– Мелочь Арамери сбежала от взрослых, – протянул я. Кажется, моя улыбка ободрила мальчика, но привела в ярость девочку. – Кому-то здорово влетит за то, что позволил вам наткнуться на меня.
Тут они испугались, и я все понял: детки-то заблудились. Мы были в самой нижней части дворца, на тех уровнях под основной громадой Неба, куда никогда не дотягивается солнце. Прежде здесь обитали ничтожнейшие из дворцовых слуг, но теперь их не было. Полы и декоративную лепнину вокруг покрывала толстая пыль, и, если не считать этой парочки, смертных нигде поблизости не наблюдалось. Сколько времени ребята бродят тут в одиночку? Усталые, напуганные, чуть ли не отчаявшиеся…
Свое несчастное состояние они попытались скрыть под маской воинственности.
– Ты объяснишь нам, как выбраться на верхние этажи, – заявила девчонка. – Или отведешь нас туда. – Подумала, вздернула подбородок и добавила: – Сделай это немедленно, или тебе не поздоровится!
Я не выдержал и расхохотался. Просто все идеально совпало: и ее жалкая попытка явить надменную властность, и чрезвычайное невезение, выведшее их прямо на меня… все сразу. Некогда пигалицы вроде нее превращали мою жизнь в ад, гоняя меня приказами туда и сюда и гадко хихикая, а я буквально корчился, но вынужден был повиноваться. Сколько лет я с ужасом ожидал очередной истерики очередного капризного Арамери! Теперь же я был свободен и видел ее такой, какой она была на самом деле, – напуганным маленьким существом, пытающимся подражать манерам родителей. Мысль о том, чтобы попросить желаемое, была ей так же чужда, как и умение летать.
И разумеется, когда я рассмеялся, она надулась, уперла руки в бока и выпятила нижнюю губу именно так, как мне всегда нравилось в детях. (Когда так поступают взрослые, это меня бесит, и я их за это убиваю.) Ее братец, поначалу казавшийся добрее и мягче характером, тоже начал злиться. Нет, что за прелесть! Недаром я всегда так любил мелюзгу.
– Ты должен делать то, что мы велим! – топнула ножкой девочка. – Ты нам поможешь!
Я смахнул невольную слезинку и удобнее прислонился к лестничной стенке, силясь отдышаться от смеха.
– Вы сами отыщете путь в свой долбаный дом, – сказал я, продолжая улыбаться. – И считайте, что вам повезло: вы слишком славные, чтобы вас убивать.
Тут они быстренько захлопнули рты и уставились на меня скорее с любопытством, чем со страхом. Потом мальчик (я уже начал подозревать, что он если и не сильней сестры, то умнее) прищурился.
– На тебе нет метки, – указал он на мой лоб.
Девочка тоже это заметила и удивленно вздрогнула.
– Ага, нет, – согласился я. – Подумать только!
– Так ты не… Значит, ты не Арамери?
Он так сморщился, словно только что произнес несусветную бессмыслицу. «Глокая куздра штеко будланула бокра…»
– Нет. Я не Арамери.
– Так ты новый слуга? – спросила девочка, от удивления забывшая сердиться. – Только что пришел в Небо снаружи?
Я заложил руки за голову и вытянул ноги.
– Вообще-то, я совсем даже не слуга.
– А одет как слуга, – указал пальцем мальчик.
Я удивленно взглянул на себя и понял, что на мне одежда, какую я обычно носил в плену: свободные штаны (в таких бегать удобно), прохудившиеся башмаки и обычная просторная рубашка. Все белого цвета. Ах да, вы, быть может, не знаете: в Небе только слуги каждый день облачаются в белое. Высокорожденные так поступают лишь по особым случаям, а в обычные дни предпочитают яркие цветные наряды. Вот и стоявшая передо мной малолетняя парочка была одета в изумрудно-темно-зеленое. Девчонке – как раз к глазам, да и мальчику весьма шло.
– А-а, вот вы о чем, – сказал я, недовольный, что угодил в ловушку старой привычки. – Ну так вот, я все равно не слуга. Уж поверьте на слово.
– И ты не из теманской делегации, – продолжил мальчик. Он говорил медленно, а в глазах отражалась стремительная работа мысли. – У них единственным ребенком был Датеннэй, и вообще они уже три дня как уехали. И одеты были по-темански. Везде металлические нашивки, а волосы вьющиеся…
– Верно, я и не теманец, – снова заулыбался я, ожидая дальнейших предположений.
– Но ты похож на теманца, – вставила девочка. Она мне явно не верила и показала на мою голову. – Волосы у тебя почти не вьются, глаза пристальные и не раскосые, а кожа темней, чем у Деки…
Я покосился на мальчика, которому явно не понравилось такое сравнение. И я понимал почему. Хотя у него на лбу и красовалась окружность, свидетельство чистокровного родства, было совершенно очевидно: кто-то, скажем так, протащил неамнийские сласти на пир его происхождения. Я, пожалуй, счел бы его выходцем с Дальнего Севера – хоть и знал, что такое решительно невозможно. Черты лица у него в целом были вытянутые, амнийские, но вот волосы – черней тьмы Нахадота и прямые, как раздуваемая ветром трава. А глубокая смуглость кожи не имела никакого отношения к загару. Я видел, как младенцев с подобной внешностью топили, обезглавливали, сбрасывали с Пирса… Или помечали как низкородных и отдавали на воспитание слугам. И ни один из таких не был удостоен метки чистокровного.
Зато у девочки какие-либо чужеземные черты отсутствовали начисто. Хотя погодите-ка. Есть, хотя и еле заметные. Полнота губ, угол скул, да и волосы отливают скорей желтой медью, а не солнечным золотом. В глазах амнийцев подобные черты составили бы, скорее, «интересную» особенность, щепотку экзотики без неприятного политического багажа. Не будь при ней братца, никому бы и в голову не пришло, что кровь у нее тоже с подмесом.
Я снова перевел взгляд на мальчика и увидел в его глазах настороженность и тревогу. Ну конечно. Его жизнь, вероятно, уже начали превращать в ад.
Пока я над этим размышлял, дети шепотом заспорили, на какую из смертных рас я больше похож. Я, конечно, слышал каждое слово, но из вежливости притворялся глухим. Наконец мальчик этаким «страшным» голосом произнес:
– По-моему, он вообще не теманец…
И по его тону я понял: паренек начал подозревать, кто я на самом деле такой.
Они совершенно одинаковым движением подняли головы и вновь уставились на меня.
– Неважно, слуга ты или нет, теманец или еще кто, – заявила девочка. – Только мы все равно чистокровные, а это значит, ты должен делать, что мы велим.
– Не должен, – сказал я.
– А вот и должен!
– А ты меня заставь, – зевнул я и закрыл глаза.
Они снова замолчали, и я ощущал их испуг. Я мог бы над ними сжалиться, но уж больно происходящее меня забавляло. Через какое-то время я почувствовал движение воздуха и тепло. Открыл глаза и увидел, что мальчик присел рядом со мной.
– Почему ты не хочешь нам помочь? – спросил он с искренним непониманием в голосе, и я чуть не размяк под взглядом больших темных глаз. – Мы целый день тут, внизу, бродим, уже все бутерброды съели. А как вернуться, не знаем.
Вот проклятье! Никогда не мог устоять перед милыми и сообразительными детьми.
– Ну ладно, – сказал я, смягчаясь. – Куда вы пытаетесь попасть?
Мальчик прямо просветлел:
– К сердцу Мирового Древа! – Однако радость тут же угасла. – Ну, по крайней мере, мы туда хотели добраться. А сейчас нам бы просто домой…
– Бесславный конец великого приключения, – кивнул я. – Только, знаешь, вы все равно бы ничего не нашли. Мировое Древо было создано Йейнэ, Матерью Жизни: его сердце – ее сердце. Даже если бы вы увидели кусок древесины из самой сердцевины Древа, это не имело бы никакого значения.
– А-а, – протянул мальчик, и его плечи поникли. – Ее-то мы не знаем, как и искать…
– А вот я знаю, – сказал я, и тут настал мой черед сгорбиться, ибо я вспомнил, что загнало меня в Небо. Может, они до сих пор были там вместе – она и Итемпас? Ну да, он теперь смертный, и силы у него тоже почти как у смертного, но она могла восстанавливать их по своему желанию – снова и снова, пока ей хотелось. Как же я ее ненавидел! (Нет, не по-настоящему. Да, по-настоящему! Нет, не по-настоящему…) – А вот я знаю, – повторил я. – Правда, толку вам с этого будет немного. Нынче у нее других забот хватает. Совсем нет времени ни на меня, ни на прочих ее детей.
– Так она твоя мать? – Мальчик выглядел удивленным. – Тогда она вроде нашей матери. Ей тоже вечно не до нас. А твоя родительница тоже глава семьи?
– Ну да. В некотором роде. Она, правда, совсем недавно в семье, отчего и возникают всякие неловкости. – Я снова вздохнул, и по Лестнице в никуда, уходящей в тень у нас под ногами, покатилось эхо. Во времена, когда мы с другими Энефадэ создавали эту версию Неба, мы устроили винтовую лестницу, ведущую в никуда: двадцатью футами ниже она кончалась тупиком, упираясь в стену. Тот день выдался особенно долгим: архитекторы препирались между собой, и нам стало скучно. – Немного смахивает на жизнь с мачехой, – пояснил я. – Представляешь, каково это?
Мальчик задумался. Девочка присела на ступеньку подле него.
– Ну, мачеха – это как госпожа Мьёлл из Агру, – сказала она брату. – Помнишь, нам на уроках генеалогии объясняли? Теперь она замужем за герцогом, но дети у него от первой жены. Та первая жена – это мать, а госпожа Мьёлл – мачеха. – Она посмотрела на меня, ожидая подтверждения. – Как-то так, правильно?
– Ага, как-то так, – сказал я, хотя не знал и знать не хотел, кто такая эта госпожа Мьёлл. – Йейнэ у нас вроде королевы, но и наша мать тоже.
– И она тебе не нравится? – спросили дети хором, а в глазах светилось куда больше понимания, чем следовало бы.
Обычная схема у Арамери: родители воспитывают детей, которые, взрослея, устраивают заговоры с целью их убийства. И тут, похоже, все шло к тому же.
– Нет, – тихо проговорил я. – Я ее очень люблю. – Ибо я действительно ее любил, даже когда ненавидел. – Больше, чем свет, тьму и жизнь. Она – мать моей души.
– Но тогда… – Девочка нахмурилась. – Почему ты такой грустный?
– Потому что любви недостаточно. – Сказав так, я замолчал, оглушенный справедливостью вырвавшихся слов. Да, вот она, истина, которую они помогли мне осознать. Смертные дети иногда бывают очень мудры, хотя, чтобы понять это, нужен очень внимательный слушатель. Или бог. – Мать любит меня. И по крайней мере один из моих отцов меня любит, и я их тоже. Но этого недостаточно. Этого уже недостаточно. Мне нужно нечто большее. – Я застонал и обхватил руками колени, уткнувшись в них подбородком. Я любил ощущение костей и плоти, знакомое, как укрывающее от бед одеяло. – Вот только что? Что мне нужно? Сам не пойму, только чувствую – все не так. Во мне что-то меняется.
Наверное, я показался им сумасшедшим. Может, я и был сумасшедшим. Все дети немного безумны. Я почувствовал, как они переглянулись.
– Э-э-э… – протянула девочка. – Ты сказал… один из твоих отцов?
– Да, – вздохнул я. – У меня их двое. Один всегда был рядом, когда я в нем нуждался. Я плакал из-за него и убивал ради него.
Вот бы знать, где он сейчас, когда его родственники обратились друг к дружке? Он ведь не Итемпас, он приемлет перемены, вот только от боли это его не ограждает. Может, он несчастен? Если явиться к нему, раскроет ли он мне свое сердце? Нужен ли я отцу?..
Меня встревожило, что я об этом гадал.
– Ну а другой отец… – Я глубоко вздохнул и поднял голову, положив сложенные руки на колени. – Честно говоря, мы с ним никогда особо не ладили. Слишком разные были. Он такой из себя весь правильный и прямой, а я разгильдяй. – Я искоса взглянул на них и улыбнулся. – Вроде вас.
Они заулыбались в ответ, приняв это за почетный титул.
– А у нас совсем отцов нету, – сказала девочка.
– Ну, кто-то же вас сделал? – Я удивленно приподнял брови, ибо смертные еще не освоили искусство производить маленьких смертных самостоятельно.
– Неважно кто, – сказал мальчик и небрежно отмахнулся.
Я решил, что этот жест он подсмотрел у своей родительницы.
– Матери нужны были наследники, – пояснил он, – а замуж она не хотела, вот и выбрала кого-то, кто показался ей подходящим, и родила нас.
– Понятно. – Я не особенно удивился: практичности у Арамери всегда хватало. – Ладно, если хотите, забирайте моего второго папашу. Мне он без надобности!
– Но он же твой родитель! – хихикнула девочка. – Он не может быть нашим!
Возможно, этому самому родителю она ежевечерне молилась.
– Еще как может, – сказал я. – Правда, не знаю, полюбите ли вы его больше, чем я. Он, вообще-то, немного мерзавец. Не так давно мы с ним здорово разругались, и он от меня отказался, хотя сам был не прав. Ну и пусть проваливает!
– И ты совсем-совсем по нему не скучаешь? – нахмурилась девочка.
Я уже открыл рот, чтобы сказать: «Конечно нет», но тут же сообразил, что скучаю, да еще как.
– Дерьмо демонское, – пробормотал я.
Они дружно ахнули и захихикали, обрадованные таким переулочным красноречием.
– Может, тебе стоило бы с ним повидаться? – спросил мальчик.
– Вот еще!
Смуглое личико обиженно сморщилось.
– Ну и глупо. Конечно стоило бы! Он по тебе, может, скучает!
Я сдвинул брови: мысль была слишком дикая, чтобы просто так отмахнуться.
– Чего-чего?..
– Ну, разве отцы не такие? – Он понятия не имел, на что способны отцы. – Они тебя любят, даже если ты их и не любишь. Скучают по тебе, когда ты уходишь.
Я сидел молча, испытывая совершенно ненужное смятение чувств. Видя это, мальчишка потянулся ко мне, помедлил… и тронул мою руку. Я изумленно уставился на него.
– Может, тебе нужно радоваться, – сказал он. – Когда все плохо, а что-то начинает меняться, это же хорошо? Это значит, что все станет лучше.
Я смотрел на этого малыша Арамери, который выглядел совсем не как Арамери и, не исключено, раньше срока из-за этого умрет. Смотрел и чувствовал, как глубоко внутри меня ослабевает тугой узел отчаяния.
– Оптимист Арамери, – пробормотал я. – Откуда ты такой взялся?
К моему изумлению, оба ощетинились. Я тотчас понял, что задел нерв, и даже сообразил, какой именно, когда девчушка вздернула подбородок:
– Он отсюда, из Неба, как и я!
Мальчик опустил глаза, и я услышал вокруг него отголоски оскорбительных шепотков: иные произносились детскими голосами, другие отягощала взрослая злоба. «Откуда ты такой взялся, какой-то варвар по ошибке забыл или демон обронил по пути в преисподнюю, потому что боги знают, что тебе тут не место!»
Я увидел шрамы, оставленные на его душе подобными разговорами. Мне даже полегчало; он заслуживал чего-нибудь в качестве возмещения. Я тоже коснулся его плеча и наделил своим благословением: пусть отныне слова будут всего лишь словами, пусть у него хватит сил противостоять им, а на языке найдется несколько замечательных ответов – на будущее.
Он удивленно моргнул и застенчиво улыбнулся. Я улыбнулся в ответ.
Девочка, поняв, что я не хотел причинить ничего плохого ее братику, тоже успокоилась. Силой желания я благословил и ее – хотя она в этом вряд ли нуждалась.
– Меня зовут Шахар, – сказала она, потом вздохнула и пустила в ход свое главнейшее оружие – вежливость. – Объясни нам, пожалуйста, как добраться домой.
Ого, вот это имечко! Бедная девочка. Хотя, надо признать, оно ей шло.
– Легко. Вот смотри… – Я заглянул ей в глаза и сообщил знание дворца, которое сам копил на протяжении множества людских поколений. (Только о закоулках лишних пространств не стал ей ничего сообщать. Это было мое!)
Девочка вздрогнула и уставилась в мои глаза. Не знаю, может, я на время приблизился к своему кошачьему обличью. Смертные обычно замечали, как менялись глаза, хотя менялись не только они. Ну ладно, я восстановил круглые человеческие зрачки, и она успокоилась. И тотчас ахнула, обнаружив, что отлично представляет дорогу домой.
– Ух ты, какой фокус! – сказала она. – Только писцы красивее делают!
Я чуть не возразил ей: «Да писец бы тебе голову расколол, попытайся он сделать то же, что я сейчас совершил!» Но смолчал, потому что она была смертная, а смертным свойственно предпочитать сути показной блеск. И еще потому, что это было не важно. А девочка удивила меня еще больше: она выпрямилась и поклонилась мне в пояс.
– Благодарю тебя, господин, – сказала она. И, пока я таращился на нее, поражаясь новшеству благодарности от Арамери, она вновь напустила на себя прежний надменный вид. Вообще-то, он ей не очень шел. Будем надеяться, скоро она и сама это поймет. – Не соблаговолишь ли назвать свое имя?