Вдруг заверещал звонок, и пьяный голос рявкнул.
- Старший! Сюда!
- Приспичило им, чтоб их... - выругался Старший, вылезая из-под одеяла и одеваясь.
Хлопнула, открываясь, дверь надзирательской, донеслось нестройное пьяное пение, и уже без динамика крикнули.
- Старший! А ну на одной ноге, волосатик!
- Иду, господин надзиратель, - громко ответил Старший, выходя из спальни и властно бросая через плечо, - всем дрыхнуть.
Несколько приподнявшихся голов послушно опустились на подушки.
Интонация зова и пение не понравились Гаору. Такое, вернее, очень похожее, он не раз слышал и, подозревая, зачем позвали Старшего, торопливо натянул штаны, спрыгнул вниз и тихо прошёл к двери, но в коридор не вышел, оставшись стоять у косяка так, чтоб если откроется дверь надзирательской, его не увидели.
Он и раньше замечал за собой, что когда напрягался, слышал и видел намного лучше, чем обычно, и, никому об этом не говоря, этим пользовался. И сейчас он, напряженно прислушиваясь, пытался определить, что происходит в надзирательской. Какие там могут быть развлечения, и чем они обернутся для Старшего, он очень хорошо представлял. Разумеется, влезть в надзирательскую, чтобы под каким-нибудь предлогом вызвать и увести Старшего, он не мог. Не самоубийца же он, здесь фронтовые штуки, какими ему случалось выручать вляпавшихся в офицерскую гулянку новобранцев, не сработают. Но... хохот, слов не разобрать, чёрт, снова хохот... Старшего не слышно...
Если кто и проснулся и следил сейчас за ним, то не вмешивался: такое напряжение было в его застывшей как перед прыжком фигуре.
Хлопнула, распахиваясь настежь, дверь, неровные, заплетающиеся шаги Старшего, пьяный гогот...
- И ты попразднуй!... Чтоб тебе весь год так...
И дверь захлопнулась.
Гаор выскочил в коридор и сразу увидел Старшего. Тот стоял, привалившись к стене в двух шагах от надзирательской, и шатался, явно стараясь не упасть. Мотало Старшего сразу по всем направлениям. Подбегая к Старшему, Гаор ещё издали ощутил знакомый и особенно отвратительный сегодня запах и понял, что произошло. А что тут надо делать, он хорошо знал.
Спереди рубашка Старшего была залита отвратительно пахнущей маслянисто блестящей тёмной жижей. Старший поднял голову, посмотрел на Гаора измученными, недоумевающими перед раздирающей внутренности болью, гаснущими глазами и попытался что-то сказать.
- Молчи, - ответил Гаор, обхватывая его сбоку за спину и закидывая его руку себе на плечи, - держись за меня.
Старший дёрнулся.
- Держись, - повторил Гаор, - я знаю, что делать. Пошли.
Он повёл тяжело оседающего, обвисающего на нём Старшего через всю спальню в уборную, ногой пнув по дороге койку Махотки.
- Ты чего?! - выскочил из-под одеяла голый Махотка.
- Тихо! - гаркнул на него шёпотом Гаор. - Помоги.
- А...?
Гаор бешено поглядел на него, и Махотка немедленно заткнулся и встал с другой стороны, подперев Старшего своим телом.
В уборной Гаор, быстро сдирая со Старшего испоганенную рубашку, шёпотом скомандовал.
- Кружку, соль и ложку тащи, живо!
- Чего? Да где я тебе...?
Гаор бешено выругался.
- ...где хочешь! Но чтоб было!
Что-то в его голосе было такое, что Махотка мгновенно исчез, получив вдогонку.
- И не звони!
Гаор помог Старшему сесть на пол.
- Не ложись только, и дыши, глубже дыши, не смертельно, знаю.
В уборную влетел Махотка с пачкой соли, кружкой и ложкой в руках.
- Старшего держи, чтоб не лёг, - распорядился Гаор, отбирая у него принесённое.
Раковин в уборной не было, а бежать в умывалку долго. Гаор снял крышку с унитазного бачка и зачерпнул воды, вода что здесь, что в умывалке одна, знаем. Быстро разболтал полную с горкой ложку соли и склонился над Старшим.
- Пей. Давай, Старший, пей, пока нутро не сгорело.
- Может, Матуху позвать, - шёпотом предложил Махотка, поддерживая давящегося рассолом Старшего.
- Ещё матерей беспокоить, - отмахнулся Гаор. - Сами справимся. Ну, Старший, давай. А ты вторую кружку так сделай.
Черпать из унитазного бачка Махотка не стал и побежал в умывалку, а Гаор помог Старшему встать и нагнуться над унитазом, нажал ему на живот.
Солевой раствор сработал, и Старшего вырвало отвратительно пахнущей чёрно-зелёной смесью. Рвало его долго. Сзади сопел с кружкой наготове Махотка.
Когда приступ закончился, Гаор снова усадил Старшего на пол и взял у Махотки кружку.
- Пей, Старший, надо, чтоб до конца прочистило.
Старший отпил, страшно скривился, но проглотил.
- Махотка, воду спусти, - распорядился Гаор, - а то не продыхнуть.
- Рыжий, - шёпотом спросил Махотка, выполнив приказ, - а чего это?
- То самое, - сердито ответил Гаор. - Сколько стаканов, Старший?
- Три, - сипло ответил Старший, - последний насильно вливали.
- Ты пей, пей. Силён ты, Старший. Меня на втором вырубало. Допил? Давай по второй. Махотка, ещё одну делай.
Гаор подозревал, что, конечно, многие, если не все, не спят, но в уборную никто не заходил, и из спальни не доносилось ни звука. Старший сам встал и наклонился над унитазом.
На этот раз приступ длился недолго, и такого запаха уже не было. Махотка вернулся с третьей кружкой.
- Сколько влили, столько и вынем, - объяснил Старшему Гаор, всовывая ему в руки кружку. - Пей, Старший. А ты, Махотка, иди, ложись, спасибо, дальше без тебя. И никому ни звука, понял? - закончил он почти весело, - а то сам всё тебе оторву, и девки не нужны будут.
Махотка посмотрел на Гаора и повернул к двери, столкнувшись с Матухой, с наспех закрученными на макушке волосами и в одной мужской рубашке на голое тело.
- Что тут у вас?
- Ты разбудил?! - вызверился на Махотку Гаор.
- И без него хватает, - отмахнулась Матуха, требовательно глядя на них. - Ну?!
Старший, давясь, пил рассол и потому только мотнул головой на Гаора, дескать, он объяснит.
- Напоили его, - нехотя ответил Гаор и, так как Матуха по-прежнему смотрела на него, стал объяснять. - Это капральская смесь. Мешают водку с перцем и ружейным маслом, ну и ещё что под рукой. Если не вынуть, может нутро сжечь. Противно, но если сразу вычистить, то не смертельно. Знаю я это, и что делать знаю. Потому и не стал звать.
Матуха кивнула, неотрывно глядя на него.
- А сейчас чем поишь?
- Тузлуком, - оторвался от кружки Старший, - уйди, Матуха, меня сейчас опять вывернет, не могу при тебе, уйди.
Увидев, что он допил, Гаор шагнул к нему и отобрал кружку.
- Не держи в себе, давай. Махотка, здесь ещё? Тогда чистой воды принеси. Ополосни только.
Гаор сунул Махотке кружку и встал рядом со Старшим так, чтобы загородить его от Матухи.
- Давай, Старший, не видно тебя. Пошёл, - и уверенно взял Старшего за плечи, чтобы помочь, если что.
Матуха молча стояла у дверей и смотрела на них.
Когда приступ закончился, Гаор взял у Махотки кружку и дал её Старшему.
- Рот прополощи и горло. Чтоб не щипало.
- Откуль знаешь? - спросила Матуха.
- Поили, - кратко ответил Гаор и, вздохнув, стал объяснять, - шутка это армейская. Это ещё ничего, бывает и похлеще шутят. Над рядовыми, над новобранцами...
- И сам поил? - вдруг спросил Старший.
- А за это и врежу, - сразу разозлился Гаор, - и что ты Старший, не посмотрю. Сволочью я не был, хоть и сержант. Это старослужащие любят, а на фронте за такие шутки быстро расплачивались.
- Ладноть тебе, - спокойно сказала, Матуха, - развоевался. Старший, ты как?
Старший выплюнул последнюю порцию и, перевернув вверх дном кружку, потряс ею над унитазом.
- В порядке я, - ещё сиплым, но уже уверенным голосом ответил он. - Значит, это они шутят так, говоришь?
Гаор кивнул.
- Сволочь эта там была? - спросила Матуха.
- Не было его, - ответил за Старшего Гаор.
- А это откуль знаешь? - спросил Старший.
- Ты б тогда не вышел оттуда, - усмехнулся Гаор. - Они масло из оружейного шкафчика доставали? На стене у них, так?
Старший не слишком уверенно кивнул.
- Ну вот, с маслом бутылка круглая, а там ещё две стоят. Одна квадратная, она с эссенцией, концентрат, его глотнёшь, тебе пищевод выжжет, трое суток умирать будешь, и не поможет ничего, там уже только операция, а кто тебя на неё повезёт. А ещё одна, маленькая, треугольная, это чтобы даже в темноте на ощупь не перепутать, она с королевской водкой, кислотная смесь, железо разъедает, там сразу смерть. Он бы тебе этого намешал.
- Рыжий, - вдруг вмешался Махотка, про которого они все даже забыли, - а ты всё это откуль знаешь? Ну, про бутылки.
Гаор невольно рассмеялся.
- Я ж служил. Фронт да училище, это... - он даже запнулся, считая, - я выходит, пять да восемь, да четыре, семнадцать лет в армии, вот и знаю всё про это.
- Ладноть, - сказала Матуха, - обошлось и ладноть. Завтра тебе, Старший, травки заварим, чтоб нутро не болело, а сейчас спать идите.
Она повернулась и вышла, ловко вытолкнув перед собой Махотку и оставив их вдвоём.
Они стояли и молча смотрели друг на друга. Оба высокие, полуголые, и очень похожие сейчас. Старший вдруг протянул правую руку и положил её на левое плечо Гаора. Гаор понял, что это начало какого-то обряда и растерялся. Старший понял его растерянность и сказал.
- И ты так же.
Гаор повторил его жест.
- Плечо к плечу, - тихо сказал Старший.
И Гаор, уже начиная догадываться, эхом повторил за ним.
- И сердце к сердцу.
И когда Гаор повторил эти слова, Старший притянул его к себе так, что они соприкоснулись левыми сосками. Там, где сердце - понял Гаор.
Подержав его так с мгновение, Старший легко и необидно оттолкнул его от себя, огляделся и поднял с пола свою рубашку, повертел в руках.
- Вот... - выругался он, - совсем новая ведь. К празднику как раз получил. Отстирается, не знаешь?
Гаор пожал плечами.
- Смотря чем стирать. Бывало и не отстирывалось. Сколько бутылок мешали?
- Сначала пять, а потом... хрен их знает, у меня чегой-то с глазами началось.
Гаор тихонько присвистнул.
- Крепок ты, Старший, если с пяти начали, да три стакана... как это ты до коридора дошёл. Сейчас глаза как?
- Прояснело. Пошли, Рыжий, поздно уже. Ну, отпраздновали...
Гаор рассмеялся.
- На Новый Год напиваться положено, так что всё по правилам.
- Пошли они со своими правилами..., - выругался круче прежнего Старший, - если они с перепоя с утра нам свет не включат, вот будет весело. Обхохочемся.
- А что? - догадался Гаор, - плита электрическая?
- Ну да, на токе, все без жратвы останемся.
- Посмотрим, - спокойно ответил Гаор.
- Петришь? - пытливо посмотрел на него Старший.
- Посмотрим, - повторил Гаор.
- Тады пошли, - кивнул Старший.
Они вышли из уборной в сопящий и храпящий сумрак спальни. Если кто и подслушивал, то давно убедился, что всё в порядке и заснул. Да и Матуха наверняка успокоила всех. И уже лёжа под одеялом, Гаор вдруг вспомнил, что кружка, соль и ложка так и остались там, в уборной, на полу, но сил - встать и идти за ними - уже не было. Как и записать на третий лист, что тузлук - это, скорее всего, крепкий солевой раствор.
К счастью, надзиратели сменялись перед побудкой, и свет им включили, хотя подъём и не объявляли. Но голод тебя всегда разбудит вовремя, и в привычный период спальня зашумела просыпаясь. Этот шум и разбудил Гаора. Он оторвал от подушки голову, тяжёлую, будто сам вчера напился, и приподнялся на локтях - привык спать на животе, пока спина заживала.
- Чего, утро уже?
- Лопать не хочешь, так лежи, - засмеялся Волох.
Гаор зевнул, потряс головой и спрыгнул вниз. Еда - это святое, ни проспать, ни опоздать нельзя. Как окопы рыть - он больной, как к пайку - так здоровее всех. Всегда так было.
Никаких следов ночного происшествия в уборной не было, никто ни его, ни Старшего, ни даже Махотку ни о чём не спросил. Чему Гаор был очень рад. Здешних порядков он не знает, а там, в прежней жизни, не выдержать капральской смеси если не позор, то слабость, которой стыдятся, и ему вовсе не хотелось, чтоб Старшего посчитали слабаком. Потому и велел Махотке молчать. Там полагалось, шарахнув стакан, выйти строевым шагом и уже где-нибудь, где тебя никто не видит, чиститься самостоятельно, помощь принимали только от очень близких друзей, и то... Он потому, став сержантом, и спасал новобранцев от этого испытания любыми подручными средствами. Не потому, что брезговал возиться с одуревшими от адской смеси пацанами, а чтобы те себя на этом не теряли. Предупредить легче, чем лечить - говорили им на занятиях по доврачебной помощи, и он много раз потом убеждался в правоте этого изречения. Сам он проходил через капральскую смесь трижды. В седьмом классе, когда переходили на боевое оружие и тогда их поили капралы - сержанты-воспитатели, затем на первом курсе, когда выпускной принимал салаг, и уже в части, когда старослужащие принимали их, "свежачков". Сказав, что сам не поил, не обманывал, хотя на выпускном курсе участвовал в посвящении первокурсников. Но там до насильного вливания не доходило, доза была маленькая и без опасных дополнений. Водка, перец и масло - и всё. А в армии, он быстро оказался на фронте, где таким баловались только тыловики, ну и те, кому очень хотелось схлопотать пулю в спину от обиженного.
Кроме этих трёх положенных раз, он, было дело, вляпывался и залетал, ведь не убережёшься, но выдерживал и ни разу при паскудниках, а как ещё таких шутников назвать, не валялся и себя не ронял. А каково ему потом было - это уж совсем никого не касалось. А здесь... обошлось и ладноть - повторил он про себя слова Матухи и выкинул всё из головы.
Дверь открыта, выход свободный, на дворе лёгкий мороз и тонкий слой свежевыпавшего снега, который не надо убирать, так что... Гуляем, браты и сестрёнки!
Мимо надзирательской, по лестнице и через верхний холл проходили с опаской: от перепившихся надзирателей всего ждать можно, да и трезвые они не лучше, но, оказавшись на дворе, на свету, даже солнце показалось, забыли обо всем!
И как все, одурев, опьянев от солнечного морозного простора, бегал и орал, задираясь и отругиваясь, Гаор. Такого счастья он не испытывал никогда. И нет светового круга, чёткой границы, иди куда хочешь. Конечно, не такой он дурак, чтобы соваться к ограде, под пули внешней охраны, или на фасадный двор, где возвышалась видимая даже здесь нарядная ёлка, да и на хрен ему ёлка, на ней ни подарков, ни чего ещё ему не приготовлено, а вот сумасшедший бег по лестнице за девчонками, сорвавшими у него шапку с головы - это другое дело! Они попробовали, когда он их запер на верхней площадке, перекидываться его шапкой, но Гаор, вспомнив волейбольную площадку в училище, перехватил её первым же броском, и теперь уже девчонки с визгом бросились от него вниз по лестнице. Гаор рассмеялся им вслед, сел на стальную трубу ограждения и, оттолкнувшись ногой, заскользил вниз, обогнал и встал перед ними. А когда они попытались обежать его с двух сторон, он, раскинув руки, поймал сразу обеих.
- Рыжий, пусти!
- Рыженький, не надоть!
- А чего не надо? - смеялся Гаор, притискивая их к себе, - попались, так попались!
- А чего на выкуп возьмёшь? - сообразила Аюшка.
- По два поцелуя с каждой!
- А не жирно будет?!
- А у меня рот большой! Целуйте, а то ща вниз перекину!
Аюшка с Вячкой ещё немного побарахтались и повизжали в его руках, потом сдались и поцеловали его с двух сторон в обе щёки, и он их отпустил.
Девчонки с визгом убежали вниз, а Гаор, всё ещё смеясь, спустился уже спокойным шагом, доставая на ходу сигареты. Но сидеть и курить не хотелось, и он сунул пачку обратно.