Была ночь, когда я покинула кабинет директора заперев за собой дверь. Я пошла в ванную, где тщательно отмылась от крови. Мне нравился её запах, но не нравилось, как засыхая, она стягивала мою кожу. Ключ я завернула в туалетную бумагу и спустила в унитаз. Вытершись, я нашла в стирке свою одежду, оделась и тайком выбралась в сад. Нас хорошо стерегли, но и у нас были свои лазейки, о которых не знали наши воспитатели. Забравшись на дерево, я устроилась между его веток, где, наконец, блаженно заснула. Меня не волновала судьба других обитателей детского дома. Кто не может сам о себе позаботиться, возможно, тому и незачем жить. Лично я всегда чувствовала опасность, и всегда успевала убраться от неё подальше.
Меня разбудил вой сирен и крики людей. Открыв глаза, я увидела, как красиво полыхает весь третий этаж нашего детдома. Там располагалась администрация, так что, там было чему гореть. Вереница детей в спешке покидала здание, а пожарные раскатывали шланги и суетились вокруг своих машин. Пожар - занимательное зрелище, когда смотришь на него со стороны. Огонь с рёвом вырывался из окон. Дым поднимался в ночное небо, а всё вокруг озаряли всполохи пожара. С треском лопались оконные стёкла, осыпаясь вниз осколками. Крики, короткие команды и суета. На всё это было забавно взирать сверху, но поучаствовать, желания не было ни какого. Я села поудобнее и стала наблюдать за происходящим.
Вскоре подогнали несколько автобусов, погрузили в них полусонных, растревоженных детей и увезли. Стало заметно тише. Пожарные не суетились и тем более не драли глотки, стремясь друг друга перекричать. Они делали своё дело быстро и чётко. Огонь, под их натиском стал отступать, пока совсем не исчез в паре, валившем из окон. Я не заметила, как снова уснула.
- Эй, ты! Слезай с дерева! - раздался крик снизу.
Я открыла глаза и посмотрела вниз. Внизу стоял пожарный и смотрел на меня. Я отрицательно помотала головой. Он нахмурился. Я знала, что без лестницы он меня недостанет, да и тогда у меня есть возможность забраться выше, туда, где ветви не выдержат его вес. Опробованная тактика, если тебе нечего терять, а за тобой гоняться старшие ребята. Тогда они загоняли меня на самый верх, где я могла провести не один час, в ожидании пока им надоест ждать, когда я слезу. Может быть я и была сильной, но тяжело в одиночку сладить с целой толпой здоровых ребят.
- Кому говорят, слазь.... Не обижу - миролюбиво добавил он.
Я снова отрицательно помотала головой. Ко всем взрослым у меня было стойкое недоверие. Ничего хорошего от них, я в своей жизни не видела. Только подзатыльники и ругань. А если они становились слащаво добрыми, то значит им, что-то от тебя нужно, а как только они это получат, последует ещё более грозное возмездие, или от них самих, или от других ребят, за то, что ты рассказала. Эту науку осваиваешь быстро, вместе с болью в рёбрах и синяками под глазами.
- Серёга, что там у тебя? - крикнул один из пожарных, стоящих у машины.
- Да вот, пигалица, на дерево забралась, слезать не хочет - ответил пожарный, стоящий под деревом.
- Сейчас лестницу принесу.
Я подождала, пока они приставят лестницу к дереву и не спеша перебралась повыше.
- Эй, ты дурёха, куда? Свалишься - встревожено крикнул Сергей.
Я надменно хмыкнула и устроилась на новой высоте. Здесь слегка дуло, но был хороший обзор на выгоревший этаж. По кабинетам ходили пожарные, проверяя, нет ли где ещё очагов огня, а в кабинете директора суетились люди в милицейской форме. До окна было далеко, но не настолько, что бы ни разглядеть обгоревший труп директора. Один из следователей, заметив движение напротив окна, поднял глаза и увидел меня. Какой-то момент он внимательно меня разглядывал, а потом повернулся к одному из милиционеров и указал в мою сторону. Я не расслышала, что он сказал, но вскоре этот милиционер присоединился к пожарным, стремящимся снять меня с дерева.
Вы пытались снять испуганную кошку с дерева? Пока вы, полные добрых намерений стремитесь ей помочь, она забирается всё выше и выше, пока ветки не перестают выдерживать её вес. Я была разумнее кошки, но против пожарных с их техникой, я была бессильна. Кончилось всё тем, что они надули под деревом большой батут, а к дереву подогнали машину с корзиной на конце большого манипулятора. Моё сопротивление кончилось тем, что я сверзилась вниз. Больно ударившись о пару толстых веток и распоров себе бок, я упала на батут. Здесь меня схватили сильные руки и передали медикам, а они уже, в свою очередь вкатали мне лошадиную дозу успокоительного и уложили на носилки. Дальше всё погрузилось во тьму и очнулась я уже в больнице.
Упав с дерева, я ничего не сломала, а только заработала глубокую царапину, но, по неизвестной мне причине, я надолго задержалась в больнице. Меня тщательно обследовали, даже заглянули туда, что ну ни как не могло быть связано с моей пустяковой травмой. Затем пришёл суровый дядька, тот, кого я видела в окне, привёл Марьивановну и стал задавать вопросы про то, как я провела тот вечер, и что я знаю про нашего директора. Я молчала как партизан на допросе.
Все дети умеют врать, но только умные понимают, насколько ценно молчание. Язык твой - враг твой. Аксиома, которую я постигла быстро. Если тебя не наказывают сразу, а сперва устраивают допрос, значит не до конца уверены в твой виновности, и тут, только ты сама можешь себя похоронить. Все лжецы думают, что врут талантливо и так что не подкапаешся, но это не так. Чем больше врёшь, тем больше нужно держать в голове, а голова, не компьютер, всего не запомнишь. Рано или поздно, ты сам себя загонишь в ловушку, и тебя поймают за язык. А уж там, чем больше будешь выворачиваться, тем больше будешь запутываться. Это как муха в паутине паука. Так что самая лучшая тактика, это молчание. Не знаешь, молчи. Знаешь, тем более молчи. Поверьте, даже если тебя наказали несправедливо, но ты молчала, всегда приятно увидеть в глазах своего мучителя искру сомнения, а вдруг он наказывает невиновную?! Но если тебя развели и ты сама себя сдала, это намного обиднее, ведь тогда ты понимаешь, что молчи ты, и наказания бы не было, или оно бы не было таким суровым.
Ко всему прочему, присутствие Марьивановны ещё меньше располагало меня к откровению. Она сверлила меня суровым взглядом, когда внимание следователя было обращено на меня, и мило улыбалась всем своим оскалом искусственных зубов, когда он обращался к ней.
- Мариша, расскажи, что ты видела?
- Мариша, расскажи, что ты делала?
- Мариша, расскажи, что ты помнишь?
Все его ответы натыкались на моё, гробовое молчание. Я не знаю, что он уже выяснил, но единственный, кто видел меня входящим в кабинет директора, была именно Марьивановна, а вот как я его покидала, не видел ни кто.
Когда следователь ушёл не солоно хлебавши, Марьивановна, в притворной заботе склонилась ко мне и тихо, так что бы слышала только я, прошептала:
- Молчи, тварь. Раскроешь рот, я тебя до конца твоих дней в чулане держать буду.
Для нас, детей, это была страшная угроза. Вот только я не совсем так на неё отреагировала. Зверь во мне зашевелился и глухо зарычал. Я отшатнулась от неё, понимая, что сейчас не время и не место, сводить с ней счёты, а она истолковала моё движение в свою пользу.
- Так-то, детка. Знай, в чьих руках твоя жизнь.
Судя по всему, все думали, что я не более чем свидетель и жертва насилия. Об этом ни кто мне открыто не говорил, но по сочувствию окружающих, это было понятно и без слов.
***
Из газет, из обрывков фраз, из вопросов, которые мне задавали, я поняла, что следователи склоняются к тому, что убийство было совершено из мести. Разгром кабинета свидетельствовал, что, что-то искали, а выброшенные перед пожаром, в окно, фотографии, делали логичным вывод, что искали именно их. Следов под окнами не нашли, но пока тушили пожар, там разве не стадо слонов потопталось, так что если что и было, по мнению следователей, это уничтожили. Подозревали всех, кто хоть как-то был связан с жертвами насилия директора. Братьев, родителей, родных, но никаких улик позволяющих кому-то из них предъявить обвинение не набралось. Общественность больше сочувствовала детям подвергшимся насилию, а убийца, в их глазах, был карающей рукой господа, оборвавшей жизнь извращенца.
***
Я читала книжку, когда ко мне в палату пришла милая женщина. Она села рядом и долго просто сидела.
- Что читаешь? - поинтересовалась она.
Я повернула книгу обложкой к ней.
- Любишь читать? - не отставала женщина.
Я кивнула.
- А о чём тебе нравиться читать?
Умно. Ответ не подразумевает, да или нет. Здесь надо изложить целую позицию, а значит, дать ей пищу для дальнейшего диалога. Не охотно, но я заговорила с ней. От неё не шла угроза, и даже обычного потребительства я не чувствовала. Казалось, что её на самом деле интересую я сама и мои увлечения. Мы долго общались, а затем она стала задавать наводящие вопросы. Я не сразу поняла, к чему они ведут, но как только сигнал тревоги прозвучал в моём мозгу, замолчала и, укрывшись одеялом, отвернулась от неё. Больше я на неё не реагировала. Знала ведь, что взрослым нельзя доверять, и вот опять попалась.
***
Я тихонько подслушивала у двери кабинета.
- Что скажете? - спросил следователь, психолога.
Женщина покачала головой.
- Девочка явно пережила сильный стресс. Она закрывается, стоит только немного приблизиться к тому, что там произошло.
Следователь достал сигарету и закурил.
- Вы не против? - запоздало, поинтересовался он.
Доктор махнула рукой позволяя курить.
- Она определённо, что-то видела - сказал следователь.
- Да. Но узнать это будет очень трудно. Я предполагаю, что она подверглась насилию, а потом стала свидетелем убийства. Совокупность всего пережитого, заставляет её сознание, отторгать эти воспоминания, как болезненные. Она словно стирает то, что пережила.
- А гипноз? Может быть....
- Ни кто вам не даст на это разрешения. Она ребёнок и пробуждение воспоминаний может ещё сильнее её травмировать. Здесь может помочь только забота, ласка и доверие. Возможно, со временем, она сама начнёт вспоминать произошедшее, заново это переживать и переоценивать.
- Со временем... - вздохнул следователь - ...Его у меня нет.
Доктор вздохнула.
- Что-нибудь ещё выяснили? - поинтересовалась она.
Вовлечённая в это дело, она восприняла его близко к сердцу, не столько из-за гибели директора дома интерната, сколько из-за попутного расследования его "деятельности".
- Всего рассказать не могу, сами понимаете, но....
***
Я долго думала, как отомстить Марьивановне за всю её "ласку" и "заботу", которыми она меня так щедро одаривала. Удивительно, но мысль, о том, что бы даже глотнуть её крови, вызывала у меня стойкое омерзение, словно в её венах текла не кровь, а тошнотный супчик из нашей столовой. Мысль съесть её сердце была не лучше. Впрочем, я сомневалось, что оно у неё вообще есть. А тут ещё добрая докторша, не оставляющая попыток меня разговорить, обмолвилась, что меня определили в какую-то реабилитационную программу и назад я уже не вернусь. Что же, если так, то можно позволить узнать им немного того, что их так интересует. Завраться я не боялась, так как чётко определила для себя границу, дальше которой нужно было молчать, а всё, что я собиралась рассказать до неё, было самой настоящей правдой.
Позволив в один из сеансов снова себе раскрыться, я даже сама навела разговор на эту тему.
- Скажите, тётя Лена, а у вас есть мыло... такое душистое и пахучее? - спросила я.
- Есть. Если хочешь, я, в следующий раз принесу его тебе.
- Да, было бы хорошо. Меня однажды им мыли. А ещё мыли голову шампунем. Он тоже такой хороший - щедро я делилась своими воспоминаниями - А потом мне подарили красивую и новую одежду.
- Наверно это был твой день рождения? - поинтересовалась психолог.
- Нет - ответила я и, сделав долгую паузу, добавила - Это было перед тем, как меня отвели в кабинет к директору.
Я сказала это тихо и трагично, что бы она поняла, что я вступаю в сумеречную зону своих воспоминаний.
- А кто тебя мыл? - спросила она, стараясь закрепиться на этой позиции и не уйти далеко от темы.
Она, знала, любой вопрос может быть последним. Я снова закроюсь и закроюсь надолго.
- Марьивановна.... Она всегда моет девочек, перед тем как отвести к нему в кабинет. Доводит до дверей и говорит: Будь послушной и громко не кричи.
Тётя Лена подсела ко мне ближе и нежно обняла.
- Расскажи, что было дальше - попросила она.
- В кабинете играла музыка. Она всегда играет, а иногда очень громко.
- Почему? - поинтересовалась психолог.
- Что бы не было слышно как кричат девочки - переходя на бесцветный голос и словно впадая в транс, ответила я - Я вошла и директор предложил мне конфету. Она была горькой и противной. А потом я запила её чаем. Он тоже был таким странным и гадким. Потом он предложил мне сесть ему на колени и стал меня раздевать....
Я замолкла, словно наткнулась на невидимую стену и с головой погрузилась в тёмные воспоминания, но завершить всё это надо было красиво и трагично, так, что бы отбить желание выпытывать у меня дальнейшее.
- ...Нет ....нет ...нет. Не делайте этого,... я не хочу.... - во всё горло завопила я и забилась в истерике.
В душе каждого, живёт маленький актёр. У одних, он так и остаётся маленьким и сереньким, способным только на второстепенные и малозначимые роли, у других он вырастает в гениального и талантливого. Когда ты живёшь, окружённый всем готовым, любящими родителями и тебе не нужно прилагать много сил, что бы привлечь к себе внимания, твой актёр живёт в тебе не востребованным. Ну, подумаешь, раз в недельку сыграешь святую невинность разбив вазу. Вариантов, если нет в доме собаки или кошки, не так много. Играй не играй, всё равно накажут. Так что твой актёр прозябает на пустой сцене и не развивается. Совсем другое дело, когда его талант может принести тебе ощутимую пользу. Или сладости, или уход от неминуемой расправы. Не важно, кто начал драку, если в её финале на одной стороне парень, а на другой ревущая во всё горло девчонка. Кому поверят, ему или мне?
Сейчас я полностью дала волю своему актёру. Он ещё не был гениален, но уже мог сорвать бурные овации за хорошую игру. Человеку не искушённому, трудно было разглядеть фальшь в моих слёзах. Возможно, Марьивановна и не купилась бы на этот цирк, но сочувствующая мне женщина, пусть даже и психолог, поверила мне сразу. Я позволила ей меня утешить, а потом ещё долго убаюкивать меня, сторожа мой сон, как сон Белоснежки.
Я гадала, хватит ли одной фразы, что бы приставучий следователь вцепился в нашу грымзу, как терьер в свою добычу. Оказалось, хватило. Он, конечно, прибежал за разъяснениями и дополнениями, и тут я уже себя не сдерживала, рассказала всё, что знала и даже слегка приукрасила. Не настолько, что бы это вызвало недоверие, но достаточно, что бы из свидетельницы, она превратилась в соучастницу. Стоило её посадить и капнуть поглубже, как и из других девочек посыпалась информация, да такая, какую ни кто даже не ожидал. А поскольку главный обвиняемый был уже мёртв, закон отыгрался на его соучастниках. В итоге вышло громкое дело о педофилии, а дело об убийстве директора легло в архив, как нераскрытое. ...А я попала в обещанную доктором программу по реабилитации.
***
Руссия. 2001г. Город Рязань. Реабилитационный центр для детей.
Нас было пятеро. Пять девочек подвергшихся насилию и объединенных в одну группу. По всей видимости, психологи считали, что общая беда должна нас объединить?! И да, и нет. Некоторые сошлись и стали хорошими подругами, другие, как например я и ещё одна девочка, всё равно держались особняком.
Говорят, друзья нужны всем. Возможно. Охотно верю, но заводить их только потому, что они "мне нужны" не собираюсь. Я никогда и ни кому в друзья не набивалась, но и на глупое предложение, давай дружить, ни когда не отвечала согласием. На мой взгляд, щенячья и внешне восторженная девичья дружба, малого чего стоит. Я видела, как друзей меняют по пять раз на дню, или предают их за услугу или помощь. Быть доверчивой дурой и раскрыться тому, кто завтра ударит тебе в спину, я не хотела. Уж лучше надеяться на саму себя.