С заключительным звуком агонии, похожим на хрип, вырывающийся изо рта погибающего, дух ринулся прочь из того, что было похоже на руки, и растворился.
Артас встал, запыхавшийся, с широко раскрытыми глазами, воздух белыми облачками срывался с его окоченевших губ. Затем он повернулся к с таким трудом добытому призу. Все опасения исчезли, едва его взгляд вновь лёг на меч.
— Смотри, Мурадин, — выдохнул он, зная, что его голос дрожит, — вот оно, наше спасение — Ледяная Скорбь.
— Погоди, парень, — резкие слова Мурадина, почти приказ, были для Артаса как холодный душ. Он моргнул, выбитый из состояния поглотившего его восторга, и обернулся взглянуть на дворфа.
— Что? Почему? — спросил он.
Мурадин — глаза его были сужены — взирал на парящий меч и постамент под ним.
— Что-то здесь не так, — он ткнул в рунный клинок толстым пальцем. — Всё было чересчур просто. Ну взгляни на него, висит тут, озаряемый светом не пойми откуда, будто цветок, только и ждущий, чтоб его сорвали.
— Слишком просто? — Артас наградил его неверящим взглядом. — У тебя ушло довольно много времени на поиски. И нам пришлось сражаться с этими тварями, чтобы добраться до него.
— Ха, — фыркнул Мурадин. — Всё, что я знаю об артефактах, подсказывает мне, что здесь что– то нечисто, прям как на причалах Пиратской Бухты, — он вздохнул, брови его по-прежнему были испещрены морщинами. — Постой... здесь, на постаменте, надпись. Посмотрим, сумею ли я прочесть. Это может нам что-то сказать.
Оба приблизились, Мурадин — чтоб опуститься на колени и взглянуть на начертанное, Артас — чтоб подобраться ближе к манящему мечу. Надписи, которая так заинтересовала Мурадина, он уделил лишь поверхностный взгляд. Она не была написана ни на одном из известных ему языков, но дворф, похоже, мог её прочесть, судя по тому, как глаза его бегали по буквам.
Артас поднял руку и погладил разделявший их лёд — гладкий, лоснящийся, губительно холодный — да, то был лёд, но было в нём что-то необычное. Он не был просто замёрзшей водой. Он не знал, почему мог сказать это, но это было так. В нём было нечто очень могущественное, почти неземное.
Ледяная Скорбь...
— Ага, думаю, распознал это. Написано на Калимаге, языке элементалей, — продолжил Мурадин. Он хмурился, читая. — Это... предупреждение.
— Предупреждение? Предупреждене о чём?
Возможно, дробление льда каким-то образом повредит меч, размышлял Артас. Сам странный кусок льда, впрочем, похоже, был будто отсечён от другой, более крупной глыбы. Мурадин медленно переводил. Артас вполуха слушал, сосредоточив взор на мече.
— Тот, кто возьмёт этот клинок, обретёт власть безграничную. Как клинок терзает плоть, так и власть калечит душу, — дворф вскочил на ноги, взволнованный сильнее, чем Артас когда-либо видел. — Ох, я должен был знать. Меч проклят! Давай уносить отсюда ноги!
Сердце Артаса странно дёрнулось в ответ на восклицание Мурадина. Уносить ноги? Оставить этот меч здесь, парящий в своей замёрзшей тюрьме, нетронутый, неиспользованный, с такой большой властью, которую предлагал? “Власть безграничная,” — обещало начертанное вкупе с угрозой калечить душу.
— Моя душа уже искалечена, — произнёс Артас. Так оно и было. Она была искалечена бесполезной смертью любимого скакуна, ужасом наблюдения, как восстают мёртвые, предательством той, которую любил — да, он любил Джайну Праудмур, теперь, в этот момент, когда душа его, казалось, лежит нагая пред суждением меча, он мог сказать это прямо. Она была искалечена принуждением убивать сотни людей, необходимостью лгать своим спутникам и навеки заткнуть рты тем, кто оспаривал его решения и не подчинялся ему. Столь многое оставило на ней свои шрамы. И уж конечно, отметины, что оставит власть, способная победить ужасное зло, не могут этого превзойти.
— Артас, парень, — сказал Мурадин, его грубый голос умолял. — Тебе и так со многим надо разобраться безо всякого проклятия на твою голову.
— Проклятия? — Артас горько рассмеялся. — Я с радостью приму любое проклятие, чтобы спасти свою родину.
Краем глаза он заметил, как Мурадина продрал озноб.
— Артас, ты знаешь, я серьёзный, бегать от всякой чуши не привык. Но я тебе, парень, говорю, это дело дурное. Оставь всё как есть. Пусть останется тут, потерянный и забытый. Мал'Ганис здесь, что ж, прекрасно. Пусть он свою демоническую задницу приморозит в этой пустоши. Забудь об этом и давай поведём твоих людей домой.
Внезапно разум Артаса наполнил образ людей. Он видел их, а за ними сотни тех, что уже пали жертвами этой ужасной чумы. Пали лишь затем, чтоб подняться лишёнными мыслей гниющими кусками мяса. Как же они? Как же их души, их страдания, их жертва? Возникло другое видение — огромная глыба льда, того же, что сейчас заключал в себе Ледяную Скорбь. Теперь он видел, откуда появился этот кусок. Это было частью чего-то большего, более сильного — и лёд этот, вместе руническим клинком внутри, был как-то послан ему, чтобы отмстить за павших. В его голове шептал голос: “Мёртвые требуют мести”.
Что такое горстка живых людей в сравнении с мучением тех, кто погиб столь ужасно?
— К чёрту людей! — слова, казалось, исторгаются откуда-то из его нутра. — У меня долг перед мёртвыми. Я буду мстить, и никто не встанет у меня на пути, старый друг, — теперь он оторвал взор от меча достаточно, чтобы встретить обеспокоенный взгляд Мурадина, и лицо его чуточку смягчилось. — Даже ты.
— Артас, я учил тебя драться. Я хотел помочь тебе быть хорошим воином и хорошим королём. Но часть бытия воина в том, чтобы выбирать, в какую драку лезть — и каким оружием сражаться, — он ткнул указательным пальцем в Ледяную Скорбь. — А это оружие тебе не стоит класть в свой арсенал.
Мурадин ошибался. Он попросту не понимал. Артас должен был это сделать. Если бы сейчас он ушёл, он бы проиграл, снова, а этого он допустить не мог. Каждый шаг его планов разрушался.
Но не в этот раз.
Он верил в Свет, потому что мог его видеть и использовать его, и он верил в призраков и живых мертвецов, потому что с ними сражался. Но до этого момента он смеялся над идеей незримых сил, духов мест или вещей. Но теперь, когда его сердце ускорило биение с предвкушением и тоской, с тягой, источавшей самую его душу, слова сорвались с его губ, будто по собственному желанию, наполненные его пугающим желанием.
— Я взываю к духам этого места, — произнёс он, дыхание его замерзало в холодном, недвижном воздухе. Пред ним, недоступная, но ждущая его, взвешенная, парила Ледяная Скорбь. — Каковы бы ни были вы, добрые ли, недобрые или те и другие вместе. Я чувствую, что вы здесь. Я знаю, вы внемлете. Я готов. Я понимаю. И ныне говорю вам — я отдам всё и заплачу любую цену, если вы поможете мне спасти мой народ.
Долгое, ужасное мгновение ничего не происходило. Выдох его замёрз, расплылся, замёрз вновь, и брови усеял холодный пот. Он предложил всё, что имел — неужели ему отказали? Неужели он снова проиграл?
Потом с низким стоном, от которого у него перехватило дыхание, по гладкой поверхности льда пробежала неожиданная трещина. Она ускорила свой бег вверх, виляя и расширяясь, пока Артас едва не потерял из виду меч, хранящийся в сердцевине. Снова его охватило смущение, в уши ударил внезапный громкий треск, заполнивший залу.
Ледяная могила, заключавшая меч, взорвалась. Осколки разлетелись по зале, сами по себе словно мечи, острые и зазубренные. Они долбились о твёрдый каменный пол и стены, но даже пав на колени и механически вскинув руки, чтоб прикрыть голову, Артас услышал внезапно оборвавшийся крик.
— Мурадин!
Удар ледяного осколка отбросил дворфа на несколько метров. Теперь он неуклюже развалился на холодном каменном полу, и ледяное копьё торчало из середины его тела, вокруг него медленно растекалась лужа крови. Глаза его были закрыты, тело безвольно. Артас вскочил и поспешил к старому другу и тренеру, сдёргивая рукавицу. Он скользнул рукой по слабому телу, поместил ладонь на рану, воззрился на неё, желая, чтобы пришедший Свет наполнил его руки живительной энергией. Его раздирало чувство вины.
Так вот какой была зловещая цена. Не его жизнь, но жизнь его друга. Того, кто заботился о нём, учил и поддерживал его. Он склонил голову, глаза его жгли слёзы, и молился.
Это моя глупость. Моя цена. Прошу...
И тогда, словно знакомую ласку любимого друга, он ощутил это. Свет стремился сквозь него, утешающий и тёплый, и он проглотил всхлип, когда увидел, как сияние вновь начало окутывать руку. Он пал так низко, но не было слишком поздно. Свет не оставил его. Всё, что ему было нужно, это испить его, открыть ему своё сердце. Мурадин не умрёт. Он мог его вылечить, и вместе они...
Что-то пробежало по его загривку. Нет, нет, не по загривку... по отдалённому краю сознания. Он быстро поднял глаза...
И воззрился в изумлении.
Она освободилась от оков, чтобы явиться перед ним, её сине-белые руны окутывали её холодным и блестящим светом. Его собственный Свет опал с его рук, когда он поднялся, почти загипнотизированный. Ледяная Скорбь ждала его — любовница, которой нужно было касание желанного, чтобы пробудиться в истинной славе.
Шептание на задворках его ума продолжилось. Это был правильный путь. Глупо было доверяться Свету. Он неоднократно предал его. Он не пришёл, чтоб спасти Непобедимого, его было мало, чтобы остановить неумолимую поступь чумы, которая изничтожала население его королевства. Мощь, сила Ледяной Скорби — это была единственная вещь, способная встать против могущества повелителя ужаса.
Мурадин был среди потерь этой ужасной войны. Но, надо надеяться, жертва его будет последней. Артас встал и сделал несколько нетвёрдых шагов к сияющему оружию, его рука, всё ещё вымоченная в крови друга, тянулась, дрожа. Она сомкнулась на рукояти, и пальцы обвились вокруг черенка, лёгшего в руку словно влитой, будто одно было сотворено для другого.
Его пробил холод, заставляя плечи затрепетать, распространяясь по телу и приходя в сердце. На мгновение нахлынула боль, и он знал знак тревоги, но вдруг всё стало в порядке. Всё было как надо; Ледяная Скорбь принадлежала ему, а он принадлежал ей, и её голос говорил, шептал, ласкал изнутри его разум, будто всегда был там.
С криком восторга он воздел оружие, взирая на него с удивлением и горячей гордостью. Он всё исправит — он, Артас Менетил, и славная Ледяная Скорбь была теперь такой же частью его, как разум, сердце или дыхание, и он пристально слушал секреты, которые она открывала.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Артас и его люди поспешили к лагерю, где, как оказалось, в их отсутствие битва не утихла. Число его солдат сокращалось, но трупов нигде не было видно. Он и не ожидал их увидеть – павшие сразу становились врагами под командованием повелителя ужаса.
Фалрик, чья броня была все измазана кровью, поспешил к нему.
– Принц Артас! Мы сделали все, что могли и... где Мурадин? Мы больше не можем сдерживать их натиск!
– Мурадин мертв, – ответил Артас. Холодная, но успокаивающая сущность меча, казалось, немного ослабла, и боль наполнила его сердце. Мурадин заплатил высокую цену – но это жертва будет не напрасной, если Мал'Ганис падет. Дворф согласился бы с ним, он же все знал и понимал так же хорошо, как и Артас. Дворфы Мурадина были поражены известием, но они продолжали отстреливать одну напирающую на них волну нежити за другой.
– Его смерть не была напрасной. Мужайтесь, капитан. Враг не сможет противостоять мощи Ледяной Скорби!
Все посмотрели на него с недоверием, но Артас, не обращая на это внимания, бросился в бойню.
Он считал, что хорошо сражался своим благословенным молотом, теперь оставленным и забытым в ледяном склепе, где когда-то была заточена Ледяная Скорбь, – но это было ничто по сравнении с ним, какой урон сейчас он наносил клинком. Ледяная Скорбь была словно продолжением его самого, а не оружием. Он быстро вошел в ритм и начал шинковать нежить, словно она была многочисленными стеблями зерна, падающими от взмахов косы во время сбора урожая. Оружие в его руках было совершенно и хорошо сбалансировано. Одним разящим взмахом от снял голову с плеч вурдалака. Он отдернул Ледяную Скорбь назад и раздробил кости скелета. Другой ритмичный удар повалил третьего врага. Все они падали возле него, он пробивал себе путь через них, и позади него росла груда гниющих тел. Один раз, когда он замер в поиске своего следующего противника, он заметил уставившегося на него Фалрика. Его лицо выражала благоговение, но также шок и... ужас? Только в резне он мог излить свой гнев. Ледяная Скорбь почти пела в его руках.
Поднялся ветер и пошел снег, густой и тяжелый. Ледяная Скорбь, казалось, была лишь рада усилившемуся снегопаду, ничуть не мешавшему Артасу. Вновь и вновь меч находил свою жертву, и все больше мертвых падало замертво. Наконец, с миньонами нежити было покончено. Настало время их повелителя.
– Мал’Ганис, ты трус! – закричал Артас, и даже собственный голос, легко перекрывший вой ветра, теперь показался ему незнакомым. – Выходи и покажи себя! Ты осмеивал меня, заставив прибыть сюда, теперь же сам предстань передо мной!
И повелитель демонов появился, еще громаднее, чем его помнил Артас, злобно ухмыляясь и глядя вниз на принца. Он распрямился во весь свой внушительный рост, его крылья забились об воздух, его хвост хлестнул землю. Воины нежити позади него остановились, как только он небрежно щелкнул пальцами.
Артас был на сей раз готов к жуткому появлению повелителя ужаса. Теперь это его не испугало. Уставившись на своего врага, он бессловесно поднял перед собой Ледяную Скорбь, и руны, выгравированные вдоль всего лезвия клинка, замерцали. Мал’Ганис узнал оружие, и его синие губы слегка ухмыльнулись.
– Так ты все-таки решил заплатить за этот меч жизнями своих друзей, как и предсказывал Темный Властелин. Ты сильнее, чем я думал.
Слова были услышаны Артасом, но были и другие слова, нежно шепчущие в его разуме. Артас выслушал их, и свирепо усмехнулся.
– Ты трать слов понапрасну, Мал’Ганис. Теперь я слышу только голос моего меча.
Повелитель ужаса откинул назад свою рогатую голову и рассмеялся.
– Ты слышишь голос Темного Властелина, – парировал Мал’Ганис. Он указал пальцем, оканчивающимся черным когтем, на могучий рунический меч. – Он говорит с тобой через этот меч!
Артас почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Хозяин повелителя ужаса… говорит с ним через Ледяную Скорбь? Но… как это может быть? Или это последняя уловка демона? Он был одурачен и доставлен прямо в когтистые руки Мал’Ганиса?
– Что он сказал тебе, юный принц? – усмешка вновь исказила лицо Мал’Ганиса, подтверждающая, что он знал кое-что, о чем его собеседник не имел понятия. Повелитель ужаса злорадствовал, упиваясь замешательством принца. – Что сказал тебе Повелитель Тьмы?
И вновь последовал шепот, и на сей раз пришел черед Артасу усмехнуться, полностью скопировав скучающий вид повелителя ужаса. Теперь он знал кое-что, о чем Мал'Ганис даже не подозревал.
Артас занес Ледяную Скорбь над головой – этот огромный клинок был столь легок и изящен в его руках – и затем принял атакующую позу.
– Он сказал, что пробил час отмщения.
Зеленые пылающие глаза демона расширились.
– Что? Он не мог...
Артас атаковал.
Могущественный рунный клинок вознесся и упал вниз. Повелитель ужаса был захвачен врасплох, но лишь на мгновение, после которого он пришел в себя как раз вовремя, чтобы отклонить удар. Он метнулся в сторону, его огромные крылья создали резкий порыв ветра, который растрепал золотые волосы Артаса, но не нарушил его равновесия и не снизил его скорость. Принц нападал снова и снова, его разум был холоден, он был быстр и смертелен, как гадюка, а его меч пылал от рвения. Внезапно его озарило: Ледяная Скорбь была голодна.
И часть его спросила с дрожью: Чего же она жаждет?
Но это не имело значения. Он, Артас, жаждал мести, и он намеревался ее получить. Каждый раз, когда Мал’Ганис пытался использовать магию, Ледяная Скорбь была тут как тут, отбрасывая его в сторону, изрезая его плоть, изматывая его, пока не наступил момент, когда был нанесен смертельный удар. Артас ощутил, как этого требует Ледяная Скорбь, почувствовал ее жажду; он издал клич, прочертя руническим клинком сверху вниз мерцающую синюю дугу, и лезвие прошло ровно посередине Мал'Ганиса.