Помещение, которое облюбовал для досуга шевалье, было обставлено с вызывающей простотой. Кроме тюка с соломой, прикрытого холстиной и никому ненужного хлама, здесь ничего не было. Зато слышимость была отличной. Глеб это оценил, как только присел на тюк и уставился в потолок. Голос принадлежал незнакомцу, это он определил сразу по заметному акценту. Мэтр Жоффруа прекрасно говорил на языке алеманов, чего нельзя было сказать о шевалье де Руси. Зато Глеб сносно понимал чужую речь, благо немало в свое время общался с лотарингскими рыцарями, как на поле битвы, так и в мирной обстановке. Не говоря уже о прекрасной Анжеле из города Ахена, которая сочла своим долгом обучить любовника азам родного языка. Благодаря ее урокам, шевалье мог сейчас не просто пялиться в потолок, но и кое-что выуживать полезное для себя из разговора, ведущегося над его головой.
– Я слышал об Арконе и тамошних жрецах, – порадовал императора, а заодно с ним и Глеба, мэтр Жоффруа. – Эти люди владеют многими тайнами подлунного мира. Не исключено, что знают они и место, где сейчас хранится око Соломона.
– Если знают, то почему не возьмут? – насмешливо спросил Вальтер фон Зальц.
– Боюсь, что это не так просто будет сделать, – печально вздохнул лекарь. – Почти все храмы Иерусалима арабы превратили в свои мечети. Сельджуки, выбившие их оттуда, тоже мусульмане, хотя и суннитского толка.
– Да какое мне дело до сарацин, – почти взвизгнул Генрих. – Я хочу знать, Жоффруа, что это за таинственный камень, и какими свойствами он обладает.
– Ты читал Ветхий завет, государь? Тебе известна история царя Соломона?
– Мне известно, что этот человек обладал властью не только светской, но и духовной. И достиг такого могущества, которого ни до него, ни после никто из иудеев не достигал.
– Ты знаешь достаточно, государь, – елейным голосом подтвердил Жоффруа. – Согласно древним иудейским преданиям, этот камень обладает способностью, вбирать в себя небесную энергию, излучаемую планетами и звездами, и превращать ее в чудесный порошок.
– И что мне прикажешь делать с этим порошком, любезный астролог?
– Я не только астролог, но и алхимик, государь, – признался мэтр Жоффруа. – Речь идет о философском камне.
– Ты же сказал про порошок, – поймал хитроумного лекаря на противоречии фон Зальц.
– Какое мне дело до его субстанции, если я смогу с его помощью превращать любые металлы в золото и серебро.
В ответ на признание алхимика сверху послышался свист. Судя по тому, что упрек императора предназначался Гундомару фон Майнцу, свистел именно он. Сутулый рыцарь в разговоре не участвовал, но, видимо, внимательно слушал заезжего мудреца.
– Но и это еще не все, – голос Жоффруа неожиданно дрогнул. – Если принимать чудесный порошок в определенных дозах можно увеличить свою потенцию и продлить жизнь едва ли не втрое.
– И это все? – в голосе Генриха шевалье почудилось разочарование.
– Нет, государь, – утешил его алхимик. – С его помощью ты можешь добиться власти, которой до тебя обладал только один человек.
– Ты имеешь в виду царя Соломона?
– Именно его.
– И что мне для этого нужно сделать? – спросил Генрих.
– Тебе понадобится царская кровь, государь. Именно эту кровь ты должен смешать со своею, добавив в ваш союз энергию в виде чудесного порошка. Сойдутся два начала: мужское, олицетворяющее небо, и женское, олицетворяющее землю. Только в этом чудесном соитии ты обретешь силу, перед которой не сможет устоять никто. Ты станешь земным воплощением бога, новым Христом, если угодно.
– Это ересь, любезный Жоффруа, – ехидно заметил фон Зальц.
– И что с того? – холодно бросил лекарь. – Тот, кто не стремится ввысь, рано или поздно становится земным прахом. Я полагал, что имею дело с человеком, который не испугается истинного величия.
– Ты правильно полагал, мэтр, – спокойно произнес Генрих. – Мои предки спорили о власти с богами, а я вынужден мириться с попами, возомнившими себя единственными толкователями небесной воли.
– Только Бог может дать земному владыке беспредельную власть, – возвестил непререкаемым тоном мэтр Жоффруа. – И ему не нужны посредники.
– Так почему же не дает? – недовольно буркнул фон Зальц.
– А разве император Генрих обращался к Богу с такой просьбой? Я не о молитвах говорю, к ним прибегает всякий болван в стесненных обстоятельствах. Я говорю о магии, благородные господа, только она позволяет человеку докричаться до Неба. Око Соломона, пожалуй, лучшее из всех средств, о которых я знаю, оно дает достойному то, чего он так жаждет. Но чтобы взять это бесценное сокровище, нужно знать древние заклятья, государь, ибо в противном случае все твои надежды рассыплются прахом.
– Он их знает, Жоффруа, – сказал император. – Этот человек был еще недавно далеко не последним среди жрецов Арконы. Мне он сказал, что заклятия сработают лишь в том случае, если падет Иерусалим, об этом речет древнее пророчество.
– Наверное, он говорит правду, государь. Событие столь грандиозного масштаба вызовет такой мощный выброс энергии, что он обязательно будет замечен теми, кто вершит как небесные, так и земные дела.
– Похоже, ты, мэтр Жоффруа, имеешь в виду не столько Бога, сколько дьявола, – заметил фон Зальц. – Именно последний должен помочь ведуну. Именно в его честь должен быть предан огню и мечу древний город.
– Кто кланяется Свету, тот должен поклониться и Тьме, – спокойно отозвался лекарь. – Спина не переломится. Я не смогу добыть для тебя око Соломона, государь, но о царской крови мы можем договориться.
– Надеюсь, твои требования не будут чрезмерными, мэтр, – в голосе Генриха прозвучала угроза.
– Речь идет о торговых привилегиях узкого круга лиц, – почти вскольз заметил Жоффруа. – Польза от этих людей будет несомненной.
– Речь идет о рахдонитах? – спросил Генрих.
– Да, – подтвердил лекарь.
– В таком случае мы договоримся.
До сих пор шевалье де Руси полагал, что обвинения, выдвигавшиеся против императора Генриха церковными иерархами, не соответствуют истине. А обвиняли Генриха в принадлежности к таинственной секте николаитов, поклонявшихся не столько Богу, сколько Сатане. Поговаривали даже, что император не только сам участвовал в жутких мистериях, но и принуждал к этому свою жену, дочь князя Всеволода Киевского. Об этом несчастная Евпраксия рассказала папе Урбану, чем едва окончательно не погубила своего беспутного мужа. Что же касается ока Соломона, то Глеб не исключал, что мэтр Жоффруа и стоящие за ним рахдониты просто морочат голову впавшему в ересь императору, дабы добиться своих вполне осязаемых выгод, не имеющих никакого отношения ни к алхимии, ни к астрологии.
Несмотря на бессонную ночь, Глеб подхватился рано утром на ноги, чтобы проводить беспокойных гостей. Этого требовала обычная вежливость. И хотя Генрих не был его сюзереном, шевалье де Руси не мог выставить за порог императора, не сказав ему на прощание последнего прости. Кроме того, Глебом двигало любопытство. Ему очень хотелось взглянуть на человека, не видевшего большой разницы между Богом и дьяволом. И, надо признать, мэтр Жоффруа его не разочаровал. Это был мужчина довольно высокого роста, с орлиным носом и черными, словно преисподняя, большими глазами. Он недружелюбно царапнул по лицу шевалье взглядом и склонился в прощальном поклоне к самой гриве своего вороного коня. Глеб этот поклон проигнорировал, зато отдал все полагающиеся почести императору и приветливо помахал рукою его рыцарям.
Сенешаль Бизо в этот раз проявил вполне уместную расторопность и поднял мост сразу же, как только алеманы и любезный их сердцу тулузец отъехали от замкового рва на двадцать шагов. Что же касается Глеба, то он решил навестить самого старого из своих сержантов, служившего когда-то его отцу. Старик, уже отметивший свое восьмидесятилетие, родился язычником Вузлевом, после крещения стал Василием, но только для того, чтобы прожить большую часть жизни под именем Базиля. Знал Базиль, конечно, много, но это вовсе не означало, что он станет делиться своими тайнами с молодым хозяином, коего не раз открыто порицал за легкомыслие.
Алеманов Базиль терпеть не мог, о чем не замедлил сообщить Глебу, едва только последний ступил на порог его каморки. Конечно, Базиль заслуживал лучшего помещения, и шевалье не раз ему предлагал, перебраться в более достойное место. Но из этой каморки, расположенной под самой крышей донжона открывался чудесный вид, и старый сержант, почти не встававший с лежанки, не хотел с ним расставаться.
– Аркона, говоришь? – бросил Базиль удивленный взгляд на посмурневшего шевалье. – Есть такое святое для каждого язычника место.
В последние годы старик не стриг волосы и не брил бороду. Теперь эта белая как снег борода покоилась на его широкой, но впалой от возраста груди. Глеб вдруг с грустью осознал, что дни сержанта сочтены и что скоро некому будет ворчать по поводу шалостей молодого хозяина. Базиль был последним из тех, кто приехал в Паризий в свите Анны Ярославны из далекого Киева, все остальные уже давно упокоились в чужой земле.
– И где это место расположено? – полюбопытствовал шевалье.
– В Варяжском море. Твой отец ходил туда в год твоего рождения, а я его сопровождал. Красивый город, весь из камня, но храмы там деревянные. И украшены такими страшными образинами, что у любого истинного христианина душа в пятки уйдет. Неужели на Аркону папа собирает свой поход?
– Нет, – успокоил сержанта Глеб. – На Иерусалим.
– Утешил, – вздохнул с облегчением старик.
– Ты ведь христианин, Базиль! – укорил его шевалье.
– В Арконе хранится мудрость веков, Глеб. Там главные славянские святыни. Да и не только славянские. Твой отец благородный Владислав как-то сказал, что предки здешний знати пришли с южных берегов Варяжского моря. И благословили их на этот поход арконские боги.
– А зачем отцу понадобилось ехать в Аркону? Путь неблизкий.
– Не мое это, конечно, дело, шевалье, но ведь вы, Гасты, род свой ведете от оборотня, Белого Волка Перуна, оттого и звериная морда на твоем щите.
– Какого еще оборотня? – возмутился Глеб. – Моим прадедом был киевский боярин Ладомир, верный сподвижник святого князя.
– Знал я того боярина, – усмехнулся в белую бороду сержант. – Кобель был еще почище тебя.
– И что с того?
– А то, что сила в нем была немереная. Никто против него один в один устоять не мог. Матушка его была праведница, это правда, но по женской своей слабой природе против оборотня не устояла. Но сей грех ей прощен митрополитом по просьбе святого князя. И сошедшая с небес благодать пала на всех потомков ее сына Ладомира. Одна праведная душа, а какой прибыток роду. Значит, на Аркону ты не пойдешь?
– Не пойду, – твердо заявил Глеб.
– Это правильно, – похвалил его Базиль. – Нельзя обижать пращуров. А в Иерусалим иди. Благословляю. Не дай в обиду Христа, Глеб. Твоим родовичам и потомкам это зачтется.
Глава 3. Кукупетр.
Весть о приближении огромных вооруженных толп к Константинополю не застала императора Алексея Комнина врасплох. По словам протоспафария Модеста, коему у басилевса не было причин не доверять, это были именно толпы, а отнюдь не армия, которую обещал византийцам папа Урбан. Продвижение огромной массы голодных и оборванных людей, вооруженных большей частью топорами и косами, уже нанесло империи большой урон. Алексей поручил эпархам подкармливать паломников, но, к сожалению, это не спасло положения. Приходилось применять силу, дабы ввести хоть в какое-то приемлемое русло людской поток, хлынувший со всех уголков Европы. Для Константинополя, окруженного высокой стеной, этот сброд не представлял угрозы, чего нельзя было сказать об окрестностях великого города.
– Как зовут предводителя отребья? – резко обернулся басилевс к лагофету Иллариону.
– Его зовут Петром Отшельником, – немедленно откликнулся на вопрос императора глава секретов. – Наши прозвали его Кукупетром, за небольшой рост и невыразительную внешность. По слухам, он замечательный проповедник. Почитатели называют его блаженным. Он ездит на осле. Носит тунику из грубой шерсти и плащ до самых пят. Даже зимой он ходит босиком.
– Можно подумать, что ты видел Петра собственными глазами, – усмехнулся Алексей.
– У меня хорошие осведомители, – склонился в поклоне лагофет секретов.
Алексей Комнин не отличался высоким ростом, но был пропорционально сложен, а благородство осанки выделяло его в толпе разодетых в дорогие материи византийских вельмож. Впрочем, сегодня в императорских покоях собрался только ближний круг – синклит, состоявший из тех, кому басилевс, безусловно, доверял. Начищенный до блеска мраморный пол этого бесспорно самого красивого здания императорского дворца отражал лица благородные, но слегка растерянные. Никто в Константинополе не ожидал, что призыв Византии о помощи вызовет такой мощный отклик в Европе. И это несмотря на далеко не однозначные отношения между римскими папами и константинопольскими патриархами, завершившиеся совсем недавно окончательным расколом некогда единой церкви. Положение Византийской империи, после поражения в битве при Манцикерне двадцать пять лет тому назад, стало просто отчаянным. Почти все азиатские провинции империи были захвачены турками-сельджуками, и угроза нависла над самим Константинополем. Воины ислама копили силы, чтобы пересечь Босфор и обрушиться всей своей мощью на самый величественный и богатый город ойкумены.
– Боюсь, что это только начало, – негромко заметил паниперсеваст Таронит, и окинул грустным взглядом стены, украшенные драгоценными камнями.
Византийский трон Алексей занял по праву сильного, сбросив в небытие никчемного Никифора Вотаниота. За пятнадцать лет своего правления, прошедших в бесконечных войнах с тюрками, норманнами, половцами и печенегами, басилевс показал себя опытным полководцам. Он потерпел немало поражений, но все-таки сумел отстоять значительную часть империи, доставшуюся ему от неумелого предшественника. Крестовый поход, предпринятый франками по наущению папы Урбана, мог окончательно погубить Византию, но мог способствовать ее возрождению. Это понимали все чиновники, собравшиеся во дворце, это понимал и сам император Алексей. Сведения о движении армий крестоносцев поступали из всех приграничных провинций. Франки продвигались несколькими колоннами, и численность их повергала в ужас не только византийских мужей, но и владык сопредельных земель. Король Венгрии Коломан уже успел столкнуться с крестоносцами Готфрида Бульонского и нанести им значительный урон. В Константинополе с тихим ужасом ожидали, когда эти вооруженные до зубов многочисленные отряды, не имеющие единого командования, обрушатся на разоренные бесконечными войнами византийские города и села.
– Где сейчас находится султан Кылыч-Арслан? – спросил Алексей у кесаря Никофора.
Кесарь Никифор Мелиссин был третьим человеком в империи согласно табели о рангах, составленной басилевсом. Он даже имел право по торжественным случаям носить диадему, похожую на императорскую, но значительно уступающую ей богатством отделки. К сожалению, Мелиссин в последнее время слишком пристрастился к вину, и хотя сегодня он явился к императору совершенно трезвым, неуемные возлияния последних дней отразились на его памяти. Кесаря выручил протовестиарий Михаил, человек достаточно молодой, не утративший еще ни памяти, ни ума.
– Султан осадил Милитену. У него сейчас война с капподокийским эмиром Даншимендом.
Алексей бросил на оплошавшего кесаря злой взгляд и благосклонно кивнул осведомленному протовестиарию. Сиятельный Михаил, несмотря на свою относительную молодость, а ему совсем недавно исполнилось тридцать пять, уже успел занять при императорском дворе вполне приличную должность хранителя императорской казны. Конечно, Михаилу поспособствовал его тесть великий друнгарий Константин Котаколон, но и сам новоиспеченный протовестиарий был человеком расторопным, способным многое сделать для процветания империи.
– Передайте друнгарию Константину, чтобы он погрузил весь этот сброд на галеры и переправил через Босфор.