Яржанг Юрденал раздражённо бросил журнал на стол. Идиоты! Тоже мне, событие мирового масштаба! Да, он тоже читал, написано неплохо, шпильки о глупости командования на месте и вполне надёжно замаскированы, у волчонка резались неплохие зубы, но... но это не повод для таких... экзерсисов. Можно подумать, действительно потеря! Ну, старший сержант, ну награждён, хотя, если честно, волчонок огрёб все, что можно огрести в его звании и при его любви к мордобою вышестоящих. Ещё про Валсскую переправу докладывали. Хватка у волчонка оказалась крепкая, родовая, несколько излишне прямолинеен, импульсивен, но он рассчитывал, что с возрастом волчонок заматереет, станет уже волком, и тогда у него под рукой будет надёжный, по-настоящему надёжный, преданный не по службе, а по крови человек. И что парня понесло в журналистику, оказалось неплохо, завязывались связи там, куда раньше никому из Юрденалов хода не было, и где он мог стать монополистом, и вот... Ему показывали, вернее как бы случайно забыли на столике рядом с его креслом в Офицерском Клубе эту газетёнку, как её, ах да, "Эхо". Разумеется, он прочитал. "Памяти друга". Штафирка есть штафирка, сопли и слёзы, хотя хлёстко и местами даже трогательно. Но... Но, чёрт возьми, почему никто не думает, не желает думать, от каких планов и разработок пришлось отказаться ему, что его двадцатилетние труды ухнули в пустоту?!
Яржанг взял журнал и подошёл к шкафу, где аккуратными рядами стояли подшивки "Ветерана", положил на полку "к прочтению" и, уже отходя, вдруг задержался и стал вглядываться. Что-то изменилось. Что? Журналы стоят как-то по-другому. Он наугад вытащил один номер, другой, нет, дело не в них, в чём? А, вот же! Раньше этот номер был толще. Он достал его и раскрыл наугад. Но журнал сам открылся там, где было аккуратно вынуто несколько страниц. И уже догадываясь, какие именно, Ярожанг Юрденал посмотрел оглавление. Чёрной тушью не зачёркнута, замазана строка. Но если взять на просвет... Он подошёл к столу, включил настольную лампу и прижал лист к абажуру. "На Малом Поле" и имя автора. Старший сержант Гаор Юрд.
Остальные изменившиеся журналы можно не смотреть. Там то же самое. Кто это сделал? Неважно, за порядок в доме отвечает Таур. Ничего не забудет и не упустит, и давно не нуждается в указаниях. Но тогда... Надо проверить.
Яржанг Юрденал убрал журнал на место. Таур старался зря: он и не собирался перечитывать эту писанину, но такая предусмотрительность похвальна. Выходя из кабинета, бросил щёлкнувшему каблуками адъютанту:
- Я в каминном.
Пустые безукоризненно убранные залы, нигде ни пылинки, всё на своих определённых веками местах. Прислуги не видно и не слышно, но любое его желание будет немедленно исполнено, и слуги снова исчезнут, станут невидимыми. Так всегда было заведено у Юрденалов. Каждый на своём месте и в своё время.
В каминном зале величественная тишина домашнего храма. Купол из цветных витражей, на которых запечатлены самые выдающиеся моменты из истории рода, по стенам шкафы с манускриптами, родовыми грамотами, родовыми реликвиями и самыми значимыми трофеями. Урон, нанесённый шкодливой рукой, надежно замаскирован, слава Огню-Вседержателю, в сокровищницах рода достаточно ценностей, чтобы восполнить и большую потерю. У очага для священного родового огня нарочито грубые древние скамьи и такое же, вырубленное из монолита, кресло главы рода, покрытое ковром из звериных шкур.
Яржанг Юрденал подошёл к развёрнутому на фреске во всю стену родовому древу, привычно повёл взглядом вдоль центрального ствола, не замечая ответвлений младших сыновей и любимых бастардов. Вот отец, вот обрубленные безвременной смертью ветви братьев, искусно вписанные в листву лица братьев-бастардов. Отец постарался: десять сыновей. Это редкость. В старых семьях, к сожалению, всё чаще рождаются девочки, а мальчики слабы и болезненны. Он знает, по меньшей мере, четыре равных Юрденалам по знатности семьи, где вместо законных наследников растят бастардов, опасаясь, что законные просто не доживут до совершеннолетия. Конечно, это засорение крови, но даже Ведомство Крови всё чаще прощает, вернее, не замечает подобные вольности, лишь бы Наследник не был слишком светлоглазым, а лишние волосы всегда сбрить можно. Юрденалы никогда на это не шли. И не пойдут. Хотя... у него были такие мысли. Волчонок и щенок. Яшен говорил ему, что в волчонке хорошая кровь, вовремя забрали от матери, не дали испортить. А щенок... проблема за проблемой, хотя со здоровьем у Гарвингжайгла всё оказалось в порядке, а характер и ум... при хорошем наставнике исправимо. Сделали же из полукровки...
Яржанг вдруг обнаружил, что он тщательно рассматривает пустое место, вернее сочную тёмно-зеленую листву рядом с портретом сына, но... да, та же история, что и с фотографией. Здесь был портрет волчонка. Таур и это предусмотрел. Рабу не место в родовом древе. Всё правильно.
Яржанг резко отвернулся от величественной картины и подошёл к очагу. Если он сядет в кресло, появится слуга, разожжёт огонь и исчезнет, оставив главу рода размышлять о судьбах рода. О величии его прошлого и возвышении в будущем. Чёрт, неужели он всё-таки ошибся. И тогда в выборе, и сейчас... А ошибаться ему нельзя, слишком много желающих воспользоваться ошибкой Юрденала. Ту ошибку не исправишь. Эту... тоже, решение необратимо, закон не имеет обратной силы, а приказы не отменяются. Подчинение и несгибаемость - заветы предков, огнём и мечом покоривших материк, поставивших на колени племена дикарей, отсортировавших эту волосатую массу и отделивших вредных от полезных. Вредных вырезали, а полезных обратили в рабство. И пятьсот лет неустанно строили величественную пирамиду... Так в чём же его ошибка? У него не было, не могло быть другого решения, ни тогда, ни сейчас.
Яржанг Юрденал стоял, держась за спинку каменного кресла, будто не решался или что-то не пускало сесть в него. Стоявший за портьерой слуга терпеливо ждал следующего движения. "Скорей бы уже решалась старая сволочь, правда, молодая не лучше. Весь в папеньку, только ещё и дурак. Нет, старик помрёт, придётся увольняться, с молодым пусть другие возятся. Хуже нет, когда над тобой дурак, его глупость тебе же боком. Ну, давай, старый пердун, либо туда, либо сюда", - привычно думал слуга.
И словно почувствовав непроизнесённое, Яржанг Юрденал резко повернулся и вышел из каминного зала.
* * *
Плешак был прав. Всё устаканилось. Хотя, конечно, хватало и неприятностей. Недовернёшься бьют, перевернёшься бьют - старая строевая поговорка оправдывала себя и здесь.
Несколько дней Гаору удавалось избегать крупных неприятностей. Правда, он и старался. Пока всех тонкостей не узнаешь, нарушать нельзя. Залетишь там, где опытный проскочит. Метки он пришил, место в строю и за столом больше не путал, Булан к нему не цеплялся, да и с остальными он не то что ладил, а не давал повода к вражде, твёрдо помня: он здесь новобранец. Со всеми вытекающими последствиями. Так что, смотри, слушай, запоминай и не рыпайся. Соседа по столу звали Зайчей, спал он через три койки от него в том же ряду, нижнего по койке Полошей, был тот медлителен и основателен во всём, что делал, но, если надо, умел и быстро бегать, мальчишку с вечно полуоткрытым ртом и изумлённо вылупленными светлыми глазами Тукманкой. Незнакомые слова Гаор просто запоминал, стараясь самостоятельно догадаться о смысле, лезть с вопросами наобум не хотелось. Выплаты ещё не было, и долг Мастаку оставался за ним, но, как он заметил, долги были у многих. Друг другу за игру, в ларёк, тому же Мастаку за новый гребень или ещё какое рукоделие. В ларьке можно было прикупать к пайку.
- Понимашь, паря, - бодро трепался за работой Плешак, - там при погрузке-выгрузке то порвётся что, то сомнётся, али ещё как попортится. Что получше, понятно, в дешёвые отделы скидывают, это не у нас, у нас основной комплекс, тута всё люксовое. И нам перепадает. Что из носильного к Матуне, там уж зашьют, починят и к делу приспособят, а жрачку бросовую в ларёк. Фишки-то дают, - хохотнул Плешак, - их тратить надо. Ты сигарету, скажем, купил, фишку отдал, её тебе же в следующую выплату снова дадут, ты её снова в ларёк снесёшь. Во колёсико крутится! - Плешак восхищённо покрутил головой.
Гаор согласился, что придумано неплохо. В самом деле, даже сигареты есть, в россыпь, зелёненькая за штуку, многие, он заметил, покупали в складчину и курили, деля по затяжкам. Курили в умывалке и, вроде бы, где-то ещё, он не знал, но и не интересовался: ему купить не на что, попросить не у кого. Сигареты были и в пайке, мужчинам пачка на две недели, так что свою он получит ещё нескоро. Тогда всё и узнает.
Постепенно укладывались в памяти лица и прозвища, всякие важные для жизни мелочи. С гребнем оказалось достаточно просто, и Гаор теперь, как и все, умывшись и натянув на бельё комбинезон, несколько раз проводил зубчатой стороной по волосам от макушки к краям. Зубцы сами разбирали и ровно укладывали волосы. Некоторые даже бороду так себе расчёсывали, но у него только короткая и редкая щетина вокруг губ и на подбородке, а на теле ещё меньше. В душе он то и дело ловил на себе взгляды, иногда насмешливые, чаще любопытные. И хотя всё понимал, было это неприятно, и потому старался мыться после всех и, как вытрется, сразу обязательно одевался.
И вот, на чём берёгся, на том и вляпался!
Тот день выдался уж очень суматошным. Привезли много нового товара, часто прибегали из залов, дверь не закрывалась, а под конец пошли вовсе дуры тяжеленные, да такие, что они и вдвоём их с трудом ворочали.
- И на хрена тяжесть такая? - хрипел Плешак, - от неё ж радости никакой.
- Нам точно, - согласился Гаор, перетаскивая неповоротливую громадину через поперечную рельсу, по которой двигалась дверь склада.
Надзиратель, наблюдавший за их стараниями, хохотнул.
- Ну, дурни, дикари волосатые, стационарный энергоблок называется.
Уставший Плешак даже позволил себе высказаться.
- Нам это без надобности.
Надзиратель заржал, но замахнулся, и Гаор с хрустом в суставах вдёрнул контейнер вместе с Плешаком внутрь.
Из-за них они не успели посидеть и отдохнуть, а главное остыть, чтоб не мокрым стоять в строю под холодным ветром, а сразу не переводя дыхания, побежали на построение, и стоя в ожидании обыска, Гаор чувствовал, как по спине и даже ногам у него ползут струйки пота. Тогда он решил выстирать майку и трусы самому прямо сегодня, поскольку помнил, как легко рвётся пропотевшее бельё, а засохшая на нём соль царапает кожу. До утра просохнет, а нет, оставит висеть на трубе, и наденет сменку из тумбочки.
После ужина он переждал толкотню в умывалке, сидя на своей койке и зашивая разошедшийся шов на рукаве комбеза - иначе он теперь комбинезон и про себя не называл - и слушая разговоры вокруг. Из коридора доносились девичьи голоса и смех, но втираться в эти игры он пока не рисковал. Мало ещё знает, заденешь кого ненароком. Да и, как ему тот же Плешак объяснял, с девками без сладкого разговора нетути. Ну, это Гаор и раньше знал. Что с курсантом, что с солдатом бесплатно не гуляют. А вот подмигнуть не той, или отодвинуть не того, это уж серьёзно. Ладно, при здешних порядках он своё ещё возьмёт. Спальни на ночь запираются, но решётки, он их по возможности незаметно, но внимательно осмотрел, без проволоки, так что... другие же устраиваются, ему ещё в камере рассказывали, как через решётки лазят. Мужчинам в женскую, и женщинам в мужскую спальни ход закрыт, и не надзиратели за этим следят, а так, похоже, по - он усмехнулся - рабскому Уставу заведено, все свиданки в коридоре.
- Эй, Рыжий.
- Чего? - ответил он, аккуратно закрепляя шов и обрывая нитку.
- Ты чего ж бабам комбез не дал? Сидишь вон, ковыряешься.
Гаор посмотрел на спросившего, вспомнил его имя, Тарпан, и ответил.
- Я, Тарпан, и сам это умею.
- Мужик, а бабскую работу знаешь? - неодобрительно удивился Тарпан.
Гаор пожал плечами.
- На фронте баб нет, а форму держать в порядке нужно.
- Ну, тады понятно, - согласился, но не одобрил Тарпан.
- Фронтовики, они такие, - вдруг поддержал Зуда, - им бабы ни к чему.
Зуда цеплялся ко всем, и не сказать, чтоб к нему больше, чем к остальным, и потому Гаор хоть и почувствовал весьма неприятный намёк, но ограничился обычным.
- А пошёл ты...
Зуда продолжать не стал, и Гаор счёл инцидент исчерпанным. Если б знать, где упасть, так соломки бы подстелил. Потом он не раз думал, что если бы почуял, понял, врезал бы Зуде сразу так, чтоб тот ногами накрылся и встал не сразу... может, всё бы и обошлось. И сам себе признавался: а может, и нет. Не успокоило бы это Зуду.
Заметив, что большинство уже укладывается, Гаор взял мыло и полотенце и пошёл в душ, мочалку он брать не стал, рассчитывая использовать для мытья бельё, все равно он его стирать собрался.
Расчёт оказался точным. Когда он, повесив полотенце на крючок в умывалке, вошёл в душевую, там только домывался на скамейке в углу парень из бригады уборщиков. Как его звали, Гаор ещё не запомнил.
- Ты чего прямо в одёже? - удивился тот.
- Стирать буду, - ответил Гаор, проходя к дальнему от него рожку.
В отличие от душевой в отстойнике здесь каждый рожок и настенный кран имели свои рукоятки. Привычки остальных мыться сидя в пластиковых тазах - сейчас они стопкой лежали у двери - Гаор ещё не приобрёл, хотя и понимал, что всё равно придётся приспосабливаться к остальным. Но сейчас в душе никого, и можно мыться по-своему. Он пустил воду, как следует намок, намылился прямо поверх белья, растёр пену по себе ладонями и встал под душ. За спиной неопределённо хмыкнули. Гаор не обернулся и приступил к повторению. Смыв верхний слой, он убедился, что остался один, и разделся. Тщательно намылив майку и трусы, он выбил их о скамейку - в армейском душе для этого использовали любой выступ или трубу в кабинках - прополоскал под струёй из настенного крана и, бросив на скамейку, встал под душ, чтобы смыть остатки пены и ещё раз промыть волосы. Это раньше ему было просто: провёл мыльными руками по голове и смыл, заодно и определив, не пора ли бриться, и всё, мытьё закончено, а теперь мороки... Вроде, во время всех этих процедур кто-то заглядывал в душ, но он не обратил на это внимания.
В умывалке тоже никого не было. Гаор быстро вытерся, повесил полотенце на трубу, чтоб хоть чуть подсохло, развесил майку и трусы так, чтобы сохли побыстрее, сдёрнул и обернулся по бёдрам не так сухим, как чуть согревшимся полотенцем, так что оказался прикрытым от пупа до колен, и вышел в спальню.
До отбоя осталось всего ничего, в коридоре уже тихо, Мастак убирает свои инструменты, многие уже спят. На Гаора если кто и посмотрел удивлённо - так никто не ходил, голышом бегали не стесняясь, то ничего не сказал. Проходя к себе, Гаор краем глаза заметил, что Тукман сидит рядом с Зудой и Зуда чего-то ему рассказывает, а Тукман слушает, как всегда разинув рот и вылупив глаза. Ну - усмехнулся ещё про себя Гаор - неужто Зуде уж и поговорить больше не с кем. Знать бы... да и в голову не пришло, что это к нему хоть какое-то касательство имеет.
Полоша уже спал. Гаор заложил мыло в тумбочку, подумав, что завтра зайдёт к Матуне попросить какую-нибудь коробочку под мыльницу, а то так неудобно, откинул угол одеяла, подтянулся на руках и сел на койку. Уже сидя, снял и повесил полотенце, подумал, что утром придётся в умывалку бежать нагишом, но достать и надеть сменку уже сейчас поленился. Да и, может, высохнет к утру. И утром всем ни до чего, разглядывать его некогда будет. Что Зуда, хитро блестя глазами, наблюдает за ним, он не заметил.
Гаор успел лечь и натянуть одеяло, когда надзиратель прокричал отбой и погас свет.
Спать с мокрой головой Гаор не привык, и сон получался какой-то неровный, рваный. Он засыпал, просыпался, вздрагивая, и снова засыпал, с трудом отличая явь от сна. И потому, когда кто-то осторожно тронул край его одеяла, не сразу сообразил, что это уже не сон. Чья-то рука приподняла край, забралась под одеяло, коснулась его бедра, живота и уже готовилась ухватить его за член, когда он не понял, а ощутил происходящее.