Я взглянула на кишащих во рву змей. Змеи священны и принадлежат Богине. Это признают даже дикие ахейцы. Почти в каждом храме, посвященном Ей, имеется змея, либо змеи. Но никогда я не видела их сразу в таком количестве. Словно их разводили тут сотни лет… Тысячелетия!
А ведь, пожалуй, это правда. Видимо, так было всегда, во всех древних храмах, которые уже исчезли с лица Земли… Очевидно, я это узнаю.
Ступив на шаткую поверхность моста, я улыбнулась. Перил у моста не имелось, даже самых жалких, и человек, не обученный сохранять равновесие и не закалявший постоянно волю, если уж решался пройти по этим танцующим дощечкам над мириадами клубящихся гадов, добирался до противоположной стороны, обливаясь потом и с колотящимся сердцем. Хорошая защита… И способ проникнуться силой Богини… Хотя в этом было что-то не то…
Но просто так ступить на противоположную сторону мне не дали. Не зря я чувствовала, что за мной наблюдают. Едва я приблизилась к той стороне, они вышли из зарослей.
Их оказалось пятеро, и вооружены они были каменными Топорами. Я прикинула, смогу ли справиться с ними, и, оценив все. возможности, решила, что вероятность есть. Слишком уж неуклюжими и неповоротливыми они казались. Я еще подумала – ну и здоровенные здесь женщины! Все – выше меня, а я ведь не маленькая, и рука у каждой толще моей ноги. Они были в долгополой просторной одежде, наверное, хорошо спасающей от солнца, но неудобной для драки. Масок, в отличие от горгоны, встреченной нами в пустыне, они не носили. И лица-, не прикрытые жуткими личинами, были равнодушными, сонными и тупыми. Неужели лицо той горгоны под личиной точно такое же? Я не могла в это поверить. Кто ты? – спросила одна из них неприятным высоким голосом на древнем языке.
Я вспомнила, как называла меня горгона, и ответила:
– Служанка Богини.
– Что… ты… хочешь?
Слова древнего языка она произносила с трудом. Когда я сказала: «Посетить Храм», она, похоже, не поняла, и снова, повизгивая, повторила:
– Что ты хочешь?
– Поклониться Богине, – ответила я, не повышая голоса.
До меня постепенно доходило, что стражница не просто не понимает меня – она и себя не понимает. Ее обучили произносить несколько слов на древнем языке, не объясняя их значения, и узнавать звучание некоторых других. Во всяком случае, мой второй ответ она, видимо, сочла верным, молча развернулась и пошла обратно.
Остальные расступились, пропуская меня, и так, окруженная конвоем, я ступила на землю храмового острова. На оружие мое никто не покушался, так что стража меня не особенно беспокоила.
Я шла за предводительницей конвоя, и при виде ее мощного зада, ворочавшегося при ходьбе, и здоровенных пяток, меня осенило – это не женщина вовсе! Среди здешних стражей вообще нет женщин. Это… как их… евнухи.
Само слово я выучила недавно – им Келей ругался на побережье. Но когда я спросила его про значение, оказалось, что знаю об этом.
Я таких видела в Трое. Там они в основном прислуживали на женской половине царской цитадели, но были и в некоторых храмах. Это те, кто родились мужчинами, но лишенные мужского естества. Очень мне тогда тот обычай не понравился, но троянские традиции мне вообще не пришлись по нраву, и подобная глупость к общему впечатлению ничего не прибавляла.
А то, что я встретила евнухов здесь, на земле Богини…
Ну, пусть сюда не допускаются мужчины. Неужели для охраны храма не нашлось женщин? Пусть эти сильны, как волы, но кто же использует волов там, где нужны сторожевые собаки? Но я опять велела себе – я пришлая, не знаю здешних обычаев, и пока не узнаю – не судить, не судить никого!
Я вскинула голову, надеясь разглядеть очертания храма, но не увидела ничего подобного.
Тут евнухи разом повернулись в мою сторону, и я приготовилась к тому, что придется немного подраться. Но они просто расступились в стороны, явно желая, чтобы я прошла вперед. Я прошла, совершенно уверенная, что, если какая из этих туш пожелает ударить в спину, я услышу.
И, сделав несколько шагов вперед, я разглядела, наконец, то, что, очевидно, являлось входом в храм. Просто дыра в черной земле. Такое тоже было мне знакомо – хотя бы в святилище у Гебра.
Я, не колеблясь, стала спускаться вниз. На наклонной плоскости обнаружились ступени. В темноте я не могла определить, каменные они или глиняные, обожженные до прочности камня. Вскоре ступени кончились, и я оказалась на ровном полу. Мне все еще ничего не было видно, и я остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте. Однако я чувствовала, что нахожусь в помещении довольно больших, возможно, огромных размеров, но с низким сводом.
Потом впереди взметнулся язык огня, мгновенно и высоко. Это было прекрасно и устрашающе, но проклятая расчетливость уже сообщала – огонь бросили на специально приготовленное топливо, вероятно, пропитанное «кровью земли» или еще каким-нибудь составом. Отсюда высота и цвет пламени.
Огненный язык высветил пространство, и я поняла, что не обманулась.
Я находилась в просторном зале, его стены терялись во мраке. Потолок подпирали мощные, грубые каменные колонны, в расположении которых не наблюдалось никакой системы. Так же в непонятном мне или в отсутствующем порядке на полу громоздились валуны странной формы либо высокие глиняные горшки.
А передо мной, освещенные со спины, стояли горгоны.
Их было трое. Они были и в длинных свободных одеяниях и в масках, в полумраке принявших еще более чудовищные очертания, чем у той, что явилась нам при свете дня.
Змеи, окружавшие маски, казались живыми. Очертания тел под складками говорили, что на сей раз это настоящие женщины, не евнухи. Я легко догадалась, что одна из них – грузная старуха, вторая – зрелая женщина, а третья – совсем молода. Каждая – воплощение одного из ликов Богини, это вполне обычно.
А вот что оказалось необычным и удивило меня – ни одна из них не носила знахарского камня, хотя у всех были ожерелья из костей. А ведь во всех святилищах, где Богиню почитают как Трехликую Луну – здесь, похоже, было именно так – жрицы знахарский камень носят непременно. Впрочем, возможно, силы их так велики, что они не нуждаются в камне?
– Мы давно ждали тебя, – сказала старшая.
Странно прозвучал язык, столь древний, что, наверное, раздавался еще тогда, когда не поднялись камни Темискиры.
– Было предсказано, что с севера придет служанка Богини и сожжет огнем ложных идолов, и тех, кто им поклоняется.
Звучало хорошо. Только я знала, что большинство пророчеств сочиняется задним числом. Хотя… Предрекли же горгоны затмение Солнца.
– Не стану лгать, священные сестры. Все это получилось нечаянно. Случай выбросил мой корабль у ваших берегов, и я понятия не имела ни об атлантах, ни об острове Керне.
– Не произноси подобных имен в храме! – воскликнула вторая.
Голос ее оказался сух и резок. Старшая остановила ее жестом.
– Ничто на свете не происходит помимо воли Богини.
– И все возможно по воле Ее, – привычно закончила я.
Три лица в масках повернулись друг к другу
– Ты – жрица?
Не знаю, какая из их спросила об этом.
– Нет. Я – женщина меча, Военный Вождь.
– Но ты говоришь на священном языке.
– Я проходила обучение в храме и называюсь Рассказчицей историй.
– Может быть, ты владеешь магией? – это подала голос младшая.
– Нет. Среди нас такие есть. Но я к ним не принадлежу.
– Однако они подчиняются тебе! Почему?
– По воле Боевого Совета.
– Мы не знаем таких обычаев. Они чужды нам, – проговорила средняя. – И все же ты служишь Богине.
– Ты сказала.
– Какая же ипостась руководит тобой?
– Дике Адрастея.
– Мы не знаем такого имени.
– Это значит «неотвратимая справедливость».
– Хорошее имя, – сказала старуха. И добавила: – Назови нам атрибуты Богини.
– Война, – сказала я. Затем продолжила: – Разум. Логика. Ремесла. Магия.
Три головы согласно кивнули.
– Мы знаем воплощение Богини, о которых ты говоришь. В Черной Земле его именуют Нейт. Они там даже считают, будто она живет в нашей стране. Но это неправда.
– Видимо, это будет правдой.
– Почему ты так решила? – резко спросила средняя. – Ты носишь на шее знак Луны, а говоришь, как солнцепоклонница.
– Потому что Солнце принадлежит Богине точно так же, как Луна. И тьма точно так же, как свет. Она – дочь огня и мать огня. Мы чаще всего называем Лунную Троицу, но и Трехликая – тоже только одно из обличий Тысячеликой. Ночь и день, смерть и рождение, Дева нашего полуострова и Великая Мать фригийцев, Алкиона – защитница моряков и Ардвисура Анахита жителей равнин – все они лишь тени Единой. Почему бы той, которой поклоняются в Черной Земле, не ужиться с той, кому посвящен ваш храм?
– Ты слишком красноречива для женщины меча, – сказала старшая.
– Но я ведь еще и Рассказчица историй, ты забыла?
Очевидно, у них в храме и не существовало такого понятия, но она могла бы догадаться, что это звание, близкое к жреческому. И это приближает меня к ним, и, следовательно, должно повлиять на их отношение ко мне.
– Прежде, чем рассуждать подобным образом, тебе следует узнать о нашей Богине, – сказала старшая горгона.
– Для этого я сюда и явилась.
– Тайны Богини будут тебе открыты. Но сначала тебе следует поклониться ее алтарю и оставить там свое оружие.
– Военный Вождь не расстается с оружием.
– На время! Неужели мирская власть тебе гак дорога, что ты не в силах понять, что с мечом в святилище не входят?
В наше святилище входят только с мечом… Но это другое святилище. Скрепя сердце, я кивнула в ответ.
Горгоны повернулись и заскользили между колонн, бесшумно двигаясь по темным плитам.
По мере того, как мы продвигались вглубь, мне начали слышаться глухие удары. Кто-то невидимый бил в барабан. И ритм ударов казался очень странным. Несколько позже я поняла, что он воспроизводит звук человеческого сердца.
Стало чуть светлее, и я заметила, что это тлеют угли в широких глиняных чашах. Дым, поднимавшийся от них, был не совсем чистым… Меня учили распознавать курения, хотя я не знахарка и не могла точно назвать входящие в состав травы, но определила, что при усилии воли здесь возможно сохранить ясность мысли.
Потом я увидела Богиню.
Она была древней, пришедшей из тех времен, когда люди едва научились обрабатывать камень, и не отделялась от стены, из которой выступала. Фигура женщины, сочетавшейся со змеем. Древнейшее воплощение Богини, как символа Творения, власти и силы. Но другого символа, столь же почитаемого звезды с восемью лучами, звезды утренней и звезды вечерней, войны и любви, девственности и материнства – я не увидела над ее головой.
Может быть, этот символ не столь древен, как мне представлялось. Но было в этой статуе обнаженной женщины, чье тело оплетал змей, нечто вызывающее почтение – величие… Мощь…
Пока я смотрела на Богиню, зазвучала музыка. Я знала этот тон по храму Гекаты… По ту сторону Океана. Барабан и костяная флейта… Они меня что, совсем за невежду держат? У нас с детства учат, как подавлять и подчинять волю с помощью музыки и барабанного боя, и, когда Гекаба в Трое показывала мне свое умение, цели у нее, вероятно, были непростые… Только со мной это не проходит. Потому что я глуха к любой музыке. Утонченные лады, собачий лай, грохот прибоя – для меня все едино. Просто шум.
Глядя на Богиню, Я отстегнула перевязь и положила меч на жертвенник со словами:
– Царица над царицами, госпожа над госпожами, создавшая небо и землю, сохрани оружие своей служанки до ее возвращения.
И после этого позволила себе обернуться. Жрицы сняли маски.
– Мормо, – сказала старшая.
– Горго, – сказала средняя.
– Алфито, – сказала младшая.
Это были их имена. Внешние, конечно.
Я внимательно разглядывала их. Они оказались не чернокожими, как обычно представляешь себе жителей Земли Жары, а принадлежали к народу, похожему на фригийцев, но были бледнее, потому что лица их редко соприкасались с солнечными лучами. Вдобавок черты их казались словно смазанными из-за ношения масок.
Мормо, старшая, смотрела на меня пристальнее других из-под морщинистых век. Она была почти лысой и походила на странную белую черепаху. У Горго глаза на одутловатом лице чернели, как маслины, и будто скрывались под такой же маслянистой пленкой. Младшая стояла, надменно вскинув голову, и в этом я уловила неуверенность.
– Ты говорила, что не владеешь магией, – сказала Мормо.
– Повторишь ли это перед лицом Богини?
– Не владею.
– Но ты умеешь останавливать кровь и затягивать раны?
Она была, несомненно, умнее Хепри, и поняла, почему на мне нет шрамов.
– Мы все более-менее это умеем.
– И не считаете это магией?
– Возможно, вы понимаете магию шире, чем мы.
– У тебя есть личный Дар?
– Очевидно, память. Вернее, запоминание историй прошлого для будущего.
– Нет прошлого, нет будущего, – хрипло произнесла Горго. – Есть вечно длящееся «сейчас».
Я положила руку на лунный образ и произнесла клятву, которую не нарушала и не собираюсь нарушать впредь.
Из того, что я поклялась молчать о мистериях и обрядах храма, не следует, что я ничего не скажу о его жрицах. Их было много, около полусотни. Будет ли правильным отметить, что я наблюдала за ними столько же, сколько и за самими обрядами? Верно, но этим я и ограничусь.
Я вернулась после первого круга обрядов, продолжавшихся, вероятно, двое суток. Вероятно, а не точно, потому что мы не покидали храма, переходя из одного помещения в другое. Подземелья ветвились как вширь, так и вглубь. И все это время я не видела смены дня и ночи. Это входило в замысел жриц.
– Ведь в материнском лоне всегда темно, так сказала мне Горго.
– Да, но каждый младенец должен выйти из лона матери, – отвечала я.
– Никто не рождается и никто не умирает, – твердила она.
– Так гласит заповедь Пути. Но мне кажется, что мы движемся не по тому Пути в противоположные стороны.
Мы уже выбрались с нижних ярусов (или сотов?) подземелий и находились в одном из залов справа от главного зала со статуей, среди колонн и высоких глиняных горшков.
– Нет такого понятия «Путь».
Есть. Ты и твои сестры указываете одно его направление – вниз, вглубь. Но есть и дорога ввысь. Они не противоречат друг другу. Гора – это лишь вывернутая наизнанку пещера.
Ее бледное лицо кривилось.
– Если твой меч хотя бы наполовину столь же быстр, как твой язык, я по праву признаю тебя великой воительницей.
– Не великой. Просто знающей свое дело.
– Именно поэтому тебя и принимают здесь. Мы не слепые. Мы не только держим осведомителей по побережью. Мы, не выходя отсюда, пускаем в путешествие свой блуждающий дух. И мы знаем, что Змеиное Болото – последний оплот истинной веры. Общины, где еще почитают Богиню, ныне отравлены и осквернены.
– Таких много.
– Таковы все! И твоя тоже. Но ты еще можешь исправиться, если будешь служить Богине.
– Я всю жизнь служу Ей.
Недостаточно. Нужно превратиться в орудие Ее суда. И только так вершить свой суд над иноверцами, которые подавляют и оскверняют мир Богини. Они говорят о своих богах… Богах! – словно плюнула Горго. – Как будто божественное начало может принимать мужской облик! Неспособные понять, что лишь женское начало непобедимо, они довольствуются тем, что принижают его, либо делают вид, будто его вообще не существует. Но только женщины имеют сами в себе все нужное для жизни и смерти, не нуждаясь ни в чем. Только в них есть неистовство Богини, способное карать, не смиряясь, не рассуждая…
До последнего слова мне нечего было возразить, и я помалкивала, но тут встрепенулась и прервала ее.
– Не рассуждая? Не вижу, почему служение Богине должно быть нерассуждающим.
– Это и есть твой порок. Ты слишком сосредоточена на себе. И нужно забыть себя и отдаться во власть Богини.
– Ты думаешь, Богине нужны забывшие себя?
– Забыть! Забыть все, кроме нее! Нужно, чтобы тебя захватила ее сила, и тогда ее сила будет твоей. И слабые будут захвачены так или иначе. Но сильные должны желать быть захваченными!