— Эй, Эллен? Ты живешь в по-настоящему большом городе. Ты же не собираешься уехать на Аляску или еще куда-нибудь?
Она покачала головой.
— Нет. Но что, если большие города больше не работают? Что, если невозможно собрать вместе столько людей без того, чтобы все развалилось? Что, если…
Голос Эллен сошел на нет, она снова оглядела кафетерий.
Я проследила за ее взглядом. Помещение было по-прежнему заполнено всего на две трети, многие столы стояли целиком незанятые, и никакой очереди на раздачу. Как будто ни у кого в расписании не значился А-ланч.
Это начало всерьез тревожить меня. Куда, черт побери, все подевались?
— Что, если время оркестров прошло, Перл?
Я фыркнула.
— Оркестры существуют на протяжении столетий. Они часть… ну, не знаю… цивилизации, наверно.
— Да, цивилизации. В этом вся проблема… — Она бережно прикоснулась к футляру гитары. — Меня так достало повсюду таскать эту большую виолончель — словно мертвое тело в гробу. Захотелось чего-нибудь попроще. Чего-нибудь такого, на чем можно играть у костра независимо от того, существует цивилизация или нет.
По спине пробежал озноб.
— Что произошло с тобой этим летом, Эллен?
Она посмотрела на меня и после долгой паузы сказала:
— Папа ушел от нас.
— Вот дерьмо! — Я вспомнила то время, когда развелись родители. — Мне правда очень жаль. Типа… он оставил твою маму?
Эллен покачала головой.
— Не просто оставил. Видишь ли, кто-то укусил его в метро, и он… стал другим.
— Укусил его?
В памяти всплыли доходившие до меня слухи, что крысы распространяют что-то вроде бешенства, что на улицах сейчас попадаются люди, похожие на Мин, всегда голодные и всегда в темных очках.
Она кивнула, по-прежнему поглаживая гитарный гриф.
— По крайней мере, я все еще стипендиат и могу переключиться на гитару до того, как…
— Но ты же замечательная виолончелистка. И пока не можешь махнуть рукой на цивилизацию. В смысле, Нью-Йорк по-прежнему никуда не делся.
Она кивнула.
— В основном. Еще есть концерты, и занятия, и бейсбол. Но это, типа, как на «Титанике»: спасательных шлюпок хватает лишь для пассажиров первого класса. — Она оглядела зал. — Поэтому, увидев, что кого-то нет, я невольно задаюсь вопросом: может, эти пассажиры уже покинули тонущий корабль? И потом пол начинает накреняться, палубные кресла скользят мимо.
— Ммм… Ты о чем?
Эллен устремила на меня взгляд прищуренных глаз.
— Здесь что-то происходит, Перл. Спорю, твои друзья уже в Швейцарии или другом месте вроде этого.
— Они в основном просто закончили школу.
— Ну и что? Спорю, они в Швейцарии. Большинство людей, которые могут себе это позволить, уехали. Но мои друзья… — Она покачала головой. — У них нет водителей и телохранителей, и в школу они ездят на метро. Так что они просто прячутся, типа того.
— Но ты-то здесь.
— Только потому, что мы живем за углом. Мне не нужно ездить на метро. Плюс… — Она улыбнулась и снова прикоснулась к футляру на соседнем сиденье. — Я действительно хочу научиться играть на гитаре.
Мы поговорили еще — о ее отце, обо всем, что видели этим летом. Но мысленно я все время возвращалась к группе.
Слушая Эллен, я внезапно поняла, что группа вроде нашей тоже нуждается в сложной инфраструктуре, почти как любой симфонический оркестр. Нам требуются электронные инструменты и микрофоны, микшерные пульты, эхорезонаторы и уйма усилителей. Нам требуются ночные клубы, студии и фирмы звукозаписи, кабельные каналы, которые показывают музыкальные видео, и фанаты с CD-плеерами и электрическими розетками на дому.
Черт, нам необходима цивилизация.
В конце концов, мне трудно представить себе Моса и Мин, исполняющих музыку у костра.
Что, если фантастические рассказы Лус — правда и действительно надвигается какая-то большая битва? И что, если Эллен Бромович права и время оркестров прошло? Что, если болезнь, разрушившая «Нервную систему», в недалеком будущем сломает всю инфраструктуру и, следовательно, сделает невозможным существование такой группы, как наша?
Я выпрямилась в кресле. Нечего сидеть сложа руки. Хватит одобрительно похлопывать себя по плечу только потому, что Мос счастлив, Минерва относительно в своем уме и репетиции проходят хорошо.
Совсем скоро мы должны стать всемирно известны — если, конечно, к тому времени еще останется мир, в котором можно быть известным.
14
«The Replacements»[39]
ЗАХЛЕРМы выдавали на-гора одну фотличную мелодию за другой — я, Мос и Перл, — встречаясь по два-три раза в неделю у нее дома. Отработав все свои старые риффы, мы стали брать за основу лукавые сэмплы Перл, и Москит нисколько не возражал против этого. С тех пор как образовалась настоящая группа — с барабанщицей, певицей и даже отдельными усилителями для Моса и меня, — до него, в конце концов, дошло, что сейчас не время для какой-то там конкуренции.
Что до него не доходило — это насколько Перл заводная и что она втюрилась в него.
Что касается последней части, я мог лишь качать головой. Проблема для Перл состояла в том, что она реально дала Мосу нечто очень важное: содрала с него скорлупу, показала способ получить все, чего он на самом деле хотел, помогла найти фокус, который самостоятельно он не мог обнаружить.
И этого он никогда ей не простит.
Для меня Перл по-прежнему оставалась исключительно горячей девушкой, но теперь я уже ничего не мог с этим поделать. И, по правде говоря, меня устраивало, как оно все идет. Мой лучший друг и самая глупая девушка в мире, в конце концов, прекратили сражаться, музыка фотличная, и Перл любит группу, а это означает, что я всегда буду при ней.
Я должен был понимать: когда все идет так хорошо, что-то вот-вот непременно случится.
Мы работали над Б-секцией одной из новых мелодий, которую назвали «Миллион стимулов для движения вперед». Она была необыкновенно сложная, и я, сколько ни старался, никак не мог сыграть ее. Мос на своем «Страте» показывал мне, как нужно, но по какой-то причине из-под моих пальцев все время выходило не то.
По крайней мере, пока не вмешалась Перл. Смахнув рассыпанные по постели футляры от CD-дисков и губную гармонику, она уселась рядом со мной, расстегнула ремень моей гитары и положила ее себе на колени.
— Дай-ка мне, Захлер, — сказала она. — И потом, словно это был сущий пустяк, сыграла мою часть.
Обычно сидеть так близко к ней всегда было очень глупо, но в тот момент я был слишком потрясен, чтобы оценить это.
— Понимаешь? — Ее пальцы только что не дымились, бегая по струнам. — На этом последнем куске нужно использовать мизинец.
Мос засмеялся.
— Он терпеть не может использовать мизинец. Говорит, этот палец у него умственно отсталый.
Я молчал, просто глядя, как она играет, и, кивая, точно слабоумный. Она безошибочно верно поняла, как заставить эту часть работать, и теперь, когда я увидел, как она это делает, мне показалось, что это даже не трудно. Когда Перл вернула мне гитару, я с первого раза сыграл как надо.
Она встала, отошла к своей клавиатуре и чем-то там занялась, а я снова и снова проигрывал отрывок, вбивая рифф себе в голову.
Я заговорил на эту тему позже, когда мы остались наедине с Москитом.
— Мос, ты видел, что произошло?
Поздним вечером мы бродили по Чайнатауну. Из ресторанных кухонь доносилось громыхание посуды, густой дым жарки стлался по узким улочкам, и хотя металлические двери рыбных магазинов были уже опущены, соленый запах потрохов все еще витал в воздухе.
Сейчас вечерами стало спокойно — с тех пор, как для пешеходов ввели комендантский час. Мы с Мосом, правда, всегда игнорировали его, так что казалось, будто город принадлежит исключительно нам.
— Видел что?
Моc изогнул шею, пытаясь заглянуть в проулок, мимо которого мы только что прошли.
— Нет, не здесь. — С того дня с моими псами я даже мельком не заглядывал в проулки. — У Перл. Когда она показала мне рифф.
Руки непроизвольно поднялись в гитарную позицию, пальцы запорхали; теперь эти движения намертво врезались в память. Жаль, слишком поздно, чтобы избавить от унижения.
— Тот, с которым у тебя были проблемы? Ну и что с ним?
— Ты видел, как Перл играла?
Он нахмурился, его пальцы тоже забегали по невидимым струнам.
— Так, как его нужно было играть.
Я застонал.
— Нет, Мос, не как она играла. То, что она вообще сыграла его, когда у меня возникли трудности!
— А-а-а…
Он подождал, когда мимо проехал мусоровоз, скрипя и треща. По какой-то причине к задней его части прицепились шесть парней вместо обычных двух-трех. Они настороженно разглядывали нас, пока мусоровоз не скрылся с глаз.
— Да, она чертовски хорошо это умеет. Ты не знал?
— Черт, нет. Когда она научилась?
— Задолго до того, как мы встретили ее. — Он рассмеялся. — Ты никогда не замечал, как движутся ее руки, когда она объясняет аккорды? — Его левая рука изогнулась в воздухе. — И я рассказывал тебе, что она узнала «Страт» одновременно со мной.
— Но…
— И все то, что лежит у нее в комнате: флейта, губные гармоники, ручные барабаны. Она играет на всем этом, Захлер.
Это правда, в комнате Перл много инструментов. И время от времени она берет один какой-нибудь и играет на нем, просто в виде прикола.
— Но я никогда не замечал никаких гитар.
Он пожал плечами.
— Она держит их под кроватью. Я думал, ты знаешь.
Я опустил взгляд и ударил ногой пожарный гидрант на обочине. Он лязгнул, и я отпрыгнул, вспомнив, что стараюсь больше не иметь дел с гидрантами.
— И это не беспокоит тебя?
— Беспокоит меня? С какой стати? Пока я играю на «Страте», пусть держит их хоть на чердаке.
— Да не в том дело. Тебя не беспокоит, что вроде бы я наш гитарист, хотя не играю на гитаре даже так хорошо, как наш клавишник?
— Ну и что? Она музыкальный гений.
Я застонал. Иногда Москит ведет себя как настоящий «тормоз».
— Ну, разве не логично, что нашим вторым гитаристом должен быть «музыкальный гений», а не я?
Он остановился и повернулся ко мне.
— Но, Захлер, это не поможет. Ты-то ведь не играешь на клавишах.
— А-а-а-а! Я не то имел в виду!
Мос вздохнул и вскинул руки.
— Послушай, Захлер, я знаю, она играет на гитаре лучше тебя. И понимает большой рифф лучше меня. И это относится ко всему остальному в музыке. Она, скорее всего, барабанит лучше многих барабанщиков… хотя вряд ли лучше Аланы Рей. Но, как я уже сказал, она музыкальный гений. Не расстраивайся. Мы с ней говорили о тебе, и у Перл уже есть план.
— Говорили обо мне? План?
— Конечно. У Перл всегда есть план — вот почему она босс. — Он улыбнулся. — Я покончил с этим. Почему бы тебе не сделать то же самое?
— Почему бы мне не покончить с этим? — Я стоял, тяжело дыша, сгибая и разгибая пальцы, сгорая от желания схватить кого-нибудь за горло и придушить. — Ты сам покончил с этим всего две недели назад, и то лишь потому, что балдеешь от этой ее обкуренной подруги!
Он вытаращился на меня, я на него. Это была одна из тех вещей, которые по-настоящему осознаешь, лишь когда выпалишь их. Однако сейчас я отчетливо понимал, что был прав. Единственная причина, почему Мос в последнее время вел себя так глупо, состояла в том, что Минерва включила у него в мозгу кнопку сброса.
Я уже говорил Мосу, что думаю о ней. Она наркоманка, или бывшая наркоманка, или вот-вот собиралась стать наркоманкой, и это были далеко не все скверные новости. Даже не считая того, как сильно она растревожила Алану Рей во время первой репетиции, эти ее темные очки и странное пение выглядели совершенно паранормально.
Я не говорю, что она плохая певица, просто мне нравятся песни со словами. И я предпочитаю держаться подальше от худых, бледных цыпочек с жилистыми руками.
— Мин не наркоманка, — сказал он.
— Правда? Откуда тебе это известно?
Он развел руками.
— А откуда тебе известно, что она наркоманка?
— Послушай, я не знаю, кто она такая. — Я прищурился. — Знаю лишь, что ее отпускают лишь на два часа в неделю! Вот почему мы репетируем в воскресенье утром. И вот почему эти двое тут же мчатся обратно в Бруклин. Потому что время кончается.
Мос нахмурился.
— По правде говоря, не знаю, с чем это связано. — Он повернулся и зашагал дальше с таким видом, как будто я только что вовсе и не орал на него. — Думаю, Перл предпочитает держать Минерву при себе. Они дружат с раннего детства, и Мин, типа… хрупкая.
Я фыркнул. Может, наркоманов и не трудно свалить с ног, но они уж какие угодно, только не хрупкие. Их души похожи на старые кожаные туфли на стальной подошве; и примерно то же можно сказать об их способности дружить.
Из рыбного магазина на другой стороне улицы на нас глазел крупный азиатский парень с бейсбольной битой в руке. Я помахал ему и улыбнулся. Он кивнул, отступил назад и выбросил полное ведро использованного льда, рассыпавшегося по асфальту и тут же начавшего таять. Кусочки льда поблескивали в свете уличных фонарей, и, наступая на них, я чувствовал, как они хрустят под ногами.
«Дурацкая Перл. Дурацкий Моc. Дурацкая гитара».
На фоне асфальта лед выглядел черным. Говорят, если черную воду очень быстро сунуть в морозильник, она не испарится, а замерзнет и получится черный лед. Конечно, никто никогда не объяснял, зачем вообще тебе такая штука может понадобиться в холодильнике. Идя следом за Мосом, я постарался обойти этот гидрант, хотя он и был прикрыт специальным колпаком, чтобы до него не могли добраться дети.
— Я должен еще кое-что тебе рассказать, — сказал Мос, тоже хрустя льдинками. — Но только ты никому больше об этом не говори.
— Замечательно, — пробормотал я, продолжая крушить лед. — Это как раз то, в чем нуждается наша группа, — новые секреты.
Мос так и не рассказал Перл, что платит Алане Рей, и мне, откуда берет для этого деньги. А теперь получается, что у них с Перл существуют какие-то тайные планы насчет меня…
— Мин дала мне свой номер телефона.
Я повернулся к нему. Он улыбался от уха до уха.
— Парень! Выходит, по-твоему, она и вправду горячая девчонка!
Он засмеялся и ногой подтолкнул ко мне блестящий град льдинок.
— Захлер, дай-ка я объясню тебе кое-что. Минерва не горячая девчонка. Она гораздо, гораздо больше этого. Она плазменное ружье мощностью пятьдесят тысяч вольт. Она реактивный двигатель.
Я закрыл глаза и застонал. Если Мос так отзывается о девушке, это конец. Его одержимость похожа на бесконечно проигрываемое в мозгу эпическое гитарное соло, скользящий гитарный рифф, лишенный всякой логики.
— Она блестящая. Рок-звезда. Поэтому, конечно, немного странная. — Он вздохнул. — Но да, ты прав. Вот кто ведет себя отчасти странно — Перл…
Нужно было прямо тут же объяснить ему, в чем дело, но в тот момент меня занимала лишь эта гитарная история — и мне было глубоко плевать на то, что происходит между Мосом и Перл. Они могли, по крайней мере, сказать мне, что я ничтожество, а не думать так за моей спиной и не строить планы.
Я открыл глаза.
— Ты это серьезно о плазменном ружье? И о реактивном двигателе?
— Да, парень. Она по-настоящему крутая.
Если Мос решил все испортить… Что же, это не моя вина.
— Когда она дала тебе свой телефон?
— В позапрошлое воскресенье.
— Десять дней назад? — Я закатил глаза. — И тебе не кажется, что нужно что-то сделать с ним?
Он сглотнул, покачиваясь на ногах.
— Должен признаться, это было сделано немного странно. Она дала мне номер, когда Перл не могла этого видеть, и сказала, чтобы я позвонил как-нибудь рано-рано утром. В строго определенное время. И даже сверила свои часы с моими.
— Ну, она странная, это для нас не новость.
— Да, нужно позвонить ей.
Он двинулся дальше, слегка подергиваясь, типа как Алана Рей перед репетициями.