Когда плохая погода пять дней назад загнала их в гавань Эстербурга, они встали на якорь точно так же, как и здесь, посреди портового бассейна. Большей части команды приходилось оставаться под палубой, когда на борт приходил комендант порта с инспекцией военного корабля. И позже, когда они принимали на борт питьевую воду и продукты, помогать грузчикам имели право только горстка избранных.
Родриго почесал между ног. Почти вся команда чувствовала себя так же, как и он, всем не терпелось наконец лечь с женщиной. Гребец задумчиво ухмыльнулся. Господь к нему благосклонен. Господь и Альфонсин. Должно быть, наводчик рекомендовал его. Так оно и было. Иначе как объяснить то, что писарь выбрал именно Родриго из всей толпы гребцов? Нужно будет поставить Альфонсину бутылку водки. Он должен сделать это для канонира! Альфонсин даже поделился по-братски премией в две золотые монеты, хотя они почти не знали друг друга. Хороший парень этот наводчик.
Альфонсин наверняка завидует ему сейчас. Гребец подумал о том, как он здорово поскачет на черноволосой. В ней есть огонек, это видно по глазам. Он облизал губы. Когда он думал о ней, кровь приливала у него между бедер.
— У тебя есть еще одно письмо?
Родриго очнулся от мечтаний. Удивленно поглядел на рыцаря.
— Дай мне второе письмо!
— Я не могу этого сделать, господин. Оно предназначено не для вас. Я должен отдать его рыцарю в припортовой таверне.
— Думаешь, это умно — возражать мне?
Родриго заметил, как напряглись сухожилия на шее ветерана.
— Господин, я не могу…
— Здесь я решаю, что ты можешь! Давай письмо, или же я возьму его сам!
Родриго оглянулся на дверь. Он не успеет добежать. А даже если успеет, снаружи наверняка стоят стражники. Он схватился за сумку.
— Мне придется доложить об этом своему капитану. Мне…
Пощечина сбила его с ног, словно удар копытом. Родриго упал на пол, оглушенно замотал головой. Рыцарь забрал письмо. Достал кинжал и очень осторожно вскрыл, не сломав при этом печать. Отблески огня отражались на клинке. Он был остер, словно бритвенное лезвие.
Родриго немного отодвинулся от рыцаря. Теперь он был ближе к двери. Медленно поднялся. Что скажет писарь, если узнает? Может быть, будет умнее умолчать обо всем этом.
Лицо рыцаря казалось вытесанным из камня, когда он читал письмо. Лоб над разбитой переносицей прорезала глубокая морщина. Он медленно покачал головой. Рука, в которой он держал кинжал, слегка дрожала.
Родриго охватила странная мысль о том, что содержащиеся в письме слова отравили рыцаря. Внезапно он показался ему старше.
— Может быть, ты хочешь рассказать мне что-то еще о написавшем это письмо? — вдруг спросил рыцарь, приближаясь к Родриго.
Гребец пытался прочесть по лицу громилы, что тот задумал. Если он скажет что-то другое, не то, что говорил раньше, то будет выглядеть лжецом. Умнее придерживаться дороги, по которой он уже начал идти.
— Ну, наш капитан славный малый. Хорошо заботится о своей команде. У него…
Удар кинжала последовал быстро, словно укус змеи.
Родриго недоверчиво уставился на оружие, которое рыцарь всадил ему под ребра.
— Что… — Во рту появился металлический привкус. Ноги подкосились.
— Ты даже не знаешь, за что умираешь, не правда ли? — Голос рыцаря звучал теперь на удивление мягко. Он совершенно не подходил к его суровому лицу.
Родриго подумал о черноволосой девушке. Он хотел зарыться лицом в ее волосы. Интересно, как они пахнут? Он закрыл глаза. Боль была вполне терпимой. Когда он выдохнул, перед глазами у него стало черным-черно.
Когда пойдет дождь
Люк прислушался к звуку своего дыхания. Он не знал, спит ли он или бодрствует. От каждого вдоха легкие пекло огнем и царапало, словно мелким песком.
Было темно. Его руки нащупали тонкое одеяло. Теперь до его сознания донесся еще один звук. Дождь, падающий на камни мостовой.
Было жарко. Он открыл глаза, но было по-прежнему темно.
Он испуганно ощупал свое лицо. Глаза его закрывала тугая повязка. Что произошло?
— Итак, ты наконец проснулся.
Женский голос казался незнакомым. В нем был странный оттенок. Он пробудил в нем страх. Однажды он уже слышал этот голос, но не мог припомнить, где именно.
— Что с моими глазами? Я…
Он запнулся. Что случилось с его голосом? Он казался чужим. Хриплым, немного неразборчивым, словно язык отвык произносить слова.
— Ты очень долго спал, и дневной свет причинит боль твоим глазам. Ты можешь даже ослепнуть. Повязка защищает тебя.
— Сейчас день?
— Да.
Люк попытался собраться с мыслями. Ему казалось, что снилась мать. Он спал у нее на руках. Все заботы оставили его. Давно он не вспоминал о ней.
Когда он вспоминал деревню Ланцак и свою семью, его мысли гораздо чаще кружились вокруг отца.
Почему он лежит в постели?
— Меня ранили в битве?
— Ты пережил собственную казнь.
Пальцы Люка вцепились в одеяло. Воспоминания вернулись все разом. Эльфийская колдунья. Его отчаянная попытка добраться до руин порта и избежать ужаса. Он помнил, как коснулся светлого камня и тут что-то схватило его и утащило в глубину. Испуганно ощупал свои ноги и с облегчением вздохнул. Но почему он все еще жив?
— Кто ты?
— Эльфийка, приказавшая казнить и спасти тебя, Люк де Ланцак, витязь Нового Рыцарства.
Ужас и облегчение охватили Люка одновременно. Он не понимал, почему эльфийка ведет с ним такую игру. Но какому же смертному дано понять эльфов?
— Мои товарищи тоже живы?
— Нет.
Он судорожно сглотнул. Если бы он только мог видеть эту проклятую эльфийку. Интересно, улыбается ли она сейчас?
— Тебе доставляет удовольствие быть жестокой?
— Ты считаешь, что это жестоко — то, что ты все еще жив?
— Почему я? Почему никто другой? Что во мне такого особенного? Что ты рассчитываешь получить от меня? Я не лучше и не хуже своих товарищей. И если ты думаешь, что я предам свою Церковь или свой орден, потому что еще юн и неопытен, то ты ошибаешься.
— Ты единственный, кто провел свою последнюю ночь за тем, что писал любовное письмо. Может быть, именно поэтому я выбрала тебя.
Люк сел на постели. Моргая, он пытался разглядеть хоть что-то сквозь повязку. Однако его окружала ночь.
— Ты читала его, — с горечью произнес он. — Это следует из твоих слов.
Она рассмеялась.
— Я эльфийка, Люк. Я бесстыжая и злая. Так ведь вы, рыцари Тьюреда, думаете о нас.
Шум дождя перекрыл раскат грома, глухой и далекий. Люк услышал крик. Голос казался нежным и в то же время огорченным. Точно так же, как раскат грома пронизал его до самого живота, этот крик пронизал его до самого сердца.
— Что это за место?
— Мой дворец.
— Кто это кричал? — Теперь рыцарю показалось, что он слышит всхлипы.
— Это Мириэлль. Она потеряла родителей и руку в ту ночь, когда пришли вы. Когда гремит гром, она убегает в угол комнаты и крепко прижимается к стене, словно хочет стать с ней единым целым. Она хочет бежать от этого мира. И кричит от боли. Больше она ничего не говорит. Начался сезон дождей. Каждый день гроза. И каждый день она заново переживает ту ночь, когда умерли ее родители. Говорят, что я самая великая волшебница своего народа, но я не могу отнять у нее боль. Мой дворец полон детей, которым я не могу вернуть то, что отняли у них вы, рыцари.
Снова пророкотал гром, за ним последовал крик.
— А сейчас мне нужно идти. Люк. Я завешу окна. Послушай грозу. Мне помогает, когда я сижу в темноте и слушаю дождь. Иногда нужно побыть в темноте, чтобы снова суметь видеть ясно.
Люк слушал, как удалялись ее шаги. Внезапно она застыла.
— И вот еще что. Я не читала письмо. Ты рассказал об этом, пока спал. То, что ты говорил, было не особенно поэтично. Слова были подобраны не очень удачно. Но, тем не менее, должна признать, что они тронули меня.
Внезапно ее шаги слились с шумом дождя. Когда она ушла, он негромко взмолился о том, чтобы больше не было грозы.
Сигурд Меченосец
Сигурд делал обход. Ходить ему было по-прежнему нелегко. Но он должен был присматривать за Гисхильдой. Она была слишком легкомысленна! Она понятия не имела, как на самом деле обстояли дела. Да, здесь, во Фьордландии, войны не было… Пока еще не было. Но это не значило, что она здесь в безопасности. Ему было бы спокойнее увидеть ее в военном лагере. Там было легче держать ситуацию под контролем.
Он посмотрел вслед девушке с метлой. Новенькая. Или память оставляет его? Их давно не было в королевском дворце Фирнстайна. Сигурд плюнул на свежевыметенный пол и проследил, как слюна растекается по трещинам в каменных плитах. В ней все еще было немного крови. Проклятые рабы Тьюреда сильно насолили ему. Сильнее, чем раньше. И поправлялся он медленно.
Сигурд послал к Гисхильде Беорна Торбальдсона. Сигурд больше не мог следовать за ней, когда она посещала рабочих на земляных валах или просто бродила по рыночной площади. При этом она не терпела рядом с собой никого из гвардии. Только один мог пойти с ней. И, при случае, кто-то из Других. Предпочтительно эльф, потому что они привлекали к себе меньше внимания, чем тролли, кобольды или кентавры.
Сколько лет уже гостят во Фьордландии создания Альвенмарка. И тем не менее сердца человеческие по-прежнему преисполнены суеверного страха перед ними. Только Гисхильда, кажется, не обращает на это внимания.
Сигурд оттолкнулся от стены, к которой прислонился. Бросил мимолетный взгляд во двор. Вспомнилась та зимняя ночь, когда он стоял там, внизу, чтобы поговорить с королем. Той ночью пришла эльфийская ведьма Морвенна, чтобы спасти королеву и сына Гуннара, Снорри. Как сильно изменился мир с тех пор…
Сигурд откашлялся и смахнул слезу. Дураки и старики склонны к таким печальным мыслям. А он не был ни тем, ни другим, он выполнит свой долг. Его взгляд скользнул к двери в другом конце коридора. Скоро вернется Гисхильда. Потом она должна отдохнуть. Эрек наверняка будет возиться в грязи на земляных валах до самого захода солнца. Ему нравится это. Иногда он ведет себя как крот, а не как воин. По крайней мере ему наконец удалось добраться до постели Гисхильды и заставить ее забыть этого проклятого рыцаря.
Гисхильда рассказывала ему о рыцаре. В самом начале, когда только вернулась. Она опасалась, что этот парень проберется сюда и мандриды убьют его. Она была так уверена в том, что он придет… Потом она перестала говорить о нем. Капитан знал, что иногда она получала письма от своего рыцаря. И это беспокоило его. Ему хотелось, чтобы этот проклятый орден наконец отпустил королеву. Разве они все еще не поняли, что Гисхильда не предаст своих богов и свою страну?
Сигурд открыл дверь. Еще одна дурацкая привычка. Ни единая дверь во дворце не запиралась! Тот, кто был достаточно дерзок, мог войти в спальню королевы. Никто не обращал внимания на такие вещи! Гисхильда чертовски легкомысленна!
Капитан мандридов внимательно огляделся по сторонам. Если бы он не знал, что находится в спальне королевы, то ему бы и в голову это не пришло. Она жила скромно. Его сумасбродная маленькая девочка. Он обязан присматривать за ней во имя Гуннара. Как сильно он был обязан королевскому дому… Никто не знал об этом…
Сигурд откашлялся. Окинул взглядом застеленную свежим бельем постель и небольшой комод с букетом полевых цветов на нем. Там стояла надбитая чаша. Та самая, которая была в палатке Гисхильды во время ее военного похода в Друсне. Рядом — кружка с водой.
На столе лежало сложенное красивое летнее зеленое платье. Сигурд не сдержал улыбки. Служанки Гисхильды никак не прекращали своих попыток. Королева даже теперь не хотела снимать мужскую одежду. Еще одна дурная привычка, к которой приучили ее рыцари ордена.
А Эрек, болван этакий, ничего по этому поводу не говорил. Может быть, у него был свой интерес — восхищаться ее длинными ногами в штанах. Лучше бы он ночью в постели вдолбил своей жене, чтобы она одевалась днем прилично. Одно дело, когда это военный лагерь, но при королевском дворе действуют совершенно иные правила. Лучше не стоит развлекаться, ставя древние традиции с ног на голову. Это неумно.
К сожалению, она к нему не прислушивалась. Старый воин невольно улыбнулся. В этом нет ничего нового. Он припомнил, как Гуннар отряжал целую свору медведедавов, чтобы они нашли его дочь, когда та в очередной раз куда-то исчезала.
Сигурду пришлось ухватиться за один из столбиков кровати. Слишком часто она убегала, принцесса-то. А он и не знал. Лишь ту ночь он был не на своем посту, а глубоко в лесу. Он встретился с врагом, потому что она утверждала, что его жена и дочь еще живы… Иванна и Маша… До тех пор он считал, что они погибли во время захвата Вилуссы. Но проклятая комтурша во время переговоров о мире так много рассказала о них, что убедила Сигурда. Только поэтому он и пришел в лес той ночью. Он хотел услышать о своей жене и дочери. Он не хотел предавать короля. И тем не менее он, начальник личной гвардии, стоял рядом, когда в грудь Гисхильды вонзился кинжал. Он и не знал, что это она стоит по ту сторону плетеной стены. И Лилианна ударила так быстро… Он должен был забрать Гисхильду с собой. Если бы он только знал! В приступе паники он просто бежал. Как он мог объяснить своему королю, что он присутствовал при том, как закололи его дочь? Далеко за пределами лагеря, далеко от того места, где он должен был выполнять свои обязательства. Никто не поверил бы, что он не предатель.
Ему так и не удалось забыть события той ночи. Даже потеряв свой пост комтурши, Лилианна трижды пыталась вступить с ним в контакт через своих людей. Он отказался от семьи, чтобы служить королевскому дому. Однажды утром он нашел в одном из своих сапог надушенные письма. Это были письма от его жены, Иванны. Наверное, он не узнал бы ее почерк, но она воспользовалась своей старой печатью. И то, как она использовала слова любви, тоже было ему хорошо знакомо. Вот только письма эти были адресованы не ему, а другому мужчине.
Последнее письмо он получил не более года назад. Во время похода в Друсну. Оно было обмотано вокруг стрелы, ударившейся рядом с ним в дерево, когда он ненадолго отделился от мандридов, чтобы справить нужду. Они сообщили ему, что его дочери будет присвоено звание рыцаря и что она была одной из лучших в своем наборе Валлонкура. А еще они сообщали, что ее направят в Друсну, чтобы она приняла участие в языческих войнах.
Тем пергаментом Сигурд подтер себе зад. Но ночью не мог уснуть. Сидел один у костра и смотрел на звезды. Его дочь стала воином! Этого никогда не случилось бы, вырасти она во Фьордландии. Но почему-то это известие наполнило его печалью и одновременно гордостью. Той ночью он напился, но он гордился ею. Знала ли она, что вообще-то должна зваться Маша Сигурдсдоттир?
Капитан опустился на колени и заглянул под кровать королевы. Просто на всякий случай! За Гисхильду он позволил бы разрубить себя на части. С ней ничего больше не должно случиться!
Засопев, он поднялся. Проклятая рана! Он беспокойно принялся ходить из угла в угол. Заглянул в тяжелые сундуки с нарядами. Ничего. Все в порядке.
В горле у него пересохло. Целитель сказал, что он должен много пить. Возможно, старый знахарь и прав. Сигурд хотел взять кружку, стоявшую рядом с глубокой миской. И вдруг рука его застыла на полпути. На дне миски лежало письмо.
— Проклятое рыцарское отродье! Пусть Лут оборвет все ваши нити! Разве нельзя оставить ее в покое?
Он в ярости схватил письмо и пошел к двери. Они добрались даже до спальни его королевы. Разве он не может защитить ее даже здесь? С этого дня перед дверью будет стоять стражник. И пусть только…
Дверь распахнулась. Перед ним стояла Гисхильда. Она приветливо улыбалась. Всего один миг. Затем его вид стер улыбку с ее лица.
— Что случилось? Ты плакал?
Он заморгал.
— Все не совсем так…
— Что… — Она заметила письмо в его руке. — Наверное, оно адресовано мне, — холодно произнесла королева.