— И как давно висит это дерьмо? — спросила Глиссельранд, снова прекращая работу и бросая на мужа взгляд хромого судьи из финальной сцены суда в спектакле «Цена купца».
— Клей еще не высох, когда я отодрал вот этот, — ответил Фелтерин. — Похоже, не так уж и давно.
— Прекрасно! Тогда мы попросим Лемпчина пробежаться по городу и посрывать их все. А заодно предоставим ему возможность потренироваться в актерском мастерстве (он так рвется на сцену!) — загримируем его, чтобы никто не заподозрил, что это наших рук дело. Вомистритусу придется попыхтеть, его переписчики не смогут строчить статьи с той же скоростью, с какой мы будем сдирать их со стен. Может, ему надоест быть критиком, и он изберет какой-нибудь другой способ допекать добрых людей.
Позвали Лемпчина. Глиссельранд помогла юноше как следует загримироваться, чтобы послужить интересам и благополучию театра, и Фелтерин со спокойной душой принялся за сценарий «Венчание горничной», новой пьесы, которую собиралась ставить труппа.
Их последняя постановка — «Падающая звезда» — прошла неплохо, но Фелтерину не нравилось играть злодея, а Глиссельранд каждое утро просыпалась с ломотой и болью, поскольку в финале пьесы отчаявшаяся героиня (собственно, «звезда») бросалась со стен башни, чтобы кровью смыть несправедливое обвинение в убийстве, которое выдвигалось против нее во втором акте.
Конечно, в роли злодея были свои преимущества. Например, великолепная сцена во втором действии, где он произносит длинный монолог о плотских радостях. Следующая тоже тешила душеньку трагика, когда он приказывал подвергнуть пыткам (стрррашным, но закулисным) Снегелринга, который скоро нарвется на настоящие пытки, если не прекратит шастать по будуарам некоторых высокопоставленных санктуарских дам. Палача играл Раунснуф, их комедиант, и вполне справлялся с ролью.
Правда, его нужно постоянно держать в ежовых рукавицах, ибо этот негодяй имеет тенденцию так коверкать роль, что зрители покатываются со смеху. А это, конечно, недопустимо в трагедии такого накала страстей и драматизма.
Без сомнений, спектакль был хорош! Но Фелтерин был бы не против отсрочить свою безвременную кончину до самого последнего действия. А так ему приходилось валяться в луже свиной крови в конце второго акта, а потом околачиваться за кулисами в сценическом костюме и гриме, чтобы выйти на финальный поклон. При том его терзали подозрения, что на его долю пришлось бы больше аплодисментов, если бы публика не успела забыть, как здорово Глиссельранд перерезала ему горло столовым ножом.
Ну, хватит об этом! Пора показать зрителям комедию, а «Венчание горничной», несомненно, лучшая из всех известных комедий. Трагедия — вещь хорошая, она исправно собирает полный зал, но в Санктуарии полным-полно и своих, настоящих трагедий.
Санктуарию не повредит малая толика смеха, и Фелтерин решил этому поспособствовать.
Правда, была одна загвоздочка. Труппе недоставало еще одной, третьей женской партии. Глиссельранд, понятное дело, будет играть графиню, а Эвенита получит главную роль — горничную.
Оставалась еще Серафина, школьница, на которую требовалось поставить сильную актрису, поскольку на нее было завязано множество интриг, одна песня, к тому же большую часть пьесы школьница действовала, переодевшись в школьника. Дело в том, что школьница была без ума от графини и, по-детски невинно и непосредственно, стремилась завоевать ее любовь.
Они пробовали ставить пьесу с юношей в этой роли, но из этого ничего не вышло. (Тогда с ними еще не было Лемпчина. Но отдать эту роль Лемпчину было бы еще хуже — это был бы полный провал!) Ведь зрители обожают, когда на сцене появляется стройная девушка в облегающих лосинах, которая притворяется мальчиком. Во-первых, это вполне в духе традиций, а во-вторых, довольно эротично.
«Нет, — сказал себе Фелтерин, сидя за кухонным столом и глядя на рукопись, — это должна быть женщина, иначе никак нельзя». А лучшее место для поиска женщин, чем Дом Сладострастия на Улице Красных Фонарей, трудно придумать. Миртис уже не раз помогала ему, значит, поможет и сейчас.
Он поднялся наверх, к Глиссельранд, которая готовилась вздремнуть пару часиков после обеда, осторожно изложил свой план и получил ее благословение. Что бы там ни думали о «Венчании горничной», это была чуть ли не единственная пьеса, где вся любовь и симпатии публики были на стороне старшей дамы, а не молодой горничной. А Глиссельранд по возрасту вполне соответствовала роли графини.
Фелтерин, ясное дело, будет играть графа, тоже вполне законченного злодея, зато останется на сцене до самого финального занавеса.
***Прогулку к Дому Сладострастия испортили только белевшие по стенам домов обидные рецензии, вышедшие из-под пера Вомистритуса. Вероятно, Лемпчин в своих странствиях по Санктуарию еще не добрался до Улицы Красных Фонарей. Фелтерин посдирал несколько листков, попавшихся на пути, клей уже начал подсыхать и актер перепачкал в нем все руки. Когда он наконец добрался до борделя, пришлось извиниться и попросить принести воды. Но клей оказался настолько стойким, что Фелтерин был вынужден просить помощи у одной из местных красоток.
Красота юной женщины, которая пришла ему на помощь, не оставила Фелтерина равнодушным. Равно как и та грация и высокий уровень профессионализма, который проявила девушка, хотя вся ее деятельность ограничивалась таким будничным занятием, как мытье рук. Еще во времена своей ветреной и бурной юности трагик понял, что древнейшая в мире профессия почти на восемьдесят процентов состоит из театра. Любая женщина может предлагать себя за деньги, но только талантливая способна превратить секс в желанное и незабываемое представление, на которое зрители будут стремиться попасть снова и снова.
Это было именно представление: сам любовный акт был лишь последней сценой, которой предшествовали прекрасные костюмы, изысканные ароматы, отточенные движения, двусмысленные воспламеняющие беседы, подходящее музыкальное сопровождение и тонко продуманные детали интерьера. Визит в Дом Сладострастия сулил великолепное представление с неизменным сюжетом, но постоянно сменяющимися персонажами. В этом-то и состояло различие между элегантными куртизанками Миртис и измученными женщинами, дефилирующими вечером по Обещанию Рая.
— Готово! — заявила девушка, вытирая руки надушенной салфеткой. — Ваши руки чисты, господин Фелтерин. Сейчас я вытру стол, и вы сможете поговорить с мадам. Знаете, как пройти к ее комнате?
— Боюсь, мне еще не выпадало такого счастья, — ответил Фелтерин самым любезным тоном, вставая из-за стола.
— Тогда я попрошу кого-нибудь вас проводить, — сказала она, быстро приведя столик в порядок. — Шами! Шами, будь золотцем, проводи господина Фелтерина в комнату Миртис. Я уже сообщила ей, что он пришел.
Шами, почти дитя, с голубыми глазами, светящимися от гордости, улыбнулась актеру и повела его вверх по лестнице. Уже через минуту он сидел в маленькой гостиной Миртис, хозяйки Дома Сладострастия, прихлебывая смородиновый чай и объясняя цель своего прихода.
— ..Как видите, милая леди, — закончил он, — она должна обладать талантом и желанием учиться, быть красавицей и с такой фигурой, чтобы свободно могла носить мужское платье.
Почти всю пьесу она будет переодета мальчиком, и это должно выглядеть естественно. Зрители примут хорошенькую девочку в узких лосинах, но женщину с пышными формами в подобном одеянии они просто поднимут на смех. Мне очень хочется поставить эту пьесу, но без вашей помощи, боюсь, мне не обойтись.
Миртис засмеялась.
— Мой дорогой Фелтерин! В городе полным-полно женщин, которые носят одежду противоположного пола. По каким-то одним им понятным причинам они считают, что переодевание — единственный способ защитить свою добродетель. Нет, я вовсе не одобряю мужчин, которые обижают женщин, но ведь существует масса других, более действенных способов избежать насилия! К примеру, вы нигде не встретите столь нежных и женственных созданий, как мои девушки, но любая из них поведает вам множество способов удержать в узде мужчину, который сует руки куда не следует. Те же, кто постоянно думает о такой опасности, которой иногда действительно следует опасаться, далеко не так милы, нежны и женственны. Это грубые и нетерпимые бабы, они только и ждут, как бы ввязаться в драку. Хотя и считают, что просто неотразимы для всех, кто носит штаны. Ха! Им бы поработать у меня, ублажая какого-нибудь мелкого купчика, который думает не об удовольствии, а о том, не выбросил ли он деньги на ветер.
Кроме того, эти телки идут на любые ухищрения, чтобы сделаться незаметнее для мужчин. Зачастую страх заставляет их заниматься каким-нибудь видом боевых искусств, в результате чего они перенимают такие манеры, что их и близко не подпустили бы к моему дому, будь они мужчинами. И все равно они идут по жизни, уверенные, что за каждым углом прячется насильник.
А когда они переодеваются мужчинами, то просто трясутся от страха — а вдруг обман раскроется? Обнять и плакать, честное слово! Женщина должна жить полнокровной жизнью, а не прятаться по закоулкам из-за боязни того, что может никогда и не произойти.
— Но, Миртис, — заметил Фелтерин, — иногда случается и так, что женщин насилуют.
— Понятное дело, — сказала мадам. — Так же как иногда убивают, грабят, калечат, а некоторых до полусмерти забивают их мужья — такая себе пыточная под фасадом добродетельной семьи.
А сколько женщин умирает при родах! Но жизнь должна продолжаться, господин Фелтерин. Жизнь — это бытие, а не мимолетное мгновение в конце ее, когда приходит смерть. Ох, некоторые из этих трусих приходятся мне подругами, и я изо всех сил стараюсь их понять. Но ведь глупо так бояться изнасилования в этом городе, где тебя скорее зашибут до смерти или обдерут до нитки.
То, что нужно насильнику, он никогда не получит, если только сама женщина не отдаст это ему. Не тело, а чувство собственного достоинства. Ей может не понравиться физическая сторона, она может вспоминать об этом с отвращением до самой смерти. Но, честно говоря, никто не смог бы унизить меня через мое тело!
Я — это не только мое тело, но и кое-что еще. Я женщина, и чрезвычайно горжусь этим, и ни боль, ни унижение не могут отнять эту гордость. К тому же мужчины тоже подвергаются насилию, а значит, переодевание мало что меняет. Собственно, в Санктуарии нельзя чувствовать себя в безопасности, даже натянув личину козы!
— А я слышал, что козы уже не котируются, — заметил Фелтерин.
— С тех пор, как город наводнили пришельцы, прибывшие на строительство, — усмехнулась Миртис. — Но вернемся к делу.
Думаю, я могу предложить вам подходящую кандидатуру. Ее зовут Сашана. Племя рагги вырезало в пустыне всю ее семью. Она спряталась в барханах, хотя была совсем девочкой, а потом прибилась к первому проходящему каравану, прикинувшись мальчиком.
Весьма разумно в данных обстоятельствах. Но сейчас она одевается, как женщина. Признаться, она так очаровательна, что я частенько жалею, что она была очень добродетельна, когда прибыла в Санктуарий. Она бы могла озолотить мое заведение! Я дам вам ее адрес и рекомендательное письмо. Она больше не носит мужское платье, но ведь у нее пока не было подходящего случая, не так ли?
***Когда Фелтерин покинул стены Дома Сладострастия, идти к Сашане было уже поздно. Вечером ему предстоял спектакль, и нужно было наложить грим, а перед этим хоть немного отдохнуть Да, он уже не мальчик. Шагая по Улице Красных Фонарей, Фелтерин отметил, что листки с рецензией если и не сняты со стен, то хотя бы ободраны до такой степени, что едва ли могли привлечь внимание прохожих. Актер вернулся в театр, поднялся наверх, в их совместную с Глиссельранд спальню, и прилег рядом с женой на кровать.
На мгновение впечатление от посещения волнующего дома Миртис навело его на мысль разбудить супругу и предаться послеобеденному отдыху более активно, но эта идея быстро перешла в мечты, в которых он вытворял такое, что простому мужчине обычно недоступно. С возрастом он открыл истину, которой не смеет взглянуть в глаза молодежь: мечты всегда лучше реальности.
Леди — именно леди — Сашана проживала в небольшом, но уютном домике, расположенном в лучшем районе Санктуария.
У нее было несколько слуг, пышущих силой и здоровьем. Ожидающий в гостиной Фелтерин заподозрил, что они, кроме того, выполняют роль телохранителей. В комнате было множество полок, на которых громоздились манускрипты — прекрасные тома, обтянутые кожей превосходного качества. Читая названия, Фелтерин понял, почему Миртис отослала его именно к Сашане.
В основном это были пьесы, а остальное — волшебные сказки и сборники рассказов и повествований о дальних землях. Некоторые из них даже он не читал!
Леди Сашана вошла в комнату грациозной, но уверенной поступью. Гордо очерченный подбородок свидетельствовал об уверенности в себе, а зеленые глаза светились умом и сообразительностью. У нее были каштановые волосы, не слишком длинные, но слегка завитые на кончиках, что придавало ее облику впечатление тщательно рассчитанной изысканности. Одета она была в темно-зеленое атласное платье и розовую шифоновую накидку, которая выгодно подчеркивала ее красоту, особенно в окружении мебели красного дерева, кожаной обивки и драпировок розового бархата.
— Меня заинтересовало письмо Миртис, — произнесла она, усаживаясь в одно из кресел и жестом приглашая Фелтерина присесть в соседнее.
У Сашаны был густой, богатый оттенками голос. Трагик уже не сомневался, что она как нельзя лучше подходит для данной роли, если только ему удастся ее уговорить.
— Я очень рад, — ответил он, — поскольку вижу, что похвалы Миртис не смогли передать и половины ваших достоинств. Буду краток. Я заметил в вашей библиотеке «Венчание горничной» и сделал вывод, что вам знаком такой персонаж, как Серафина.
Именно эту роль я хотел бы предложить вам сыграть, если вы, конечно, не против того, чтобы появиться перед публикой на сцене театра.
Леди Сашана рассмеялась звонким, заразительным смехом, похожим на трель лесной птички.
— Господин Фелтерин, вы не представляете себе, какой скандал поднялся бы в Рэнке, если бы женщина моего положения и моего воспитания вышла на сцену! О, меня перестали бы принимать во всех приличных домах и не подпустили бы ко двору на расстояние выстрела! Но мы не в Рэнке, господин Фелтерин, мы в Санктуарии. И все, что грозит мне здесь, это опасность прожить скучную и замкнутую жизнь, какую вела моя мама до самой своей безвременной кончины.
Она остановилась и всплеснула руками с силой и точностью гончара, который мнет кусок глины на новый горшок.
— Конечно, я согласна, если вы обещаете научить меня всему, что мне необходимо знать!
Она подошла к полкам, и Фелтерин не без удовольствия отметил, что ее походка и телодвижения начали изменяться, приспосабливаясь к новой роли. Ей нужно немного порепетировать, подумал он, когда она сняла с полки голубой том. Сашана повернулась, прижимая обеими руками к груди книгу, словно бесценное сокровище.
— Как я люблю этот город! — воскликнула она. Ее глаза горели восторгом.
***На следующее утро критические статьи появились на стенах Санктуария снова, вот только клей был другой, получше.
Та дрянь, которую Фелтерин никак не мог отмыть с рук, не шла ни в какое сравнение с новым клеем. Лемпчин вернулся в театр в слезах. Его лицо, руки и одежда были облеплены клочками бумаги, на которых можно было Прочесть оскорбительные фразы.
Менее чем за час несчастный юноша превратился в ходячую доску объявлений. Клей смыть было невозможно.
— Да-а, — заметил Раунснуф за завтраком, пережевывая кусок дичи, — ничто так не липнет к актеру, как критика!
— Раунснуф, в этом нет ничего смешного! — упрекнула его Глиссельранд, переодевшаяся в свой самый нарядный костюм — ей предстояло собирать пожертвования. — Бедный мальчик напуган, разве ты не видишь?
— Было бы куда хуже, если бы клеем намазали его ночной горшок, — изрек Раунснуф. — А поскольку он не потрудился опорожнить горшки сегодня утром, ему пришлось бы несладко!
Лемпчин взвыл еще громче и бросился к Глиссельранд за утешением. Но Глиссельранд ловко увернулась, парень налетел на Раунснуфа и намертво прилип к толстенькому веселому комику.
Получилось нечто вроде большой круглой чаши.
— Хватит! — прикрикнул Фелтерин. Эта суматоха окончательно отвлекла его от завтрака и бумаг. — Лемпчин, прекрати свой кошачий концерт! А тебе, Раунснуф, поделом: нечего было дразнить парня! Теперь так и будешь ходить с ним в обнимку, по крайней мере, до тех пор, пока я не выберу время отвести вас на Кожевенную улицу. Клей, конечно, мерзкий, но вряд ли он клеит намертво. Наверняка его готовил мастер Чолландер, думаю, у него должен найтись нужный растворитель. Конечно, на это потребуется время, но это не продлится долго, скоро вы оба окажетесь на свободе и сможете вновь причинять мне головную боль.