- Белёк, принимай, - тихо велела Черна.
- Руками? - неуверенно переспросил парень, хотя знал правило и вряд ли боялся сжечь кожу, скорее по-прежнему не верил, что чудо дастся ему в ладони.
Черна фыркнула. Угольщик захохотал, огромный, чернолицый от копоти и страшный в потеках пота, как сам ночной лес. Тяжелой рукой он поддел Белька под затылок и толкнул к наковальне. Ученик Тэры Арианы облизнул губы, прокашлялся, поправил рубаху. Наконец кивнул, встал на колени, опираясь о край наковальни: жилы на больной ноге снова подвели и не захотели допустить свободного движения.
- Я не предам тебя, - тихо пообещал Белёк.
Ладони дрогнули, несмело потянулись к бурому горячему клинку. Левая легла на основание, пока что лишенное рукояти, правая поддела легкое острие. Клинок вздохнул и отозвался на завершение избрания звоном, неразличимым уху, но внятным всем участникам ковки. Закат, будто задутый ветерком, погас. Свечение живой стали сделалось особенно заметным. Она пульсировала заодно с сердцем того, для кого теперь была неотделимой частью.
- Ладошки не напекло? - полюбопытствовал угольщик.
- Хорошо, тепло, - расплылся в блаженной улыбке Белёк. - Спокойно.
- Пора идти к Тэре, - напомнила Черна.
Сказав неизбежное, она с долей настороженности глянула на приятеля. Неопределенность и тем более угроза перемен заставляли Белька вздрагивать. Он терял уверенность или даже делался жалок, заранее изобретая в уме худшие исходы еще не завязавшихся обстоятельств. Причем переживал не за себя, а за знакомых и - вот уж глупость - незнакомых. На сей раз, вопреки обыкновению, Белёк лишь пожал плечами, смущенно улыбнулся и приобнял горячий клинок. Охнул, хлопнул по рубахе, сбивая пламя. Живая сталь не сжигает человека, ставшего частью её, но не щадит одежду и даже волосы.
- Прости, я сегодня рассеян сверх меры, - вздохнул приятель, удобнее перехватил клинок и понес, вежливо придерживая обеими ладонями и отстраняя достаточно далеко от одежды, стен, дверей - всего, что способно гореть.
- Как ощущения? - ревниво уточнила Черна, знавшая понаслышке о даре крови земли, но отчаявшаяся получить сокровище.
- Он разгибает меня, - улыбка Белька сделалась шире. - Он звенит... то есть мы звеним и нам все по плечу. Словно беды сделались вдвое легче, а радости - весомее. Черна, отчего повезло именно мне? Ты воин и кузнец, по праву и силе сталь должна родниться с тобой.
- Кровь мира, а не сталь, - поправила Черна. Сердито растерла гудящий утомлением затылок. - Пожалуй, мне нельзя облегчать беды, иначе я вовсе перестану замечать важное, да и разгибать меня нет смысла. Все правильно, ты был нелепо и бестолково тонкошкурый, и имя у тебя, вроде как у смешного малыша, а никак не взрослого человека.
Приятель задумчиво кивнул, снова глядя на клинок и почти не замечая коридоров, не отдавая себе отчета: впервые за время пребывания в замке он шагает по их середине, не пробуя прижаться к стене и пропустить всех, заранее сознавая или домысливая каждому встречному и попутному важное дело, дающее ему право пройти первым. Слуги от такого непривычного, нового Белька шарахались, а то и кланялись с уважением, вмиг рассмотрев перемену.
Тэра Ариана Файенская, хозяйка замка у основания северного луча, ждала учеников в главном зале, все у того же камина, неизменно наполненного жаром души этих земель. Она сидела в кресле прямо, как и подобает во время важного приема. У правого плеча замерла безмолвная Милена, старшая ученица, еще недавно полагавшая себя наследницей всего, что составляло силу и дар Тэры. Слева от кресла едва решались дышать ученики, уже несколько сезонов обитавшие в одной пристройке с Черной и Бельком. Светл кусал губы и опасливо косился на Милену, противницу для него опасную, а то и непосильную. Уступать заранее парень не желал, хотя угадывал исход не начатого еще, но вполне возможного, поединка.
Тэра дождалась, пока Черна и Белёк займут подобающие места, и жестом пригласила учеников встать в кольца каменного узора пола, лицом к хозяйке, образуя ровный полукруг. Помедлив и едва имея силы скрыть недоумение, Милена покинула почетное место справа от хозяйки и заняла указанный ей свободный пятачок мрамора в общем построении учеников.
- Настало время определить каждому испытание, - Тэра обвела взглядом учеников. - Такое время неизменно совпадает с хрустальной восьмицей, но не всякий год я вижу смысл и желаю использовать право наставницы. Милена, начнем с тебя, это уже неизбежно. Кто бы ни дал тебе надежнейших гарантий, как бы ни расписал мою слабость и перемену законов мира, чем бы ни клялся - он солгал. Хрустальная восьмица - время прорицателей, мы не самые сильные и не самые главные в мире, однако же мы, вот парадокс, нужны и своим врагам, и своим сторонникам. Потому мы вправе не делить окружение на тех и иных, равно сомневаясь в привязанностях и неприязни. Ты была еще младенцем, когда я внесла тебя в кольцо стен. Я знала меру тяготящей твой род ошибки и ведала, как велик гнев мира. Но я выделила знак замка и с ним - защиту. Я даже посмела надеяться, что однажды передам тебе огниво(51) и смогу обрести свободу от долгов и забот... Но ты не залатала прореху старой ошибки, ранившей душу твою, и она истекла кровью. Не спрошу, кому и что ты сообщала минувшим летом. Зачем колебать основание замка, проверяя, чья сила сильнее - моя или того, кто обманул тебя и позже затер следы сговора? Просто сними с шеи знак и уходи. Корни спят, безопасные тропы еще целый день открыты для тебя.
- Здесь вся моя жизнь, - в отчаянии шепнула Милена, опускаясь на колено и нащупывая нож, чтобы порезать руку и ритуально просить о прощении.
- Огонь Файена чадит, впереди зима, я вынуждена признать и свою ошибку в твоем воспитании. Теперь уже не суть: я не смогла помочь тебе или ты не приняла помощь... уходи. У нас обеих нет выбора, срок простой жизни в стенах Файена истек.
- Ты пожалеешь, - хрипло выдохнула Милена.
- Пустые слова... хотя я уже жалею, такова моя слабость. Помни одно: мы сами закрываем двери и сами же открываем их. Все, что ждет тебя, зависит не столько от старых ошибок, сколько от нового выбора.
Тэра прикрыла глаза и смолкла, давая бывшей ученице время покинуть зал. Когда створки дверей сошлось, лишив Милену права вернуться, хозяйка снова оглядела полукруг учеников, не позволяя себе замечать опустевшее место. Жест выделил Светла.
- Тебя в кольцо этих стен привела не ошибка, а жажда перемен, хотя частью её и была самонадеянность, перемешанная с легкомыслием, но это еще не грех... Увы, дар, который ты смог зачерпнуть и взрастить, невелик. Примешь ли ты место псаря(52)? Нашей тихоне Ружане я дозволю перебраться к тебе в дом и не делать более тайны из ваших отношений. Истиной травницей(53) она станет нескоро, даже поборов себя и уделив время лесу и почве, а не тебе, пустоголовому дуралею... и не своим опасным грезам.
- Это честь для нас, - просиял Светл, не ожидавший подобного.
- И обуза для меня, - проворчала Тэра. Глянула на Белька. - Теперь ты. Встань у правого плеча, это твое место... пока я не соскучилась сидеть в своем кресле, так и будет.
- Но как же мое испытание, - впервые осмелился перебить хозяйку самый молчаливый и почтительный из её учеников.
- Лежит в твоих ладонях, еще не остыло, - усмехнулась Тэра. - Разве ты не понял? Вот ключ, сними знак и займи место. Вины на тебе и прежде не было, ты в мире здешнем гость, знак замка тебе - защита. Но отныне нет более для тебя защиты, ты сам - часть Файена, и отныне обязан стать защитником, а не слабаком, ищущим укрытия. Разве старая Тэра не заслужила того, чтобы о ней позаботились?
Белёк пожал плечами, покосился на Черну, виновато вздохнул, признавая силу доводов, лишающих права выбирать - вопреки обретенной свободе. Повинуясь жесту Тэры, Светл и его подруга покинули зал.
Черна прищурилась, прямо глянула на хозяйку. Она знала, чем обернется для неё удачная ковка. Осенью покидать замок тяжело, уходить совершенно не хочется, да и некуда. Нет в жизни ни цели, ни смысла: это сделалось очевидно теперь, когда кольцо стен перестало удерживать. Оно было не ловушкой, а домом. Почему так сложно понять очевидное? И почему прозрение в самом важном который раз приходит запоздало и болезненно?
- Твое испытание, - тихо молвила Тэра и заколебалась, пламя камина опало на потускневших углях. - Можешь просто уйти, не исполняя мою просьбу, если не чувствуешь силы... и присутствия духа. Но тогда я промолчу о том, что сказала бы после испытания.
- Что надо сделать?
Тэра поглядела в пепельный, едва живой камин, поднялась из кресла и прошла к решетке, протянула руки, согревая их над огнем и взращивая пламя из тусклого угля.
- Снять шкуру с Руннара. Дело непосильное, но в день синей луны, когда закрутится спайка и устои мира будут колебаться... Не стану лукавить: я не знаю, возможно ли это совершить и тогда.
- Делов-то, - нарочито грубо буркнула Черна, шалея от нежданной просьбы. Потому что хозяйка именно просила! Отказать этой Тэре, старой и сомневающейся, было невозможно. - Снять - так снять. Одна незадача: а как же мой ошейник?
- Учеников дурнее тебя не было ни в одном замке, - язвительно усмехнулась Тэра, не оборачиваясь. Пламя взметнулось, снова встало за решеткой рослое и яркое. - Дерни как следует цепочку.
- Что?
Переспрашивая, Черна уже ощущала себя не просто глупой - беспросветно дремучей и дикой! Рука нащупала ненавистный ошейник, дернула - и он остался лежать двумя обрывками в ладони.
- Нет ошибки, нет долга. Нет и не было, - тихо сказала Тэра, по-прежнему глядя в огонь. - Есть давнее обещание одному моему... другу? Или врагу. Я часто путаюсь в определении сторон, я прорицательница, а не судья.
- Я могла уйти в любой день, тем более в ту ночь, - вслух пояснила себе Черна, потому что правда не желала втискиваться в сознание. - Я могла и имела право.
- Право? Сомневаюсь, - Тэра покачала головой, медленно шагая к креслу. - Скорее силу. Видишь ли, ты не столь проста, как может показаться со стороны. До сих пор ты еще... не стала собою. У тебя нет настоящей цели и нет осознания долга, сложного и чуждого прочим людям: долга без выгоды и обязательств, без вины и привязанности. Покинув замок и выбрав путь ради себя самой, ты утратишь многое, не сознавая утраты.
- Я ничего не понимаю.
- При чем тут логика... Мы, прорицатели, куда внятнее иных понимаем: вся логика с опорой на цепочку причин и следствий - лишь жалкая по малости верхушка гор истины, сокрытых туманом тайны, наития, непостижимых движений души и озарений духа. Порывы штормового ветра колеблют границы миров... Иди и отдохни. Белек! Не стой столбом, и ты иди. Завтра обсудим предстоящее. Пока запомните: я запрещаю вам тащиться за Миленой и вытирать ей сопли.
- Больно надо, - хмыкнула Черна, глядя в огонь.
- Белёк, эта... девчонка ластилась ко всем, кто готов был гладить её по шерсти, - тихо вымолвила Тэра. - Не время проверять, что она думает именно о тебе. Просто отпустите её. Так должно поступить, вот слово прорицательницы.
- Вы прежде не начинали игр, - осторожно уточнил Белёк, хмурясь и не пряча недоумения. - Но я ощущаю в нынешнем дне кипение... зуд зреющих перемен.
- Я не играю, лишь совершаю под давлением обстоятельств то, что полагаю неизбежным и своевременным. Идите.
Черна покинула зал первой, в коридоре с рычанием замотала головой, словно выстояла полдня под дождем и теперь норовила растрясти бегущие щекоткой по черепу предчувствия и домыслы. Все это ей - чуждо! К тому же ноги что-то решили помимо головы и резво несут по коридору к винту южной лестницы, обвалом топота и эха - до первого яруса, прыжком под навес внутреннего двора.
Милена как раз теперь покидала двор и уходила - тихая, первый раз за время жизни в замке согнутая. Опустив голову, она брела к арке внешнего двора. Правой рукой сжимала горловину походного мешка, дно которого терлось по камням. Белёк дернулся догнать, но попал под ладонь приятельницы, куда более жесткую, чем кузнечные клещи.
- Иди, выбери толковый материал для рукояти своего клинка, - велела Черна и толкнула парня в сторону кузни.
Сама она в несколько прыжков догнала Милену, уже пересекающую внешний двор, теперь с поднятой головой - аккурат так идут на казнь... Гордость предала, ноги бессильно споткнулись на пороге, под аркой главных ворот. Черне пришлось подставлять плечо и почти тащить бывшую первую ученицу через мост, чтобы слуги не нашли повода судачить об уходящей. Некоторые, и всякий знает таких в своем окружении, обожают капать ядом на чужие душевные раны.
- Тебя как, проводить до границ лесов западного луча? Или, если хочешь, заломаю буга. В одну ночь дикого под седло не поставить, но я постараюсь, да и ты в уговорах сильна.
- Она наверняка велела не провожать, - дребезжащим шепотом угадала Милена, оттолкнула руку и слепо побрела к лесу. - Бельку велела, и он послушался. Тебе до меня и дела не должно быть! Я всегда отравляла твою жизнь. Я ненавидела твою силу и доступную тебе простоту выбора. Я... - Милена обернулась, скалясь затравленным зверем. - Я шепнула твоему Тоху, то, что шепнула. Я была с ним еще до вашей первой встречи, и я же подстроила её по просьбе анга. Он с зимы таскался в наши леса, и делал это, было бы тебе известно, расчетливо. Ну что, наконец-то ноги отказали? Наконец-то я могу топать, куда вздумаю, без вашей тупой и лживой жалости?
- Все вы, вальзы, с придурью, - вздохнула Черна, разжимая кулак, уже готовый нанести удар и сгоряча отплатить за боль, причиненную сказанным. - Видите одно, говорите другое, делаете третье, а душа у вас болит от чего-то вовсе уж восьмого... ладно, дикий пламень с тобой. Что было, то прошло и скоро осыплется прошлогодней листвой. Зато я познакомилась с ним. А ты вон - опять одна, ищешь то, чего во всем свете нет. Ну, что решила: буга выслеживать?
- Уйди, - попросила Милена, спотыкаясь о первый корень опушки и падая на колени. Она некоторое время пыталась себя сдержать, но не управилась и тихонько завыла, прокусила губу, всхлипнула. Наконец упрямо встала, снова заковыляла в лес. - Серебром заклинаю: уйди.
- Не, на меня не подействует, будь ты и первым вальзом сдохшего ныне востока(54), - фыркнула Черна. - Скажи толком, чего тебе в самом деле надо. Тогда я поскорее сделаю, что могу, и пойду отдыхать со спокойной душой.
- Тихое место, отлежаться, - выдавила Милена.
- Пошли, это легко, - приободрилась Черна. - Только на вторую ночь от этой корни очухаются, не забывай.
- Тебе-то что?
- Я думала, ты бегом к этому... Йонгару, - честно призналась Черна. - Замок у основания луча заката крепкий, но прорицательница им нужна так, что и не высказать. Опять же, сох он по тебе - аж глянуть больно.
- Да никому я не нужна! - сорвалась Милена, снова спотыкаясь и уже не пробуя встать. Она глотала слезы и торопливо бормотала, уткнувшись лицом в спящую траву. - Никому! Только мой дар, место у правого плеча Тэры со всеми её тайнами или право быть целую ночь при мне самым лихим мужиком... А я хочу... Я хочу...
- Серебряной ланью стоять на ладони влюбленного великана. - Черна не пробовала насмехаться, просто произнесла приговор, подцепила на плечо безвольное тело изгнанной ученицы и поволокла в лес, к ближнему логову, вырытому Тохом еще в начале лета. - Спасибо матери серебра, я не вижу ничего в грядущем. Все вы слишком дорого платите за зрение. Изломанные какие-то, в себе копаетесь, иных всех подряд норовите насквозь просветить, будто они горный хрусталь, а не живые люди. Во, логово. Рыдай, сколько вздумаешь. Завтра приволоку жратвы. Ты реши до полудня про буга-то, его еще искать, если надобен.
- Конус тьмы тебе в сердце! - всхлипнула Милена, отползая в дальний угол, в тень. - Ненавижу. Не приходи никогда, поняла?
- Ну, я тебя тоже видеть не хочу. Но знаю: умей ты толком ненавидеть, давно отравила бы или допекла еще как.
- Убирайся! Вон! Убью!
Комок земли угодил в плечо, вызвав ответный смех - и не более. Выбравшись из логова, Черна отряхнула грязь с рубахи и побежала, принюхиваясь к пряной застоявшейся осени, туманом сочащейся из почвы. На душе было так легко, что вес тела едва ощущался. Приходилось прыгать и приземляться на кончики пальцев, даже не пробуя обернуться и угадать длину каждого шага: в особенные ночи нельзя отягощать сердце ядом недоверия к чуду.