— Вёсла, например… — уточнила я.
На кухню зашёл Профессор за пирогами и новой порцией воды для кофе.
Он услышал конец разговора.
— Не волнуйтесь, дети мои, — произнес он величественно, словно жрец в Храме Священного Хвоста. — Это бедствие не стихийное, а сезонное. Просто вы ещё молоды. Мы сделаем Горе хороший денежный заём, чтобы она смогла расплатиться за закупленные запасы зерна, и сторожевики к нашим кораблям цепляться не будут. Рассвет, завтра же оформишь бумаги.
— Ой, как хорошо, Профессор, — обрадовалась я. — А можно, мы сделаем хороший денежный заём Горе и заодно купим большое зеркало в нашу приемную?
* * *Заём мы оформили, зеркало не купили. Не очень-то и хотелось.
Деятельный ум Льда угнетала вынужденная бездеятельность. Он никак не мог смириться с тем, что приворотное зелье бездарно прокиснет, и всё искал ему применение.
— А давай его в кофе Профессору нальём? — предложил он на третий день после обыска, когда все мы, похоже, окончательно окопались в кухне.
Град перенес сюда кресло-качалку и покойненько в нём дремал, укрывшись грудой шерстяных покрывал и выставив из-под них только кончик хвоста.
Рассвет, действуя тихой сапой, уже отвоевал у меня половину кухонного стола. Мы заключили временное перемирие и установили границу из банок со специями. На одной половине он разложил бумаги, на другой — я возилась со стряпней. Закрытые маленькие пирожки мне стряпать надоело, и я перешла на открытые, маленькие, величиной с блюдце и большие — на весь противень.
Лёд тоже принес кресло, раздобытое, похоже, на соседней свалке, с драной обивкой и потемневшими от старости подлокотниками, и сидел на нем в обнимку с Копчёным.
Причем оба они с нескрываемой завистью посматривали на покачивающегося и посапывающего Града. Но котёнка, похоже, больше всего привлекал колыхающийся хвост заместителя главы представительства.
Идея налить привораживающего зелья в кофе Профессора мне не понравилась.
— Это средство, похоже, не только на перхоть, но и на мозги действует… Просачивается сквозь корни волос и размягчает их… — заметила я ехидно.
— Вот не надо переходить на личности! Профессор этой бурдой покупательниц поит, они к нему приворожатся и будут ещё чаще заходить и ещё больше покупать! — обиделся Лёд.
— Они и так им очарованы, никакое средство лучше не приворожит. Ты бы его незаметно тем молодцам споил, что обыск у нас делали. Идея Града.
— Тебе мало твоего Сильного? — округлил глаза Лёд, мстя за предположение о размягчении мозгов.
— А я тебе глаза выцарапаю, будешь так их пучить! — пообещала я.
— Звиняюсь, — сделал покаянное лицо Лёд.
Рассвет издал какой-то странный звук, показывающий, что он слушает и что ему весело.
— Похоже, начинаются критические дни, — сказал он невозмутимо. — Мы уже потихоньку звереем в обществе друг друга.
— Это кто-то звереет, — отозвалась я с обидой и показала хвостом в сторону кресла с дремлющим Градом, — а вот кто-то и сам не дёргается, и личную жизнь других не задевает.
— У Града колоссальный опыт, не нашему чета… — заметил Рассвет, любовно выписывая затейливые заглавные буквы. — Он максимально разумно использует подвернувшийся момент вынужденного безделья.
— Ничего, — злорадно заметил Лёд. — Скоро он выспится, и заснуть больше не сможет. Вот тогда мы посмотрим, как он маяться будет. Правда, мой золотой? — промурлыкал он котёнку.
Копчёный, растянувшийся у него на груди во всю свою длину, как странный меховой галстук, сонно приоткрыл глаза и снова закрыл, убедившись, что кормить его не собираются.
* * *От непрерывного поедания пирогов на протяжении нескольких дней пол на кухне был усеян хлебными крошками. Нужно было устраивать большую уборку, чтобы удалить их из щелей между плитами и всяких укромных уголков, куда они каким-то непостижимым способом завалились.
Но как это сделать, когда с утра до вечера здесь едят, спят и работают, было совершенно непонятно.
Пару дней я крепилась, но потом решила, что сада у нас всё равно нет, а пока на улице холодно, места и в Огрызке сколько угодно.
Выбрала момент, когда Град, Рассвет и Лёд сонно клевали носами в креслах после обеда. (Рассвет сдался последним, но и он не выдержал, принёс солидное полосатое кресло с подголовником и скамеечкой для ног, просто созданное для того, чтобы дремать у огонька).
Убедившись, что они спят, я сдвинула в сторону ком теста, из которого собиралась наделать ватрушек, и прямо на припудренной мукой поверхности стола написала заклинание. А потом тихонько его произнесла.
И под тёмные своды кухни поднялось целое облако нежных, разноцветных бабочек.
Теперь крошек на полу не было, зато везде — и на спинках кресел, и на решётке полуподвального кухонного окна, и на шкафах, и на тёмных балках, и на кухонных полках, и на часах, и на крюках для посуды — на всём, словно яркие южные цветы, сидели, вздрагивая крылышками, бабочки.
Это было очень красиво. Бабочки перепархивали с места на место, как летние снежинки.
Их, почему-то, привлекло кресло-качалка Града, и зелёное шерстяное покрывало вдруг расцветилось забавными бантиками: белыми, оранжевыми, сиреневыми, желтыми, чёрными. Изредка бантики оживали, вспархивали и улетали, уступая место другим.
Почувствовав магию, проснулся Копчёный. Открыл хитрые глаза, оценил обстановку, и решил, что всё это сделано специально для него. Встал, потянулся, спрыгнул с груди спящего Льда и начал скакать по кухне, охотясь за бабочками.
Я принялась начинять ватрушки творогом.
В кухонном окне был виден узкий кусочек неба, по которому ветер гнал снежные хлопья.
* * *Постепенно ветер стал стихать, видимо, он окончательно перемешал холодный воздух гор и тёплый воздух долин.
Лёд всё-таки нашел жертву для приворотного зелья: он стал потчевать им нашего кучера.
Кучер был местный. Работы у него было не много, так как Профессор пользовался экипажем (и нам разрешал) лишь в исключительных случаях.
Таких, например, как бал властей. Или приезд практикантки. Или вручение Горе официального протеста от имени Ракушки по поводу незаконного обыска на территории суверенного государства.
Кучер был местный, но нам не чужой: родители его жены были выходцами из Ракушки. Другого человека Профессор просто бы не нанял.
Конюшня в Огрызке была неплохая, ведь и Граду, и Льду постоянно приходилось разъезжать, но делать они это предпочитали верхом, потому что дороги за пределами городка особой ровностью не отличались.
В дни разыгравшегося ненастья нашему кучеру, видимо, тоже до колик надоело сидеть дома, на глазах у супруги, он помучился, помучился и сбежал в представительство под предлогом ремонта экипажа.
Лёд навестил его на конюшне и принес в подарок оригинального вкуса согревающий напиток, состоящий, в основном, из слезы Медбрата, сахара и чая в определенных пропорциях. И толики того самого состава из склянки с красным шарфиком на стеклянном горлышке.
Кучер охотно пил, да похваливал.
Споив ему за день склянку, Лёд решил сходить и выяснить, подействовало ли средство или нет. И задержался надолго…
Я понесла им на конюшню поесть, чтобы они хоть с закуской злоупотребляли согревающими напитками.
Лёд и кучер, практически в обнимку, сидели в разобранном экипаже и душевно беседовали.
— Друг, скажи, кого ты любишь? — умолял Лёд.
— Как на духу? — строго спрашивал кучер.
— Как на духу… — грустно отвечал Лёд.
— Тебе — скажу! — мотал головой кучер. — Как другу скажу!
— Скажи, как другу! — молил Лёд.
— Слёзку я люблю… — смущённо открыл душу кучер. — Её, родимую. А более — никого!
И, сделав признание, кучер надолго припал к бутылке со слёзой Медбрата.
Оставалось решить, приворожился он к ней за день, или любит её давно.
И тратить ли теперь отворотное зелье или оставить всё, как есть?
Глава двенадцатая
В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ
А в один прекрасный день ненастье кончилось, и весна вернулась в Шестой Угол Чрева Мира.
Представительство тотчас опустело, — все поспешили делать дела, накопившиеся за непогоду.
А я стала убирать освободившуюся кухню. Выпустила (к великому разочарованию Копчёного), бабочек на улицу. Навела порядок на полках и шкафах, перемыла полы.
На пироги я уже смотреть не могла, ни стряпать их, ни есть не было никакого желания. Оставалось только гадать при отсутствии большого зеркала, на сколько ещё я растолстела за эти дни.
Когда же, закончив уборку, выбралась на улицу глотнуть свежего воздуха, то неожиданно получила записку.
Её вручил мне мальчишка. Из тараканьей гвардии Ряхи.
Не тратя время на красивости, а, выражаясь, как истинный солдат, коротко и по существу, Ряха приглашал меня посетить его завтра на таинственной полянке за рекой.
И сразу стало страшно интересно, чего это он забился в такую даль?
* * *На следующий день Лёд опять навестил знахарку.
Принес от нее бутыль для ращения волос на хвосте и придания ему (хвосту) чрезвычайной пушистости.
И кроме этого полезного приобретения, он узнал что-то важное, но рассказывать не стал, вручил мне средство для хвоста и помчался в лавку к Профессору.
А потом они вместе поспешили в официальный кабинет главы. И Рассвет вслед за ними.
Я же пошла в гости к Ряхе. Раз в кабинет меня, в числе прочих, не пригласили, значит, пока ничего не скажут. А выяснить всё самостоятельно я могу и попозже.
* * *Ряха, как оказалось, совсем недаром окопался за Гадючкой: он готовился дать бой судьбе, которая в последнее время стала относиться к нему неблагосклонно, без должной почтительности.
Мало того, что азартный сарай сожгли, а тараканьи бега запретили, так ещё и на сердечном фронте возникли осложнения: у Ряхи появился соперник.
Тот самый неотразимый помощник мясника, о котором судачили дамы в бане. Он, оказывается, стал подбивать клинья к Ряхиной грудастой подружке.
Дело было тонкое, почти политическое: и Ряха, и помощник мясника были слишком хорошо известны в Отстойнике, у них у обоих имелись и вес, и слава, и свои поклонники.
И если бы Ряха просто бы поймал соперника на тёмной улице и побил, на хозяйку кабачка это не произвело бы никакого впечатления. И даже наоборот, жалость к пострадавшему могла бы заставить её сделать неправильный выбор в пользу мясника.
Этого мудрый Ряха никак не мог допустить.
А всё знающая общественность жаждала между ними публичного поединка. И там, на рыночной площади, когда они сойдутся на квадратном помосте, Ряха должен был победить наглеца не только силой, но и красотой.
Чтобы капризная зазноба сама увидела, чего может лишиться, и не она одна.
Вот Ряха и скрылся в лесах, в строжайшей тайне доводя своё тело до немыслимого совершенства.
Хорошо, что место тренировок он выбрал неподалеку от Огрызка. Надо лишь было выйти из представительства, пройти немного до подвесного моста, перекинутого через Гадючку под Горой — и если свернуть с натоптанной дорожки, ведущей на мелкое озеро, в котором купался весь Отстойник, то через несколько минут можно было попасть в укромную лощину, которую Ряха приспособил под свои нужды.
Там между двух сосен он приделал перекладину, собрал коллекцию булыжников нужного веса и размера, приволок тележную ось, поставил всякие прямые и наклонные скамьи, а на тропе, ведущей в лощину, установил взведенный самострел, который должен был сразить наповал всякого непрошеного гостя.
— Теперь ты знаешь, где меня найти, — сказал Ряха, показав свои новые владения, а главное, место расположения самострела и ту проволочку, за которую не рекомендовалось задевать в траве. — Приходи каждый день после обеда, ладно? Твоя помощь нужна. И того, одевайся поудобнее. Как тогда в Хвосте Коровы.
— Ряха, — предупредила я его сразу, — если ты на мне собираешься свои удары отрабатывать, то я категорически против. У нас с мясником и рост разный, и фигура, и телосложение. Я не подхожу.
— А то я не вижу, — хохотнул невесело Ряха. — Приходи, для тебя специальное дело есть. А пока давай разбегаться — мне одного человечка навестить надо, да и тебе нечего на улице делать, стемнеет скоро. Опасно будет.
На обратном пути я думала, что жизнь становится все загадочнее. Мало того, что надо выяснить, какие сведения раздобыл у знахарки Лёд, так еще и гадай теперь, что за специальное дело придумал для меня Ряха. И почему, всё-таки, опасно выходить в город после темноты?
Последнюю загадку я решила отгадать сегодня же ночью.
Ну, в самом деле, чего голову ломать — просто схожу и посмотрю.
* * *Когда я вернулась домой, — обнаружила, что представительство словно вымерло.
«Лавка Южных Товаров» была закрыта на большой замок. Профессор отсутствовал, Рассвет отсутствовал, Лёд тоже отсутствовал. На кухне Град невозмутимо жарил свежую рыбу.
— А наши в гости пошли, — сообщил он, зевая. — Лук у тебя где?
— Так вот же висит, — удивилась я. — На балке. Ослеп?
— Не заметил, — ловко перевернул шкворчащие куски Град, — думал, где-то на полу в корзине.
— Лук надо в тепле хранить, — назидательно сообщила я, наливая себе чаю. — Лучше всего около печки. Тогда он будет тугой и красивый. Поставь галочку в ведомости — вон я какие тонкости знаю, не практикантка, а золото. А куда они пошли?
— Да у жены кучера день рождения сегодня. Рыбку будешь?
— Давай кусочек, пока лук в сковороду не засыпал, — разрешила я.
— Так ведь в жареной рыбе самое вкусное — это лук? — удивился Град, выделяя мне самый поджаристый кусок, покрытый золотисто-коричневой корочкой.
— Кому как… — скривилась я. — Если честно, я лук только свежий ем. Сырой то есть.
— Ну, вот привет, а жена кучера свой особый луковый суп сварила. И пирог с луком сделала.
Меня чуть не стошнило.
— Это всё здорово, — сказала я решительно, — но давай не будем обсуждать меню праздничного стола, пока я не поем.
— Почему? — удивился Град. — Я думал, ты присоединишься к празднику. Веселье там в самом разгаре.
— Нет, спасибо, я лучше в Огрызке посижу, — отказалась я наотрез.
— Ну, как хочешь, — не стал настаивать Град. — А я пойду. Люблю луковый суп.
— Иди, иди, — обрадовалась я, что никто мне не помешает погулять по Отстойнику ночью.
— Ты не бойся, я двери охранным заклятьем запру, — сказал Град.
— И такое есть?
— Есть.
— Поделишься?
— Не сейчас, — вывернулся Град.
Наверное, это было то же самое заклинание, которым Профессор закрыл в подвале неприкосновенный запас зерна.
Мне-то оно помешать не могло, я же через окно собиралась уйти, поэтому я милостиво разрешила:
— Запирай! Хотя зачем нам запоры, когда у нас Копчёный имеется? А где он, кстати?
— Господин Копчёный откушали рыбьих потрохов и пошли в приёмную покачаться на шторах для лучшего пищеварения, — доложил Град.
— Это хорошо, — заметила я. — Может быть, он шторы там подерёт и мне не в чем будет на балы ходить…
— Не надейся, — хихикнул Град. — Будешь ходить в драных шторах.
— Это будет недипломатично.
— Как раз дипломатично. Увидят тебя в лохмотьях и денег нам дадут.
— На платье мне? А вы их опять на какую-нибудь ерунду потратите, я знаю, — фыркнула я. — И буду я голая и босая, как была.
— Не расстраивайся, пока ты голая куда лучше, чем одетая, — заметил Град, убирая сковороду.
— А ты откуда знаешь? — возмутилась я.
— Догадываюсь, — хохотнул снова Град. — Возраст у тебя ещё такой. Вот дорастешь до солидных лет, как Профессор — тогда да, любое платье тебе купим, лишь бы обнажённой не видеть. А пока ты нам и в лохмотьях нравишься.
— Когда я дорасту до таких лет, как Профессор, вы уже утратите всякий интерес к женщинам, что голым, что одетым, — отпарировала я.