Совместными усилиями доски были отломаны, заскрипели ржавые петли, и дверь отворилась. Изнутри повеяло затхлой сыростью. Я вошла внутрь, старейшины — вслед за мной.
Как ни удивительно, тут было светлее, чем в капилье долины Луц. Солнце било сквозь окна-бойницы под потолком, озаряя беленые стены. При каждом шаге пыль поднималась столбом. Под потолком колыхалась серая паутина. Вдоль стен стояли бронзовые светильники на тонких ножнах. Пол был сплошь в птичьем помете. Я подняла голову и увидела многочисленные ласточкины гнезда, прилепившиеся под потолочными балками. В бойницы, посвистывая, влетали и вылетали ласточки.
— Вот тут пусть подметут и положат коврик, — сказала я Эризе, указывая на место почище. — И пусть уходят. Мне нужны уединение и тишина.
За спиной поднялась молчаливая возня. Я подошла к главной — восточной — стене, заглянула в чашку светильника. Горючее масло, которое было туда налито, давно высохло, но слабый запах еще держался. Я вдохнула его, прикрывая глаза и стараясь выбросить из головы все лишнее, не имеющее отношение ко мне, к капилье и этому вечеру.
Коврик вскоре был расстелен. Двое старейшин уселись у двери, делая вид, что их тут нет. Остальные вышли. Эриза, стоявшая у дверей, показала на стариков глазами. Я в ответ скорчила рожу. Что делать — не гнать же их?
— Иди, — сказала я девочке. — Закрой дверь. И пригляди, чтобы остальные не мешали. Никому нельзя сюда заходить, пока я не выйду. Что бы тут ни происходило — никому не соваться!
Эриза кивнула и вышла. Скрипнули петли, гомон толпы сразу отдалился. Теперь я слышала только пересвист ласточек под потолком. Старцы сидели так тихо, словно умерли.
Я села на коврик, скрестив ноги, выпрямила спину и закрыла глаза.
Несколькими вздохами добилась полного равновесия внешнего и внутреннего.
Открыла глаз на лбу.
В медитации я воспринимаю мой главный внутренний глаз, «око разума», как ослепительно сияющий бриллиант. Когда он открывается, это подобно внезапно вспыхнувшему свету — жесткому и холодному, в этом свете все становится ясным и определенным, даже то, на что ты смотреть не хочешь. Но сейчас бриллиант почему-то оставался тусклым. Не было ни света, ни пляски вспышек на гранях... Не было ничего.
«Око разума» ослепло! На миг меня охватила паника. Как тогда, в долине, где на меня напал прыгун. Мучительно хотелось открыть глаза и выскочить прочь из этого места — на свет! Но я усилием воли заставила себя сидеть. Подышала. Успокоилась.
Надо идти навстречу страху, другого выхода просто нет.
Я закрыла ослепшее «око разума» и медленно, осторожно раскрыла «око души» — глаз на темени.
В обыденной жизни почти никто из магов этим глазом не пользуется. В этом нет необходимости, это сложно и, главное, просто опасно. «Око души» — для святых отшельников, для старцев, отринувших земное и уже не боящихся его потерять, а скорее, желающих этого. Тот, кто открывает «око души», делает шаг прочь из этого мира. Это глаз для общения с богами. И никто не знает, с какой высшей сущностью встретишься взглядом на этот раз. Через него приходит такое знание, к которому обычно человек не готов. Если открыть его не там или задать не тот вопрос, то результат — даже не сумасшествие, а полное и мгновенное разрушение личности.
С определенной безопасностью «око души» можно открывать для молитвы в проверенных, надежных святых местах.
Но уж никак не в заброшенной мурабитской капилье посреди захваченного демонами края.
Почему же я рискнула его открыть?
В тот миг мне это показалось правильным, а я привыкла доверять интуиции.
Ну и еще — мне просто всегда нравилось рисковать.
Если страшно, делай шаг вперед. И для верности еще один...
Волосы шевельнулись на макушке, словно надо мной пронесся порыв прохладного ветра. Я мысленно подняла взгляд и увидела... купол из синего стекла? Полированный сапфировый кабошон? Или просто — глубокое синее небо, окно в своде черепа? По телу побежали мурашки от ощущения предельной уязвимости. Но я продолжала молча смотреть. Иначе нельзя. Как острил наш учитель по духовным техникам: «Чтоб под крышу что-нибудь попало, сперва ее надобно сдвинуть!»
К счастью или к несчастью, я сперва ничего не увидела.
И меня тоже никто не увидел. Зато я кое-что поняла.
Кто-то, словно нарочно, отрезал это место от горных миров. Местные крестьяне заколотили дверь капильи, а другие, нечеловеческие силы, замуровали ее извне, словно каменным колпаком накрыли. Для богов эти стены из плотного серого тумана, который «оком разума» воспринимается как слепота — все равно что мертвая скала. Кричи не кричи — не пробьешься. Здешним крестьянам еще повезло с колдуном. Он защищал себя — и их заодно. Правда, за плату. Но если бы не он — пошли бы на поживу демонам, как все остальные.
Что же можно сделать? Как разрушить этот купол?
Решение пришло единственное и очевидное.
Я вытащила из-за спины меч святого Чучо, поднялась на ноги и плавным движением прорезала окно в плотном сером тумане. Повернулась направо и прорезала еще одно. Потом еще. Четыре окна, по сторонам света — каждое чуть выше другого.
Когда я прорезала последнее, северное, все озарилось, словно взошло солнце. Серый туман развеялся мгновенно.
Я с наслаждением вдохнула полной грудью. В легкие полился свежий утренний воздух. В глаза ударил слепящий свет, заиграл на гранях бриллианта, теплой волной накрыл сапфировый купол. Но почему так ярко?
Сияние ледников — совсем близко!
Я отвернулась от этого нестерпимого блеска и выглянула в южное окно. Передо мной раскинулась панорама гор и долин. Вдалеке белело что-то очень знакомое... Домики, похожие на соты... Да это же Альсиен! А что там дальше?
Кровь прилила к лицу...
Мы уже близко! Еще два-три дня — и я у цели!
Жадным взглядом я окинула пейзаж, стараясь запомнить каждую деталь. Значит, впереди еще один перевал, потом длинный горный луг, потом перейти тот странный белый мост, и вперед — на каменистую, отдельно стоящую гору, на вершине которой стоит одинокая башня с четырьмя окнами!
Дело было сделано. Я повесила меч за спину. Как только рука отпустила рукоять меча, видение исчезло. Закрылся глаз на темени, погасло «око разума». Я снова сидела на коврике в центре капильи. Почему-то здесь стало гораздо светлее, чем раньше. Хотя должно было стать наоборот, ведь солнце уже ушло. Потом опустила взгляд и сообразила — горели светильники. Десятки светильников, расставленных возле стен, вспыхнули сами по себе, словно их зажгли в честь большого праздника.
Я повернулась к дверям. Старейшины с благоговением попадали ниц. В приоткрытую дверь с озабоченным видом заглянула Эриза.
— Скажи им — теперь тут снова можно молиться, — сказала я, потягиваясь. — Боги вспомнили про это место. Если их позвать, они придут и ответят. А демоны — не придут. Надеюсь, никогда. Пусть проводят тут все положенные обряды, аккуратно совершают все пять ежедневных молитв... э-э... — На этом мои знания о религии мурабитов иссякли. — И никакое зло не сумеет войти в вашу деревню!
— Имахена. — Девочка мотнула головой в сторону улицы. — Ты велела не беспокоить, но там такое...
Она распахнула дверь, и внутрь вместе с ветром ворвались выкрики и лязг железа.
«Хассим!» — сразу подумала я, кидаясь на улицу.
На площади у капильи собралось, наверно, все население деревни. Теснились у оград, выглядывали из-за стен, с плоских крыш, чуть не свешивались из окон. И не удивительно — такого зрелища тут точно никогда не видели и вряд ли еще увидят. Посреди площади шел бой. Окаянный Хассим рубился со «святым Чучо».
Слава богам — в руке он держал палку, а не саиф, иначе давно себя бы покалечил! Как он в башне себе ничего не отрубил этим мечом! Паладин спокойно и технично отражал его выпады булавой. При каждом ударе местные мальчишки вопили и хлопали так, что в ушах стоял звон. Скелет собаки скакал вокруг сражающихся, клацая когтями по мостовой и усиливая суматоху.
— А ну прекратить! — закричала я, перекрывая галдеж.
Паладин тут же остановился. Хассим «добил» его длинным эффектным выпадом и повернулся ко мне, тяжело дыша. Пепельные волосы разметались по плечам, на бледных щеках даже румянец выступил — как слабый отсвет зари на снегу.
— Слушай, отличный мертвец! — ухмыльнулся он. — Где ты такого взяла?
— Это ее работа, — я показала на Эризу.
Хассим наклонился к девочке, уперев руку в бедро, заглянул ей в глаза.
— Эй, малявка, подымешь мне мертвяка? Чтобы рыцаря только! Во как надо! — Он чиркнул по горлу ребром ладони.
Эриза смешалась и не ответила.
— Зачем он тебе? — спросила я.
— Я ж теперь тут первый богач. Значит, мне нужна воинская свита!
Я искоса взглянула на разряженного выскочку. Только скелета бродячего ему для свиты не хватало!
— Мне кажется, было бы очень неразумно заводить себе для охраны именно мертвеца, — заговорила я вкрадчиво. — Боюсь, другие «жители столицы» не поймут. И еще, насчет добычи — надеюсь, ты уже поделился со старостой и прочим местным начальством? В смысле, отдал им со всем почтением большую часть сокровищ?
— И не подумаю! — надменно заявил Хассим. — Я убил демона и унаследовал его башню! Почему это я должен делиться с какими-то грязными крестьянами? Ну так как, малявка? Поднимешь мне бойца?
Эриза взглянула на него исподлобья.
— Не буду.
Хассим явно обиделся.
— Почему?! Жалко тебе, что ли?
— Жалко — тебя. Имахена права. Со скелетом тебе тут точно жизни не будет. Уж поверь. Я знаю, что говорю. В долине Луц...
— Ну так оставьте мне этого, — предложил Хассим.
И в ответ услышал дружное:
— Обойдешься!
— Да чтоб вас демоны сожрали! Все вы, бабы, такие — вредные и жадные!
И Хассим величественно удалился с площади. Односельчане провожали его взглядами, далекими от восхищения. «Никаких перспектив, — подумала я, глядя ему в спину. — Все отберут и придушат ночью. Возможно, уже сегодняшней...» Никому в почтенном мурабитском поселении не нужен проклятый сын луны в качестве наследника покойного демона.
ГЛАВА16. Рыцарь и венок
Мы покинули Альсиен перед самым закатом. Забрали вещи в таверне, обновили запас съестного и отправились в путь. Можно было остаться и до утра и в кои-то веки провести ночь в постели, но меня манила башня с четырьмя окнами. Если видение не соврало, до нее оставалось всего ничего — два перехода.
Возможно, уже завтра мы ее увидим!
Нас с поклонами проводили до ворот, осыпая благословениями и приглашая в любое время заходить еще. Хассима в числе провожающих не было — видно, так и не простил нам отказа. Меня его отсутствие только порадовало. Эриза же явно расстроилась, хоть и не подавала виду.
Шли мы, погруженные в свои мысли, не болтали на ходу, как обычно, а потому продвигались очень быстро. За ночь под заунывный свист ветра и шорох вереска миновали перевал. Под утро мне, как всегда, стало жаль Эризу, которая не жаловалась, но засыпала на ходу, и мы устроились на ночлег, укрывшись от ветра между валунами в русле сухого ручья, где мелкие камешки до утра кололи нам бока. Проснулись рано — от холода и, зевая, поплелись дальше.
Солнце поднималось все выше, отогревая и расцвечивая склоны. И когда мы проснулись окончательно, то обнаружили, что идем по дивно красивым местам. Каменистое горное плато сменилось разнотравьем и цветущим лугом.
Плато было усыпано валунами, будто великаны играли ими в мяч, а все пространство между ними благоухало и пестрило от белых, желтых, алых соцветий. Ветер трепал бутоны, над ними вились бабочки, жужжали шмели, стрекотали кузнечики...
— Имахена! — воскликнула Эриза, падая в цветы, как в перину. — Какое счастье, что ты взяла меня с собой!
— Неплохое место для обеда, — согласилась я. — Привал?
Сервировкой мне пришлось заниматься в одиночестве. Пока я раскладывала на подрубленном полотне пряные яства мурабитов — каждое, мелко порезанное, завернуто в отдельную лепешку, — Эриза бегала по лугу наперегонки с собакой. Похоже, при жизни псине тоже нравилось валяться в траве и ловить зубами кузнечиков. Паладин застыл поблизости, как одинокий, давно забытый своими часовой, Его молчаливое присутствие действовало на меня до странности умиротворяюще.
Набегавшись, Эриза устроилась поблизости от меня и принялась собирать букет из луговых цветов, напевая незамысловатую песенку, которая болезненно откликалась у меня в душе.
— Эриза! — крикнула я наконец. — Хватит распевать, иди есть! Зачем ты нарвала столько цветов?
— Они чудесные, — сияя, ответила она. — Ты посмотри, чего тут только нет! Гвоздика, камнеломка... Даже очень редкие — вот, фиделия! Этот цветок у нас считается символом верности и преданности. Видишь, у него три розовых лепестка в форме сердца? Если, парень дарит такой цветок девушке, это значит, что он клянется быть ей преданным всю жизнь!
— Ну и дурак.
— Почему?
— Зачем давать клятвы, которые невозможно исполнить? Будет дважды лжец — и перед подружкой, и перед богами.
Эриза взглянула на меня с изумлением.
— Имахена, ты что, не веришь в любовь на всю жизнь?!
— Конечно, нет! И тебе не советую!
— Почему?
— Потом будет не так больно...
Эриза набрала воздуху, приготовившись выдать еще одну бессмысленную тираду в защиту вечной любви... Но тут что-то увидела вдалеке. Черные глаза широко распахнулись:
— Имахена, за нами кто-то идет!
— Чтоб меня это удивляло... — проворчала я.
Не узнать белобрысую шевелюру даже на таком расстоянии было невозможно. Настроение испортилось окончательно.
Мы и пару лепешек съесть не успели, как Хассим оказался рядом с нами. Просто удивительно, как быстро он нас нагнал. Хотя он это вряд ли осознал, поскольку был вне себя от злости. Грязный и пропыленный, оборванный до штанов и нижней рубашки; на скуле засохшая кровь, под глазом фингал — в общем, выглядел он так, будто его долго пинали ногами, а потом кинули в ежевику, — скорее всего, так оно и было. Из всего богатства уцелела только двузубая серебряная вилка за поясом. На зубцах что-то подозрительно темнело.
— Ты зачем сюда явился? — мрачно спросила я. — Вспомнил, что не попрощался?
Хассим утер лоб и, задыхаясь от быстрого подъема в гору, принялся браниться:
— Проклятые воры! Ненавижу мужичье! Пойду с вами, поднаберусь опыта с вашим скелетом, добуду новый меч вроде твоего, а лучше научите меня колдовать! — ну а потом вернусь и камня на камне в этой несчастной деревне не оставлю!
— А мы хотим, чтобы ты с нами шел?!
— Да! — вырвалось у Эризы.
— Два голоса, считая мой, «за», один против! Уговорили — остаюсь!
И Хассим тут же накинулся на нашу еду. Я смотрела на него угрюмо, делая вид, что не замечаю умоляющего взгляда девчонки. Ну и что мне с ним делать? Зачем он мне сдался? Эриза хоть талантливая, а этот прямой потомок демонов только несчастье приносит. Не говоря уже о том, что он слишком много врет...
Прикончив пяток лепешек с бараниной, Хассим вытер руки о штаны, весело огляделся — и замер.
— Ого, гляньте, что у вас творится! — зашипел он, указывая мне за спину. — Только тсс! Не спугните его!
Я медленно повернулась, поднимая руку к рукояти меча, — и онемела. «Святой Чучо», о котором все как-то позабыли, занимался весьма странным для рыцаря и ходячего скелета делом. Из пучка цветов, который собрала Эриза, он сосредоточенно плел венок.