Вождь нотасов, жизнерадостный старикан, ощупал ему голову.
— Трещины нет. Бычий Череп. Будешь жить.
— Далеко ли еще до Рабоаса?
— Пять дней, если ехать, ни о чем не заботясь. Семь, если смотреть в оба.
Девушка принесла в каменном кувшине холодной воды и обмыла Нездешнему рану — маленькая, миловидная, с нежными руками.
— Моя младшая жена, — сказал старик. — Хороша, правда?
— Хороша, — согласился Нездешний.
— Ты весь обвешан оружием. Бычий Череп. Ты ведешь войну?
— Да, — кивнул Нездешний, — и мне не хотелось бы ничего оставлять здесь.
— Твой вороной очень зол. Он укусил моего старшего сына за плечо.
— У него переменчивый нрав. Пусть твои люди доставят мои вещи обратно — я сам заверну их в одеяло и приторочу к седлу. Меня конь не укусит.
Старик хихикнул и отпустил девушку — но, когда входное полотнище юрты опустилось и он остался наедине с чужестранцем, улыбка исчезла с его лица.
— За тобой охотятся, Бычий Череп. Много-много всадников ищет тебя.
— Я знаю.
— И надиры, и южане.
— Знаю.
— Южане носят черные плащи, и глаза у них холодные. Они точно туча, закрывающая солнце, и наши дети боятся их — детские сердца прозорливы.
— Это злые люди. Их обещания — прах, но их угрозы чреваты кровью.
— Знаю. Они посулили нам золото за ответы и смерть за молчание.
— Когда они вернутся, скажи им, что я здесь был.
— Непременно скажу. Зачем они тебя ищут? Ты кто — король в изгнании?
— Нет.
— Кто же тогда?
— Мало ли врагов может нажить человек? — развел руками Нездешний.
Старик угрюмо кивнул, не сводя с него темных глаз.
— Знаешь, почему я прожил так долго? — спросил он, наливая гостю кубок лиррда. Нездешний, пожав плечами, принял кубок и выпил. — Потому что я благословлен свыше. Я вижу то, что сокрыто в тумане людского разума. Я хожу тропами духа и вижу, как рождаются горы. Для меня не существует тайн. Эти южане поклоняются Тьме и питаются сердцами младенцев. Они съедают длинные зеленые листья и взмывают ввысь на крыльях ночного ветра. Однако тебя они найти не могут. Эти люди, способные отыскать летучую мышь в кромешно-черной пещере, не могут найти всадника на голой равнине. Когда я закрываю глаза, я вижу детей, играющих у юрты, вижу, как твои лошади щиплют траву, вижу свою младшую жену — она говорит старшей, что боится моих прикосновений, ибо они напоминают ей о смерти. Но тебя, Бычий Череп, я не вижу. Почему?
— Не знаю.
— Это правда, не знаешь, — но я-то знаю. У тебя есть друг — друг могущественный, оградивший чарами твой дух. Ты доступен лишь особому зрению.
— Да, у меня есть такой друг. — Сейчас он находится в осажденной крепости?
— Возможно. Не знаю наверное.
— Он в большой опасности.
— Я ничем не могу ему помочь.
— Мне думается, что ты — ключ ко всему, — Там будет видно. Давно ли были здесь эти всадники? Не говорили они, что вернутся?
— Они не говорили, но я знаю. Они въедут в мой стан на закате.
— С какой стороны?
— С востока. Направившись на север, ты избегнешь их — но ненадолго. Ваши пути пересекутся, и этого изменить нельзя. Тебе нужны еще друзья, Бычий Череп, — один ты пропадешь. — Старый нотас закрыл глаза, и его пробрала дрожь. Порыв холодного ветра пронесся по юрте, задувая светильники, — старик затрясся и поднял веки. — Ты должен уходить, а я — сменить место стоянки, — со страхом в раскосых глазах проговорил он.
— Что ты видел?
— Твои враги поистине могущественны. Они открыли девятые врата ада и выпустили оттуда перевертней. Тебе нужно уехать далеко и скакать быстро, Бычий Череп.
— Кто такие перевертни?
— Больше я ничего тебе не скажу. Время идет, и каждый удар сердца приближает нас к гибели. Запомни накрепко вот что: не пытайся сразиться с ними. Беги! Они несут смерть. Беги!
Старик вскочил на ноги и выбежал наружу. Нездешний услышал его испуганный голос, выкрикивающий приказы. Пожитки гостя сложили аккуратной кучкой около лошадей — он упаковал их и выехал из лагеря, оставив в уплату за помощь коня Кадораса.
Теперь, отъехав миль на восемь к северу, он размышлял над словами старика: “Не пытайся сражаться. Беги!"
Но что это за перевертни такие? Почему их нельзя убить? Сердца у них в груди нет, что ли? Что это за существа, способные выйти живыми из схватки с Нездешним?
Старик не трус. Он почуял зло, исходящее от Черных Братьев, но они его не испугали. Однако эта новая угроза лишила его всякого мужества. Зачем ему вздумалось переносить лагерь? Нездешний подбавил веток в огонь и погрел руки. Ночной ветер зашуршал листьями над головой, и где-то далеко завыл волк.
Он наточил метательные ножи и осмотрел арбалет, сделанный в свое время по его заказу вентрийским оружейником. Приклад из полированного черного дерева, оба курка — из матовой бронзы.
Арбалет не имел себе равных, и Нездешний отвалил его создателю целую гору опалов. Не важно, что камни были ворованные, — оружейник заморгал от изумления, когда Нездешний высыпал их ему в ладони.
"Ты настоящий мастер, Арлес, а это — вершина твоего мастерства”.
Конь испуганно заржал. Нездешний плавным движением поднялся на ноги, натянул арбалет и вставил на место обе стрелы. Конь рвал узду, стремясь сорваться с привязи, прижимал уши и выкатывал глаза.
"Не пытайся сражаться. Беги!” — отозвались в памяти слова старика.
Нездешний свернул одеяло и бросился к лошади. Затянув подпругу и приторочив одеяло, он отвязал узду, вскочил в седло — и едва усидел: конь взял с места в карьер, они вылетели из леса и понеслись на север.
Нездешний оглянулся — позади из леса показалось несколько темных фигур. Он напряг зрение, но облако скрыло луну, и призраки растаяли во тьме. Он пытался сдержать бешеный бег коня — безумием было скакать так по степи ночью. Стоит подвернуться рытвине, кроличьей норе, камню — и конь рухнет со сломанной ногой.
Проскакав около мили, конь начал выдыхаться — Нездешний натянул поводья и пустил его шагом. Бока скакуна покрылись пеной, он прерывисто дышал. Нездешний погладил его по длинной шее, шепча ласковые слова.
Позади ничего не было видно. С беглого взгляда преследователи запомнились ему великанами, одетыми в волчьи шкуры. Ему показалось, что они бегут согнувшись, — но это, должно быть, тусклый свет сыграл с ним шутку, ибо мчались они с поразительной быстротой. Воспользовавшись медленным шагом коня, Нездешний разрядил арбалет и ослабил тетивы.
Кто бы ни гнался за ним, они пешие и этой ночью его не догонят.
Он спешился, обтер коня от мыла и, ведя его в поводу, зашагал на север.
— А ведь ты, похоже, спас мне жизнь, — прошептал он, гладя бархатистую шею.
Так прошли они около мили. Облака рассеялись, луна засияла серебром над далекими горами.
Нездешний снова сел верхом, потер глаза и зевнул, закутавшись в плащ. Сон обволакивал его ум, как теплое одеяло.
Сова ухнула над головой и камнем упала вниз, вытянув когти. Раздался писк схваченного ею зверька.
Что-то темное мелькнуло справа от Нездешнего — он оглянулся, но не увидел ничего, кроме низкого кустарника. Резко встрепенувшись, он посмотрел налево — там, выскочив из высокой травы, неслись на него две тени. Пришпоренный конь взвился на дыбы и поскакал. Нездешний низко пригнулся к его шее.
Впереди возникла еще одна тень, и конь шарахнулся в сторону. Тень прыгнула, и Нездешний с содроганием увидел перед собой клыкастую личину демона. Он ударил нападавшего кулаком по голове, конь толкнул плечом, и чудовище отлетело прочь. На этот раз Нездешний не пытался сдерживать коня — он сам испугался не меньше, увидев жуткие красные глаза и смоченные слюной клыки. Сердце бешено колотилось у него в груди. Неудивительно, что старик так спешил сняться с лагеря, — ему нужно было уйти подальше от запаха Нездешнего.
Только через три мили он смог взять себя в руки. Конь трусил рысью из последних сил. Нездешний пустил его шагом и оглянулся.
Позади — никого, но он знал: демоны бегут за ним, чуя его страх. Он оглядел горизонт в поисках убежища, ничего не нашел и поехал дальше. Звери непременно нагонят его: конь устал и способен оторваться от погони лишь на время, долгой охоты он не выдержит.
Сколько их, этих чудищ? Не меньше трех. Это еще не так страшно — уж с тремя-то он справится? Нет, поручиться за это он не мог. В нем вспыхнул гнев. Дардалион сказал, что он, Нездешний, служит Истоку, — что же это за Бог, который бросает человека в такой опасности? Почему все преимущества достаются врагу?
— Чего еще ты хочешь от меня? — крикнул он, глядя в небо.
Впереди на равнине виднелась низкая гряда холмов. Там не росло деревьев и вряд ли можно было укрыться. Конь медленно взобрался вверх по склону, и Нездешний, натянув поводья, посмотрел назад. Сначала он не увидел ничего, но потом разглядел их вдали — их было шестеро, и они бежали по его следу. Еще несколько минут — и они настигнут его.
Нездешний натянул арбалет и вставил стрелы. Двух зверей он собьет, а третьего, если удастся, сразит мечом.
Он посмотрел в другую сторону и увидел реку, серебряной лентой вьющуюся по равнине к горам. У подножия холма стояла хижина, рядом был причален небольшой паром. Окрыленный надеждой, он направил коня вниз.
На середине склона он начал звать паромщика.
В оконце хижины блеснул фонарь. На порог вышел высокий мужчина.
— Перевези меня, — попросил Нездешний.
— Утром перевезу, — ответил паромщик. — Ночуй у меня.
— К утру нас не будет в живых. За мной гонятся шесть демонов из преисподней. Если у тебя есть семья, сажай ее на паром.
Паромщик поднял повыше фонарь. Он был высок, плечист, зарос густой черной бородой, и глаза его, хоть и раскосые, выдавали смешанную кровь.
— Объясни-ка толком.
— Некогда объяснять, поверь мне. Даю тебе за перевоз двадцать монет серебром — но если ты не поторопишься, я пущусь вплавь.
— Вплавь не сдюжишь — течение больно сильное. Погоди-ка.
Паромщик ушел в хижину. Нездешний выругался, кляня его за медлительность. Вскоре тот вышел с тремя детьми — девочка прижимала к себе тряпичную куклу. Отец завел детишек на паром и поднял брус, пропустив Нездешнего с лошадью. Нездешний вернул брус на место, подхватил с причала веревку и начал тянуть. Паром отчалил, паромщик перехватил веревку, а Нездешний стал на корме, глядя на берег. На холме показались бегущие чудовища.
Паром отошел от берега всего на несколько ярдов. — Боги, это кто же такие? — ахнул паромщик, выпустив веревку.
— Тяни, если жизнь дорога! — завопил Нездешний, и паромщик налег на канат что есть мочи. Оборотни выскочили на причал — впереди несся гигант с горящими глазами. Вытянув вперед когтистые лапы, он добежал до края причала и прыгнул. Нездешний спустил первый курок. Стрела вонзилась зверю в пасть, расколола небо и вошла в мозг. Оборотень ударился о брус парома, расщепив его надвое. Конь Нездешнего в ужасе заржал. С причала прыгнул второй зверь. Вторая стрела арбалета отскочила от его черепа, и он встал, шатаясь, на краю парома. Нездешний, подпрыгнув, пнул его сапогами в грудь, и демон свалился в бурные воды реки.
Остальные завыли в ярости, а Нездешний, став на ноги, снова зарядил арбалет и послал стрелу через двадцатифутовый прогал. Она попала в чью-то мохнатую грудь. Оборотень гневно взревел, вырвал стрелу и швырнул ее в реку.
Когтистая рука ухватила Нездешнего за лодыжку. Он бросил арбалет, выхватил меч и что есть силы рубанул сверху вниз. Клинок рассек руку, но не задел кости. Еще трижды Нездешний поднимал и опускал меч, прежде чем когти разжались. Тогда он высвободил ногу и отскочил назад.
Чудовище перевернулось на спину. Из пасти торчала стрела, из отрубленной руки била кровь. Нездешний пинком сбросил тело с парома, и оно камнем ушло под воду.
— Где тут поблизости брод? — спросил Нездешний.
— Двадцать миль вверх по реке, пятнадцать вниз. Кто они?
— Не знаю, да и знать не хочу.
Дети сбились в кучку на дальнем конце парома, слишком напуганные, чтобы плакать.
— Поди-ка займись ими, — сказал Нездешний. — Я потяну за тебя.
Паромщик передал ему веревку и обнял детей, что-то тихо приговаривая. Он достал из прибитого к палубе сундука одеяла, и дети улеглись, тесно прижавшись друг к дружке.
На переправу ушло около часа, и Нездешний преисполнился глубокой благодарности судьбе за то, что ему не пришлось пересекать реку вплавь. На середине течение было таким стремительным, что ни один человек с ним бы не справился.
На берегу показался мол. Паромщик вышел вперед с причальным концом. Нездешний помог паромщику отнести спящих детей в хижину. Там они уложили их на две кровати у задней стены. Паромщик развел огонь. Мужчины подсели к очагу.
— Мало мне было кочевников, — сказал паромщик. — Сдается мне, пора уносить отсюда ноги.
— Эти твари охотятся за мной. Не думаю, чтобы они сюда вернулись.
— Все равно. Я должен думать о детях. Здесь им не место.
— Давно вы тут?
— Три года. Переехали после смерти жены. У меня было хозяйство около Пурдола, но я разорился из-за постоянных набегов — у меня забрали все семена и запасы на зиму. Поэтому я обосновался здесь и стал помогать одному старому нотасу. Он умер в прошлом году — свалился в реку.
— Кочевники не досаждают тебе?
— Нет, покуда я держу паром. Но они не любят меня — я ведь полукровка.
— Да, ты выше большинства из них.
— Моя мать была вагрийка, а отец нотас. Я ни с кем не состою в кровной вражде — и на том спасибо. Я слышал, на юге идет война?
— Да.
— А ты зовешься Нездешним.
— Значит, всадники побывали и здесь. Кто — надиры или вагрийцы?
— И те и другие. Но я тебя не выдам. Я обязан тебе жизнью своих детей.
— Ничем ты мне не обязан — это я у тебя в долгу. Я привел к тебе этих тварей. Когда всадники вернутся, расскажи им обо всем. И скажи, что я уехал на север.
— Зачем?
— По двум причинам. Во-первых, это правда, во-вторых, они и без того знают, куда я направляюсь.
Паромщик, кивнув, разворошил огонь и подбавил дров. — Если им это известно, зачем ты туда едешь? Они будут поджидать тебя там.
— У меня нет выбора.
— Чепуха. Выбор всегда есть. Отсюда ты мог бы уехать на все четыре стороны.
— Я дал слово.
— Да, с этим не поспоришь, — понимающе улыбнулся паромщик. — Но мне хотелось бы знать, что может заставить человека дать подобную клятву?
— Глупость, помимо всего прочего.
— Непохоже, чтобы ты был глуп.
— Все люди глупы. Мы ведем себя так, будто будем жить вечно, и полагаем, что сможем сдвинуть горы, если захотим. Но мы обманываем себя — мир от наших потуг не изменится.
— В твоих словах сквозит горечь, Нездешний, но дела твои расходятся с ними. Твое путешествие, куда бы ни лежал твой путь, определенно вызовет какие-то перемены. Иначе зачем рисковать своей жизнью?
— Что бы ни ждало меня, успех или неудача, — через сотню лет, если не меньше, об этом никто уже не вспомнит. Если мне повезет, над горой ненадолго проглянет солнце, если не повезет — прольется дождь. Не все ли равно горе?
— Это нам неизвестно. Зато тебе не все равно. И этого достаточно. Мир слишком равнодушен, слишком много в нем алчности и насилия. Я люблю, когда вокруг меня все растет, люблю слышать смех.
— Да ты романтик, как я погляжу.
— Меня зовут Гурион, — сказал, протянув руку, паромщик.
Нездешний пожал ему руку и хмыкнул.
— А я когда-то звался Дакейрасом.
— Ты тоже романтик, Дакейрас, — только романтики хранят верность своему слову вопреки всему миру. Казалось бы, в этом наша сила, но нет: честь — это цепь, которая сковывает нас.
— Ты, Гурион, не только романтик, но и философ. Тебе бы учителем быть, а не паромщиком.
— Куда ты держишь путь, Дакейрас?
— За бронзовыми доспехами.
— Зачем они тебе?
— Есть один дренайский полководец по имени Эгель — я должен доставить их ему. Это поможет ему в борьбе, которую он ведет.