Зиндаба можно считать братом Могабы. Пожалуй, Могаба дорожит его добрым мнением больше, чем должен бы.
– Можно попробовать удрать, – отвечал тот. – Га-га-га! Шутка.
Могаба шутки явно не понял. А если и понял, то не нашел в ней ничего смешного.
– Отвлечь его с помощью артиллерии, – предложил я. – Если приблизится на выстрел – может, повезет его прищучить.
Так мы поступили во время той великой битвы, закончившейся тем, что нас заперли здесь. Нам повезло: мы остались живы, чтобы затем немедля влипнуть в громадную кучу дерьма. Однако устранить Тенекрута полностью не получилось…
– Сыграем на быстроте маневра, – решил Могаба. – Выстрел – смена позиции. Прямое столкновение будет для нас гибелью. В качестве прикрытия используем анфиладный огонь, чтобы противник не мог сосредоточиться на чем-то одном. Глаза в глаза становиться нельзя.
Могаба посмотрел мне в глаза. Ему нужна была помощь Гоблина и Одноглазого, однако гордость не позволяла просить о ней. Он, помнится, высказывался в том духе, что волшбы не потерпит, потому как ей в Черном Отряде – не место. Колдовать – подло, бесчестно, и потому подобает лишь мошенникам. Настоящий мужчина не может лгать. Все это он втолковывал, в частности, нашей парочке клоунов всякий раз, когда видел их. И даже сулил им немалые выгоды в случае, если они оставят «его» Отряд.
Значит, помощи? Ну не забавно ли – какую гибкость приобретает человек, когда само разрушение заглядывает в глаза?
Хотя Могаба никогда не просил о колдовской помощи впрямую…
В общем, я не стал тянуть кота за хвост. И вообще-то привычки такой не имею, а тут вдобавок надеялся, что именно от этого его и передернет.
– Все мы, – сказал я, – сделаем все, на что способны.
Могаба моргнул. Среди множества качеств, не приличествующих воину-нару, значится и красноречие. На каком бы языке он ни изъяснялся.
Хорошо, что говорили мы на берилльском диалекте. Дискуссия наша длилась достаточно долго, и таглиосские офицеры уже начали сомневаться в кратком переводе Зиндаба. Мы всегда старались являть внешнему миру одно-единственное выражение лица. Это было особенно важно в отношениях с нанимателем. Потому что у этих господ в обычае – заранее вычислять, каким образом использовать нас, как только мы спасем их царственные задницы.
Считая братьев, принявших присягу с тех пор, как мы явились в этот «благословенный» край, а также наров и Старую Команду, нас сейчас шестьдесят девять человек. Главная защита Деджагора – десять тысяч плохо обученных таглиосских легионеров, какое-то количество бывших тенеземских рабов, хотя и добровольцев, но ни на что путное не годных, да немного джайкури, от которых пользы еще меньше. И с каждым днем они здорово убывают в числе. Старые раны и новые хвори прорежают наши ряды едва ли не быстрее атак неприятеля.
Могаба наградил меня легким поклоном – так у него выглядит выражение благодарности. Открыто благодарить не стал.
Зиндаб с Очибой, сдвинув головы, обсуждали только что полученные донесения.
– Времени на разговоры не осталось, – объявил Зиндаб. – Они вот-вот пойдут на штурм.
Говорил он по-таглиосски. Он, в отличие от Могабы, постарался освоить язык как следует. Теперь бьется в попытках понять культуру и образ мышления нескольких таглиосских народов – хотя они, на мой взгляд, диковаты.
– Тогда идемте по местам, – сказал Могаба. – Если не хотим разочаровать Тенекрута.
Вот он каков, Могаба, – любуйся, кто хочет. Он прямо-таки рвался в бой. Возбуждение его достигло невыразимых пределов. Ему не терпелось посмотреть, как его тактика поможет снизить наши потери.
Я вышел, не сказав ни слова. И не дождавшись команды.
Могаба знает, что я не считаю его капитаном. Как-то случилось нам об этом поговорить. Я не признаю его капитаном до голосования по всей форме. Хотя сам он, подозреваю, выборов не жаждет, боясь, что популярность его до капитанского уровня не дотягивает.
И я выборов торопить не стану. Старая Команда может выбрать меня, а мне такая работа не желательна. Не подхожу я для нее, не могу я вести за собой! Я, черт подери, даже с Анналами с трудом справляюсь. В голову не идет, как это Костоправ успевал, занимаясь ими, еще и прочие дела решать? До своего участка стены я бежал.
12
Что-то, взявшееся невесть откуда, не видимое никому более, похожее на молчаливый смерч из тьмы ночной, нагнало меня и поглотило. Вцепилось в душу мою, рвануло, и я понесся во тьму. Хозяин Теней вернулся…
Но зачем ему я? Есть ведь и менее приметные…
13
Меня властно призывали куда-то, и я боролся, но не мог противостоять.
Я ничего не понимал. Никакого представления не имел, что происходит. Клонило в сон… Может, все это – просто с недосыпу?
Затем чей-то голос, казавшийся смутно знакомым, назвал меня по имени.
– Мурген! Мурген, возвращайся! – Тут меня бросило в сторону, словно бы от удара, но я не почувствовал. – Давай, Мурген! Напрягись!
Что?
– Возвращается. Возвращается!
Я застонал, что, судя по новой вспышке радости, было немалым успехом.
Я застонал снова. Теперь я знал, кто я такой, однако – где я, зачем, и чей это голос…
– Да встаю, – хотел было сказать я, – встаю, черт бы вас побрал!
Наверное, снова учения… Я попробовал встать, но мускулы отказались поднимать тело. Совсем одеревенели. Меня подхватили под руки.
– Ставь на ноги, – сказал другой голос – Пусть пройдется.
– Надо бы найти способ предотвращать такие приступы еще до начала, – откликнулся первый.
– С удовольствием выслушаю любые идеи.
– Но это ж ты у нас лекарь…
– Да не хворь это, Гоблин. А волшебник у нас – ты.
– Так это и не колдовство, командир.
– Тогда что же это за чертовщина?
– О подобном я даже никогда не слыхал.
Меня поставили на ноги. Колени подогнулись, однако ребята не дали мне упасть.
Приоткрыв один глаз, я увидел Гоблина и нашего Старика. Но Старик же мертв… Я шевельнул для пробы языком.
– Похоже, я вернулся.
На этот раз слова выговорились, хоть и с трудом, но разборчиво.
– Вернулся, – подтвердил Гоблин.
– Помоги ему идти.
– Да не пьян же он, Костоправ! Он здесь, в полном сознании. Справится и сам, никуда не денется. Ведь так, Мурген?
– Да. Я здесь. Я никуда не денусь, пока бодрствую.
Хотя где это «здесь»? Я огляделся. А-а. Снова здесь…
– Что стряслось? – спросил Старик.
– Меня снова утащило в прошлое.
– Деджагор?
– Ну да, как всегда. На этот раз – в тот день, когда ты вернулся. И когда я встретил Сари.
Костоправ только крякнул.
– Это с каждым разом все менее болезненно ощутимо. Сегодня вообще прошло легче легкого. Но и помимо боли все плохое сходит на нет. Я не увидел и половины тех ужасов, что должны были там быть…
– Это же хорошо. Может быть, если сумеешь освободиться от боли и страха, избавишься и от приступов…
– Да я не сошел с ума, Костоправ! Не сам же я все это проделываю…
– А возвращаться ему с каждым разом все тяжелее, – заметил Гоблин. – Сегодня он уже не выкарабкался бы без нашей помощи.
Теперь уж я только крякнул. Значит, я могу застрять в постоянно возвращающейся точке надира моей жизни?
Впрочем, Гоблин и не догадывался о самом худшем. Я еще не вернулся. Они вытащили меня из бездны вчерашнего, но я еще не был здесь, с ними. Все происходящее сейчас тоже было моим прошлым, только на сей раз я сознавал, где нахожусь. И знал, какие напасти готовит мне будущее.
– На что это было похоже?
Гоблин, как обычно, пристально смотрел мне в лицо. Будто какое-нибудь подрагиванье века могло послужить подсказкой, необходимой для моего спасения. Ворчун прислонился к стене, вполне удовлетворенный тем, что я заговорил.
– Так же, как и всегда. Только не так болезненно. Хотя на этот раз поначалу я был не совсем я. Вот в чем разница. Я был просто точкой, наподобие бестелесного голоса проводника, рассказывающего какому-то безликому пришельцу, что тот видит вокруг.
– Пришельцу тоже бестелесному? – спросил Костоправ.
Это его заинтересовало.
– Нет, там определенно кто-то был. Человек как человек, только без лица.
Гоблин с Костоправом встревоженно переглянулись. Масло и Ведьмака на этот раз не было.
– Какого пола? – спросил Костоправ.
– Не разобрал. Хотя то не был Безликий. Вообще, в прошлом никто из нас с ним не встречался. Должно быть, он – просто из моей головы. Наверное, мне пришлось разделиться, чтобы легче переносить такие гигантские вспышки боли…
Гоблин недоверчиво покачал головой.
– Это не ты, Мурген. Все это проделывает кто-то – или что-то – помимо тебя. Кроме «кто?», надо бы понять, зачем и почему именно с тобой. Ты не уловил никаких намеков? Как все происходило? Попробуй рассказать поподробнее. Мельчайшая деталь может послужить зацепкой.
– Когда все началось, я был полностью разъят. А затем снова стал Мургеном, переживающим все заново, пытающимся все происходящее занести в Анналы и вовсе ничего не знающим о будущем. Помнишь, как ты сам, мальчишкой, ходил купаться? Помнишь, как это – кто-нибудь заныривает за спину, чтобы тебя макнуть? Выпрыгивает из воды повыше, рукой упирается в твою макушку, а после всем весом тебя притапливает? А ты, если дело происходит на глубине, вместо того, чтобы прямо идти вниз, изгибаешься под водой и ложишься на живот? Вот так же точно и здесь. Только вот на живот-то я переворачиваюсь, а выплыть наверх не выходит. Я забываю, что все это проделывал уже множество раз, и всякий раз – точно так же. Может, вспомни я хоть раз будущее, попытался бы изменить ход вещей, или по крайней мере сделать еще копии с моих книг, дабы они…
– Что? – Костоправ навострил уши. Стоит помянуть Анналы – и все его внимание в полном твоем распоряжении. – О чем это ты?
Сообразил ли он, что я помню будущее? Ведь в настоящий момент мои тома Анналов еще целы…
Волна страха и боли захлестнула меня с головой. За страхом и болью последовало отчаянье – оттого, что, несмотря на все прыжки в прошлое и визиты в настоящее, я не могу предотвратить то, что произойдет. Никакая сила воли не способна отвернуть в сторону реку, несущую нас в бездны ужаса.
На несколько секунд я утратил дар речи – столь многое хотел сказать. Затем, хоть и не впрямую, сумел облечь мысли в слова:
– Ты имеешь в виду Роковой Перелесок, так?
Я хорошо помнил этот вечер. Достаточно часто проезжал здесь, чтоб успеть изучить дорогу. Ландшафт, правда, каждый раз слегка варьировался, но далее время вновь превращалось во все ту же неумолимую реку…
– Перелесок? – удивленно переспросил Костоправ.
– Тебе нужно, чтобы я повел Отряд к Роковому Перелеску, верно? Сейчас – пора какого-то Обманного празднества. Ты полагаешь, что именно здесь может появиться Нарайан Сингх, самое время изловить его – или кого-нибудь, знающего, где тот прячет своих отпрысков. Хуже всего – твоя уверенность в том, что мы можем убить их побольше и потрепать, как никогда еще не трепали.
В решимости извести Обманников Костоправ был неумолим. Неумолимее даже, чем Госпожа, а ведь из них двоих сильнее была оскорблена она. Когда-то, давным-давно, он захотел взять на себя миссию замкнуть кольцо истории Отряда. Он хотел быть тем капитаном, который приведет роту назад, в Хатовар. Однако весь этот кошмар отодвинул его мечту на второй план. И, пока раскручивается паутинно-тонкая нить ужаса, боли, жестокости и отмщения, Хатовар останется лишь поводом, но не пунктом назначения.
Сейчас он неуверенно разглядывал меня:
– Откуда ты можешь знать про Перелесок?
– Я вернулся назад, зная это.
Это было сущею правдой, вот только «назад» оба мы могли понимать по-разному.
– Так ты поведешь туда наших?
– Не могу не повести.
Теперь и Гоблин недоуменно воззрился на меня.
Я сделаю то, что просит Костоправ. Я знаю, как все произойдет, однако не могу объяснить им этого. В голове моей поселились два разума. Один ответствененен за эти размышления, другой же тем часом потел, отпуская шкоты и выбирая рифы.
– Сейчас я в полном порядке, – сказал я. – По-моему, есть способ уберечься от этих приступов. Или, по крайней мере, сделать их менее длительными. Только объяснить я его не могу.
Невелико удовольствие – раз за разом спотыкаться о кромку времени и проваливаться в темные, до жути реальные сны об обороне Деджагора. Пусть даже – превращаясь в безликую, почти слепую к обыденным тогда ужасу и жестокости точку…
Костоправ о чем-то заговорил, но я перебил его:
– Я явлюсь на заседание штаба через десять минут.
Я ничего не мог сказать им напрямую, но, может статься, хоть что-то объясню намеками.
Однако я отлично понимал: ничего не изменится. Самое ужасное ждет нас впереди, и я бессилен отвести беду.
Однако в Перелеске я сделаю все, что смогу. А вдруг на этот раз выйдет иначе? Если бы только вспомнить будущее получше да сделать верные ходы…
Ты! Кто бы ты ни был. Ты продолжаешь увлекать меня к истокам боли. Зачем тебе это нужно? Что тебе вообще нужно? Кто ты есть и что ты есть?
Молчишь? Как всегда…
14
Зубаст оказался этот проклятый ветер. Кутаясь в одеяла, мы дрожали, словно беззащитные цуцики. Полный нечисти Перелесок – не то место, где большинству наших ребят хотелось бы пребывать.
Невидимые во тьме, деревья потрескивали и поскрипывали. Стонал, посвистывал ветер, отчего очень легко было дать волю воображению, представив себе многие тысячи замученных и убитых здесь. Стоны ветра – их стоны, мольбы о милосердии, не находящие отклика даже теперь. Того и гляди, мертвые восстанут перед тобою, требуя отмщения живым…
Я, хоть и старался держаться героем, не мог унять дрожи. Укутался поплотнее в одеяло, однако и это не помогло.
– Эй, жопа в сахаре! – насмешливо окликнул меня Одноглазый, словно самому ему, мелкому пакостнику, легче легкого было держать себя в руках. – Если этот твердолобый Гоблин не прекратит там шлендать и не вернется, спущу с него штаны да посажу на глыбу льда!
– Мудрое решение.
– Не будь занудой, Мурген. Я…
Тут резкий порыв ветра заглушил его слова, не дав досказать, что он там задумал.
Дрожали мы все вовсе не только от холода, хотя никто из нас не признался бы в том. Сказывались место, задача и то, что громадная туча накрыла нас, заслонив скудный свет звезд, что был хоть какой-то подмогой.
Ночь была чертовски темной. А Душилы вполне могли сдружиться с теми, кто правит Тенями. Носила похожие слухи сорока на хвосте. Хотя – скорее не сорока, а громадный черный ворон…
– Слишком много времени потеряли мы в городе, – проворчал я.
Одноглазый промолчал. За него ответил Тай Дэй, но он говорил на своем родном нюень бао.
Ветер донес до моих ушей треск хвороста под ногой.
– Гоблин, черт тебя дери! – гавкнул Одноглазый. – Кончай там шляться! Хочешь, чтоб весь мир узнал, что мы здесь?
Одноглазому плевать, что Гоблина за пять футов уже не слышно, хоть он пляши.
Гоблин, прокравшись к нам, присел рядом со мной. Мелкие желтые зубки его выстукивали дробь.
– Все готово, – шепнул он. – Дело за тобой.
– Тогда лучше бы начинать, – буркнул я в ответ, поднимаясь на ноги. – Пока здравый смысл меня не удержал.
Колени скрипнули. Мускулы не желали расправляться. Я выругался. Слишком стар я стал для этого, хотя среди наших в свои тридцать четыре был еще юнцом.
– Подъем, – сказал я в полный голос, чтобы услышали все.
Знаками в такой темноте не объясниться…
Мы находились с подветренной стороны, да и Гоблин постарался, так что о шуме можно было не тревожиться.
Наши растворились в темноте – так тихо, что на минуту мне даже почудилось, будто я остался совсем один, если не считать ординарца. Мы с ним тоже двинулись вперед. Тай Дэй прикрывал мне спину. Темнота ему вовсе не мешала. Кошачьи глаза у парня…
Меня обуревала уйма самых разноречивых чувств. Я в первый раз командовал рейдом и сомневался, достаточно ли изжил деджагорские впечатления, чтобы справиться. Я до сих пор шарахался от теней и был маниакально подозрителен ко всем, кто не входил в Отряд, сам не понимая отчего. Однако Костоправ настоял, и вот я – здесь, в темном, злобном лесу, с сосульками на заднице, командую первой настоящей операцией Отряда после нескольких лет бездействия. Хотя, если считать, что все наши имели при себе ординарцев-телохранителей, операцию проводил не совсем Отряд.