Он чувствовал спину Илияша. Он чувствовал каждую напряженную мышцу проводника, тот с кинжалом, с кинжалом и палкой против трех мечей, его надо прикрыть… Висельники дрались молча, а Илияш хрипло выкрикивал непонятные, но яростные боевые кличи… Но и он держится, молодец, проводник, прикрой мне спину… Чего их бояться, это же гниль, это же трупы, это же падаль… Раз не умерли — помоги им, Станко, умереть дважды!
Удар — отражение. Удар…
Один из висельников не устоял против блестящего потайного приема старого Чабы. Сверкающий меч Станко на треть вошел ему в живот.
Станко тут же выдернул оружие и отразил нападение двух других, светлое лезвие потемнело, тьфу ты, гадость… Ну, падай, ты, неудачник!
Неудачник не упал. Замешкавшись на секунду, он снова вступил в бой, хоть в животе его явственно виднелась дыра.
Станко сузил глаза: ах, так…
Он еще не устал. Он никогда не устанет. Эта гниль еще узнает, как…
И его меч обрушился на голову другого, развалив ее до самой шеи, так что в стороны полетели комья плоти и куски смолы!
Он едва успел выдернуть оружие — ему чуть не отрубили руку. А тот, с разваленной головой, продолжал биться, как ни в чем не бывало!
Сзади хрипло выругался Илияш. Станко закричал; это был истошный крик отчаяния. Мертвецы оказались неуязвимыми; жутко ощерившись, они двигались четко и слаженно; просмоленные веревки на шеях придавали им сходство с марионетками.
— Да пропади же! Пропади! — орал Станко, метя в пустые глазницы, когда два меча одновременно захватили его оружие, рукоятка вырвалась из руки, чуть не вывихнув кисть, и светлый меч взлетел высоко в послеполуденное небо.
Он летел долго и красиво; он поворачивался, ловя на лезвие солнечные блики; он на мгновение задержался в зените, чтобы так же медленно и красиво ринуться вниз…
— Пригни-ись!!
Станко все еще, как завороженный, следил за мечом — а Илияш, отбросив палку, взвился в воздух и схватил еще теплую рукоятку:
— Пригнись!
И тогда Станко увидел искусство боя, о котором никогда не слыхивал даже старый Чаба.
Илияш дрался с шестерыми — в одной руке меч, в другой — кинжал. Выпады его были схожи с движениями танцора; стремительно и изящно он протыкал животы и вышибал из черных рук клинки, и противники его давно легли бы трупом — если б изначально не были мертвецами.
Припавший к земле Станко не мог уследить за всеми движениями меча и кинжала. Это было зрелище, достойное сотен зрителей, это был упоительный сложный танец, так не дрался Чаба, так не дрался никто — это были новые, невиденные приемы. Но висельники оставались равнодушными к красоте; они бились, даже будучи разрубленными пополам.
Илияш зарычал — так рычит загнанный на копья зверь. Опомнившись, Станко схватил откатившуюся в сторону палку; он бил и молотил по черным головам, и пот заливал глаза, а кольцо нападавших сжималось, не давая уйти, не давая сбежать…
Станко не помнил, как меч снова оказался в его руке. Илияш сражался теперь черным, из отрубленной руки вырванным оружием. Спина проводника, горячая, мокрая, снова прижалась к лопаткам Станко; хрипя и отражая удары, парень понял вдруг, что эта спина — единственная его опора и надежда, что если он умрет — то вместе с Илияшем, и собственная его, Станко, спина послужит последним прикрытием проводнику…
Отчаянно взмахнув мечом, он рубанул почти наугад — и перерезал просмоленную веревку, стягивающую шею ближайшего мертвеца.
Мертвец оглянулся назад. Страшное лицо его ничего не выражало, но Станко померещилось удивление; зашатавшись, висельник неуклюже рухнул под ноги сотоварищам.
— Ага-а-а! — взревел Станко, и ни с чем не сравнимая злая радость тут же и вернула ему угасшие было силы. — Ага-а! Сгинь! Пропади! Падаль! Падаль! По веревкам, Илияш!
Кольцо нападавших чуть разжалось, будто в замешательстве. Мертвецы теперь действовали осторожно, боясь подставлять под удар свои драгоценные веревки-пуповины.
— Руби! — ревел Илияш, и, дотянувшись кинжалом, резанул по ближайшей веревке; та устояла, но на ней появился глубокий надрез; раненный висельник качнулся, неловко взмахнул мечом — Илияш ткнул его в грудь, веревка лопнула, и второй мертвец грянулся оземь.
Оставшиеся висельники кинулись в бой с удвоенной яростью; лишившийся руки подобрал меч сотоварища и рубился левой. Просмоленные тела упавших мертвецы подкатывали под ноги противникам, чтобы те спотыкались; Станко, потеряв равновесие, едва увернулся от смертоносного удара. Мышцы на спине Илияша ходили ходуном:
— На… ша… берет…
Рухнул еще один мертвец. Меч другого задел Станко по щеке; тот не почувствовал боли. Висельников осталось трое, но легче бой не стал — меч в руках Станко налился неподъемной тяжестью.
— Ну-у!
Удар. С треском рвется веревка. Падает еще один, теперь двое против двух…
Уцелевшие мертвецы, будто сговорившись, одновременно отступили. Руки с мечами безвольно упали; веревки, когда-то удавившие осмоленных, резко вздернулись вверх, ноги висельников оторвались от истоптанной травы, и вот уже оба как ни в чем не бывало покачиваются на ветке, а рядом — четыре обрывка, четыре срезанных веревочных хвоста…
Илияш и Станко прошли прямо под качающимися сапогами.
Ясным утром солнечного дня двое вышли на берег чистого, спокойного озера.
Озеро выгибалось подковой; на той стороне его вросла в землю тяжелая туша княжьего замка. Снизу разглядеть можно было только зубцы на массивной, кое-где подновленной стене.
Двое стояли молча; густые кроны прикрывали их от взглядов со стены.
— Вот и все, — нарушил молчание Илияш. — Сказал — приведу тебя, и привел… А когда Илияш хвалился попусту, а?
Голос проводника снова был весел и беззаботен — совсем как в начале пути.
Станко смотрел на замок — темный, зловещий, как спящее чудовище. Его путь не закончен, его путь только начинается. Там, за грузными стенами, в путанице муравьиных ходов притаился тот, кому суждено умереть от меча.
— Давай-ка, — радостно потребовал Илияш, — должок за тобой…
Станко не сразу понял:
— Что?
— Да десять монет! — проводник, кажется, даже возмутился. — Десять монет, как условились, а в замок я не пойду. Ни носом, ни пяткой, ни драной заплаткой, уговор есть уговор!
Станко вытащил потрепанный, заскорузлый от грязи кошелек и выкатил на ладонь все десять золотых. Они показались ему тусклыми бесполезными кругляшками.
— Возьми, — сказал он, глядя в сторону. — Уговор есть уговор…
Илияш, урча от радости, пересчитал деньги, вытер каждую монетку о штаны и спрятал где-то на груди:
— Ну вот… Ну вот, и у нас сдобный квас… Все, с промыслом покончено. Дом куплю, хозяйство заведу, работника найму…
Слова его лились и журчали, а Станко отчего-то становилось все горше и горше. Дались они ему, эти деньги…
Кошелек совсем опустел, превратился просто в грязную тряпку, и только одна серебряная монетка, монетка с профилем князя каталась из уголка его в уголок.
— Теперь мне надо в замок, — бросил Станко, прерывая Илияшевы восторги. — Как мне пройти в замок, Илияш?
Тот запустил пальцы в бороду:
— Не знаю… Тут я не советчик тебе… На воротах стража, по стене не влезть… А полезешь — так тут же на тебя смолы горячей, чтоб неповадно было…
Станко привычно сжал рукоятку меча:
— Мне надо пройти, и я пройду. Ты знаешь, я…
— Ты всегда делаешь, что решил, — продолжил Илияш насмешливо.
Над головами их радостно перекликались мирные, чуждые духу убийства птахи. Илияш уселся в траву, скрестил ноги, поднял лицо, подставляя его пробивающимся сквозь ветви лучам:
— Есть тут одно дело… Опять же, может быть, и слухи только. Стражники, знаешь ли, все подземный ход искали.
Станко вздрогнул:
— Что?
— Подземный ход, — Илияш прищурился, — говорят, он здесь с незапамятных времен, то ли враги его прорыли, чтобы внезапно напасть, то ли сами хозяева замка — чтобы сбежать вовремя… А может быть, и те и другие, враги ведь то и дело становились хозяевами… Только вот не нашли хода-то…
— А где искали? — спросил Станко отрывисто.
Илияш тихо засмеялся:
— Умный парень, соображаешь… Искали со стороны замка. А со стороны леса… Беззаконные земли рядом.
— Трусы, — уронил Станко. Илияш оживился:
— Еще какие! Так и не нашли хода, но говорят… — он загадочно улыбнулся, — говорят, что князь Лиго, негодяй, знает, где он… Знает, но молчит, для себя бережет, вдруг пригодится…
Он вдруг вытянул ноги и сообщил равнодушно:
— …А может, врут все, и нет никакого хода. Наверняка даже нет.
…Вход скрывался в зарослях на самом берегу и был ненамного больше лисьей норы.
— Ну вот, как просто! — радовался Илияш. — Везет тебе все-таки, парень… Илияша встретил, до замка добрался, а тут еще ход подземный проложили тебе… Чую — убьешь ты папу, как пить дать убьешь. Посчастливится и в этом…
Станко нагнулся и заглянул в нору. Узкий коридор казался нутром голодного зверя — почти круглый, темный, ребристые стенки пронизаны венами и сухожилиями корней.
Пусть так.
Станко выпрямился и посмотрел на замок, будто желая встретиться глазами с князем Лиго. Илияш хохотнул и довольно потер руки.
Со стены, едва слышный, донесся звук рога, и проводник вздрогнул:
— Вот я тут с тобой болтаю… А мне еще назад идти. Мимо кордонов… Время не ждет, давай прощаться, парень.
Станко опустил голову — что-то внутри у него болезненно сжалось.
— Ты… точно не пойдешь со мной?
Илияш расширил глаза в чуть преувеличенном ужасе:
— Да что ты! Разве князь — мой папа?
Станко молчал. Ему было ясно, что проводник не передумает.
Илияш стал проявлять признаки нетерпения:
— Парень, ну время же… Не тяни — прощаемся и расходимся.
Станко стало обидно чуть не до слез: он-то считал Илияша… Другом, что ли… А тот ничуть не огорчен прощанием, ничуть не беспокоится о судьбе товарища, ему бы свою шкуру спасти…
Исходила соком трава, бездумно истребляемая носком сапога. Столько пережить вместе, столько раз спасать друг другу жизнь… Неужели и впрямь проводник старался только из-за денег?
— Илияш, — Станко трудно было говорить, так перехватило горло, — тебе что же… все равно? Убью я князя или князь убьет меня?
Проводник, похоже, чуть устыдился:
— Нет, что ты… По мне, знаешь, пусть бы все жили, всем места хватит.
Станко стало еще горше. И это вместо того, чтобы подбодрить перед смертельным поединком…
— Ладно, — сказал он, давя в себе слезы, — прощай… Мы, похоже, никогда больше не встретимся?
Илияш неуверенно пожал плечами:
— Ну, это… Как уж рассудится…
— Как рассудится, — отозвался Станко эхом. И тут же предложил громко, весело, как только мог: — А знаешь что, приходи ко мне на свадьбу!
Илияш закивал, как ученая лошадка. Станко продолжал, все более и более воодушевляясь:
— В трактире и встретимся… Через недельку-другую… Ты возвращайся в трактир, ладно? Через Вилу весточку передай… Свадьбу сыграем осенью, я тебя уже, считай, пригласил… Ладно?
С каждым словом он все тверже верил в то, что говорил. Илияш слушал невнимательно, оглядывался, качал головой:
— Ладно… Мне бы только мимо дозорников… А там — прямо на свадьбу…
Станко сник. Отвернулся. Плечи его опустились.
— У меня к тебе тоже дело, парень, — пробормотал Илияш озабоченно. Важное дело.
Станко молчал, борясь со слезами.
— Ты… Ну, если поймают тебя, то, знаешь ли, пытать станут.
Голова Станко опустилась еще ниже.
— А выспрашивать будут про то, как ты в замок попал… Ну, тут и крыса догадается, что самому тебе не пробраться, а провел кто-то… Вот и станут дознаваться, кто провел. И если ты меня выдашь… Мне тут же и конец, устроят облаву, возьмут, у них на меня давно уже счет открыт… Так я тебя попрошу, Станко, — проводник вдруг жалко, немного заискивающе улыбнулся, — уж не выдавай… Пожалей старого браконьера. Пожалуйста.
Станко, наконец, проглотил застрявший в горле ком. Проронил негромко, устало:
— Я не выдам тебя, Илияш. На части будут рвать — не выдам.