новый кивок, и Таур ушёл. Он закрыл за ним дверь и огляделся. Неужели у него теперь будет своя комната? И он наконец-то будет один. Здорово! Почти как у Жука, а Жук не просто чистокровный, а сын младшего. Интересно, зачем Жука отправили в военное училище, ведь военный из него - никудышный. В теории Жук ещё туда-сюда, а на практике... а в строевой вааще! И ничем Жука не проймёшь. Даже на личную муштровку под него, рядового, да ещё бастарда ставили, другой бы со стыда сгорел, в струнку бы вытянулся, лишь бы среди своих остаться, а Жуку хоть бы хны. А здорово, что выход свободный, можно будет сходить к Жуку, не спрашиваясь и не докладываясь. Думая об этом, и даже не обратив внимания на впервые названное ему полное имя Сержанта, на то, что у них одна фамилия, он осмотрел комнату ещё раз, убедился, что из вещей Сержанта ничего не осталось. В комоде бельё и рубашки только его размера, а в шкафу спортивный костюм, комбинезон для работы в саду, расхожие брюки, и тоже явно для него, ну да, форма для выхода в город, а так её незачем трепать. Мимо Таура ни одна мелочь не пройдёт, всё всегда на уровне. И он решительно разделся и убрал форму в шкаф. Душ у Сержанта раньше был свой, если кабинку не убрали, значит, ему можно ею пользоваться и не ходить в общий с другими слугами. Он попробовал дверь в углу за комодом. Так, унитаз, раковина, душ - всё на месте. Висит полотенце и лежит простое мыло для тела. Во здорово!...
...А после выпуска он нашёл в шкафу штатский дешёвый "приличный" костюм, в карманах зажигалка, "городской" складной ножик со штопором, пивной открывалкой и лезвием-вилкой для закуски и рекламный проспект городских борделей. Будто он сам не знал, где что искать и как найти. И денег тогда отец ему дал больше, а на комоде лежал конверт с его месячным содержанием. Последним. Потому что через положенный месяц отпуска он поступил на службу, и из его денежного довольствия пошли положенные выплаты отцу - сорок пять процентов. И больше отец ему денег не давал. Всё по закону - до совершеннолетия отец содержит бастарда, оплачивая его обучение и так далее, а потом бастард всю жизнь платит отцу. Всё по закону. Нажитое бастардом принадлежит отцу. Отец никогда не требовал с него больше тех сорока пяти официальных процентов, больше тех сорока пяти официальных процентов, а когда он после дембеля зажил отдельно изредка вызывал для разовых поручений, пока...
Гаор досадливо тряхнул головой, и неожиданно быстро отросшие волосы щекотно упали на лоб. Что ж к этому тоже надо привыкнуть, полукровки щетинистые и лохматые. Да, как там было с Сержантом?...
...До обеда он обживал свою теперь комнату, обошёл хозяйственный двор, поговорил со знакомцами и приятелями из слуг - были у него и такие, всё же не чужой он здесь, а сын, хоть и бастард. В саду, как он помнил, в это время гулял Братец, и он туда предусмотрительно не совался. Пообедал со старшими слугами и рядовыми из охраны, привычно помалкивая и только отвечая на вопросы. Но едой его не обделили, спрашивали об учёбе довольно дружелюбно. Двое новеньких из охраны сами только в прошлом году окончили училище, хоть и другое, но нашлось о чём поговорить. А после обеда он переоделся у себя в комнате и ушёл в город. На воротах его ни о чем не спросили. Не спросил и он. Найдёт он Северный госпиталь-интернат без них. Что он, города не знает? У них уже целый цикл занятий по уличным боям прошёл.