Идо знал, что должен уйти отсюда и сейчас же отправиться по следам мальчика, но не мог покинуть Тарика. В другой комнате лежал труп жены Тарика, сам он задыхался и хрипел в постели. Идо не мог оставить его умирать одного и решил пробыть здесь до рассвета.
Он сел на край постели и застыл так, глядя на медленную агонию Тарика. Для него смерть того, кто молод, всегда была невыносима. Он видел гибель многих молодых людей в Земле Огня, но так и не привык к этому. Идо мог сколько угодно повторять себе, что никто из них не умер по-настоящему, потому что их товарищи продолжают сражаться, и что они умерли за правое дело: ничто его не успокаивало. Проклиная все на свете, он оставался рядом и с отчаянием смотрел на их напрасную борьбу со смертью, разве что сжимал в руке руку умирающего и шептал ему, что все хорошо, что ему нечего бояться.
Тарик был таким же, как они. Он дышал устало и теперь, в бреду, вместе с именем сына произносил имя жены: Талья. Талья и Сан…
Он был очень похож на Сеннара, может быть, даже больше, чем на свою мать. Волосы были седыми, но лицо совсем молодого человека. Такое же волевое лицо, как у отца, а уши — такие, как писала о них Ниал, — не человеческие и не как у полуэльфов.
И тогда Идо стал рассказывать Тарику, что отец его простил, что он, Идо, отнимет у врагов его сына даже ценой собственной жизни, и сделает это не только для того, чтобы спасти Всплывший Мир.
Еще он говорил о том, чем была для него Ниал, лучшая из учеников, одна из немногих друзей, дружба с которыми сохранилась навсегда.
Идо говорил, и тут Тарик вдруг снова открыл глаза. Было похоже, что он больше, чем в первый раз, осознает происходящее вокруг, но в то же время он словно уже не существовал, словно был уже призраком и теперь вернулся сюда.
Идо взял его за руку, наклонился к нему и тихо спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
Если бы слезы у Идо не закончились много лет назад, он бы сейчас заплакал.
Тарик, очень бледный, медленно повернулся к нему и снова повторил всего одно слово:
— Сан?
— С ним все в порядке. Они не тронут даже волос на его голове, в этом я уверен.
— Покажи мне его. — Голос Тарика был хриплым и словно доносился издалека.
— Он в руках у них, но я собираюсь в путь, чтобы отбить его. Не бойся.
Тарик молчал, но по его щекам тихо потекли слезы.
— Приведи его ко мне… прошу тебя… приведи…
— Клянусь тебе, я сделаю это.
Тарику становилось все труднее дышать.
— И отомсти за Талью. Отомсти за нее вместо меня.
Идо кивнул, продолжая держать Тарика за руку. Значит, он уже все знал. Должно быть, он все видел.
Какое-то время в тишине дома было слышно только хриплое дыхание раненого.
— Я Идо, Тарик, — сказал наконец гном.
Раненый взглянул на него, и на один миг в лиловых глазах отразились растерянность и изумление.
— Учитель моей матери…
— Он самый.
Тарик, как он ни был слаб, смог улыбнуться.
— Я хотел быть таким, как она… И пытался быть таким.
— Не говори, если тебе трудно.
Может быть, Тарик даже не услышал последних слов Идо, потому что заговорил снова:
— Я больше не мог вынести того, что мой отец твердо решил остаться на том берегу Саара. Она умерла ради нас, а Всплывшему Миру отдала все.
Он умолк, сильно закашлялся, попытался дышать глубже.
— Но здесь все было не так, как она мне рассказывала, и я… я совсем не такой, как моя мать. — Он снова помолчал. — Я хотел прийти к тебе, сражаться вместе с тобой.
Идо горько улыбнулся.
— Ты видел, чем это кончилось для нас. Ты не смог бы победить. Но еще есть время, верно? И борьба не закончилась.
— Я ведь искал тебя, но потом познакомился с Тальей…
— Ты сделал правильный выбор, — шепнул ему Идо. — У каждого свой путь. Твой путь был таким.
Тарик снова какое-то время молчал, а потом спросил:
— Тебя прислал мой отец?
— Нет. Я пришел, чтобы защитить тебя и Сана.
Идо был зол на себя. Хорош оказался защитник!
— Жаль. Я бы хотел увидеть его.
Идо набрался мужества:
— Он писал мне письма все эти годы. Перестал писать, когда ты ушел. В последнем письме он просил меня не искать тебя, но, если когда-нибудь увижу тебя, сказать тебе, что он все понял.
Тарик молчал. Идо приблизил свое лицо к его лицу.
— Ты меня слышишь, Тарик? Он понял тебя так же, как ты, я уверен, понял его. И он просит у тебя прощения.
Тарик улыбнулся и сильнее сжал его руку. Больше они ничего не говорили до самого рассвета. Дыхание Тарика становилось все слабей, а его лицо все бледней. Но улыбка осталась на его губах.
Он умер еще до того, как взошло солнце.
Еще одно прощание, еще одна смерть. На этот раз они даже не успели познакомиться. Идо почувствовал, что его вот-вот раздавит тяжесть всех похожих на эту минут, которые он пережил до сих пор. Но он должен был что-то сделать — ради себя, ради Тарика, ради Ниал и всех остальных. Когда-то давно он сделал выбор — решил продолжать борьбу, даже если руки опускаются от горя. И он не повернет назад теперь, после всей этой крови и боли.
6
ДОЖДЬ
После встречи с духами в лесу путешествие Дубэ и Лонерина стало спокойнее. Те странные призраки снова появились на следующий день перед заходом солнца, так что Дубэ и Лонерину снова пришлось дежурить по очереди. Однако на следующий день духи исчезли окончательно. Зато снова стали слышны звуки. Ветер бушевал среди ветвей, папоротники шуршали, когда их сминали лапы невидимых животных. Потом робко запела какая-то птица, и наконец зазвучали незнакомые жалобы, стихи, доносившиеся издалека. Тишина не была больше полной. Лес больше не таился и не молчал. Но от этого тревога, которую он порождал, не уменьшилась. В нем постоянно был полумрак. И Дубэ и Лонерин оба чувствовали, что за ними кто-то следит.
— Лес как будто наблюдает за нами… Как только мы вошли в него, он оттолкнул нас и послал по нашим следам своих духов, но мы выдержали это испытание. А теперь он изучает нас, и эта чаща полна существ, которые перекликаются между собой, — заметил Лонерин.
— Ты говоришь как поэт, — улыбнувшись, сказала Дубэ.
Он покраснел и ответил:
— Магия — это изучение природы, живущих в ней существ и ее законов. Может быть, поэтому я смотрю на природу, как ты сказала, «поэтически».
Дубэ подумала, что ей бы хотелось смотреть на мир так же. В ее мире все было уж слишком конкретно, в нем имело значение только выживание, а слово «жизнь» означало только способность есть, пить и дышать.
А Лонерин показал ей, что существует что-то помимо и выше этого.
Однажды Лонерин проснулся на рассвете и обнаружил, что Дубэ нет рядом. Он встревожился: нехорошо, если человек в их нынешнем положении отходит далеко от стоянки, к тому же Дубэ в этот день должна была выпить глоток своего лекарства.
Он позвал ее, но не услышал ответа и тогда стал искать ее вокруг стоянки.
Только отойдя далеко в лес, он смог найти Дубэ. Она была полностью погружена в себя. Он нашел ее среди стволов деревьев, и она была одета в черное, точно так же, как при их первой встрече. Дубэ двигалась изящно и быстро и держала в руке что-то, что блестело и чертило дуги в чистом утреннем воздухе.
Лонерин никогда не видел убийцу в деле. Он знал, что Дубэ убивала для Гильдии, убивала и до этого, но одно дело знать и совсем другое — самому увидеть и понять, что она сильна, что она — наемный убийца.
Было что-то притягательное в ее кошачьих движениях, в закрытых глазах, в танце ее кинжала. Это была смерть в таком обличье, которого Лонерин не знал, — не та, что он еще ребенком видел в общей могиле, куда люди из Гильдии бросили его мать, принеся ее в жертву Тенаару, а чарующая, сладостная смерть.
Он стоял и смотрел на Дубэ, не беспокоя ее. И поймал себя на том, что думает: «Вот так движется победитель. Так двигался тот, кто убил мою мать».
Ненависть снова вспыхнула в нем, обожгла его душу и привела за собой мучительные воспоминания о том прошлом, которое он скрывал. Ненависть к Гильдии, убившей его мать, не давала ему покоя, с этим чувством он непрерывно боролся. Именно ради этого он занялся магией. У него было его собственное задание, которое он должен был выполнить.
Он подумал: Дубэ попала в Гильдию по принуждению, но навсегда осталась одной из них.
И эта мысль показалась ему до тошноты отвратительной. Ему стало стыдно и неловко, и он поспешил позвать девушку, притворяясь, что подошел к ней только в эту минуту.
— Я не знал, что с тобой.
Дубэ удивилась.
— Мне нужно иногда упражняться, я чувствую себя лучше, если даю работу своему телу. Это старая привычка, — объяснила она и метнула кинжал в дерево, которое росло на расстоянии нескольких локтей от них.
— Я не знала, что ты встаешь так рано, — добавила она и пошла вынимать кинжал из ствола. Ее рука немного дрожала.
Эта дрожь — из-за проклятия, вдруг подумал Лонерин.
— Таким упражнениям не обучают воров. Ты и теперь тренируешься как убийца?
Она смутилась:
— Я же тебе сказала, это необходимо. Этому меня научил мой Учитель.
— Так, значит, он был в Гильдии, я прав?
Дубэ кивнула. Лонерин хотел сказать еще что-то, но промолчал. Одно короткое, странное мгновение они молча смотрели друг на друга, потом вместе вернулись туда, где ночевали, поели и стали собираться в дорогу.
— Ты ненавидишь убийц из Гильдии, а все-таки тренируешься как они…
Сказав это, Лонерин сразу же раскаялся, но он был рассержен, сам не зная почему.
Дубэ притворилась, что ничего не слышала, и продолжала пить из фляжки, сидя на земле. Потом она взглянула на Лонерина:
— Это уроки моего Учителя.
— Уроки победителя!
— Он ушел из Гильдии.
— Но навсегда остался победителем. Примерно так же, как ты.
На этот раз Дубэ замерла. Когда Лонерин увидел, что ее ладонь едва заметно вздрагивает, он был почти доволен.
«Наконец я ее ранил, задел ее».
Но потом он испугался себя самого и вдруг сказал:
— Извини. Я… запутался. Я сердился потому, что не нашел тебя на месте, когда проснулся. В любом случае здесь жуткое место. И подумай еще о духах, которые появлялись прошлой ночью.
— Я не победительница.
— Конечно нет, — ответил он, опустив глаза.
Дубэ придвинулась ближе, ее лицо оказалось совсем рядом с лицом Лонерина.
— Я никогда не была победительницей и никогда не буду; когда мы сбежали из Гильдии и я закрыла за собой ворота, я сделала это навсегда.
Лонерин почувствовал, как его гнев исчезает от ее глубокого взгляда.
Внезапно он понял, что не знает, как держать себя с этой девушкой. До сих пор все было легко: она была его спутницей в походе, они ободряли друг друга, но теперь… Он понял, что его тревожит: ее судьба, судьба убийцы. Тревожит потому, что она делает Дубэ жертвой и палачом, а это привлекает и отталкивает его одновременно.
— Извини меня, — искренне произнес он. — Я понимаю, что тебе трудно. Просто там я неожиданно увидел тебя под другим углом зрения: ты мне показалась другой, чем ты есть, напомнила мне тех убийц, с которыми я имел дело в Гильдии. А я ненавижу Гильдию, понимаешь? Гильдия — одна из тех вещей в этом мире, которые я хотел бы уничтожить своими руками.
Дубэ опустила глаза.
— Может быть, ты не очень сильно ошибся. В конечном счете я дитя смерти.
В ее голосе была горечь, а во взгляде — холодное отчаяние, которое словно пронзило душу Лонерина. Теперь смутился он.
— Это глупые суеверия! — с жаром воскликнул он.
— Ну да, — ответила Дубэ и улыбнулась для вида. — Ты, наверное, в первый раз так близко увидел убийцу, да?
— Это не важно.
— А для меня важно, — горячо ответила она.
— Такие, как ты и я, обычные люди, могут быть только жертвами Гильдии, и никогда не бывают ее сообщниками. И я это знаю очень хорошо, — добавил Лонерин. Какое-то время он не отрываясь смотрел на Дубэ, а потом отвел взгляд, чтобы она не смогла прочесть в его глазах его трагическое прошлое.
Была еще и другая правда — та правда, которую он сейчас был не в силах ей открыть.
Резко оборвав беседу, они продолжили путь. Папоротники хрустели под их ногами, казалось, лес продолжает их изучать.
Потом они услышали какой-то шорох и сразу насторожились. Оба остановились, Дубэ положила руку на лук.
Снова наступила давящая тишина, рождая ощущение опасности. Лучи солнца рисовали светлые пятна на листве подлеска.
Прямо над головами мага и девушки закричала птица, и оба вздрогнули. Потом мелькнула тень, непонятно какого цвета, и ударила — быстро и точно.
Животное!
Дубэ упала на землю, что-то укололо ее в живот. Лук отлетел на несколько шагов.
Она услышала какой-то странный крик, очень похожий на детский плач, и голос Лонерина, он кричал что-то непонятное.
Девушка приподнялась, крепко сжимая в руке кинжал. Его она никогда не теряла. Это был первый урок, который ей преподал Учитель.
Не обращая внимания на боль, Дубэ перевернулась и встала на колени. Она верно рассчитала это движение, потому что оказалась сбоку от животного. На одно мгновение она замерла, не зная, что делать дальше. Перед ней было очень странное существо. Его туловище немного напоминало тело очень крупной козы, но лапы были несомненно как у зверя кошачьей породы и имели острые когти. Глаза были козьи, с таким же зрачком, горизонтальным и как будто жидким. Но зубы — крупные и широкие, слишком большие для узкой пасти. Два его рога угрожали Лонерину, стоящему напротив.
Дубэ подумала, что, должно быть, эти рога и ударили ее в живот.
Но раньше, чем она успела что-нибудь сделать, животное бросилось в атаку. Его рога быстро вращались.
То, что было сейчас у Дубэ перед глазами, было слишком нелепо, слишком невероятно, чтобы быть правдой.
Лонерин закричал: животное ударило и его.
— Дубэ, где ты там?!
Она очнулась, крепче стиснула пальцами кинжал, затем ослабила хватку: ей не надо было ничего делать, чтобы стать собой — убийцей, охотницей. Ее внутренний зверь и так издалека наполнял силой каждое ее движение.
Она попыталась застать животное врасплох, зайдя со спины, но оно повернулось в ее сторону с такой быстротой, которой Дубэ от него не ждала.
Она приготовилась защищаться и уклонилась от его удара, но один из рогов задел ее щиколотку, проведя по коже красную черту.
Она попыталась применить пару приемов, но ни один из них не завершился так, как она надеялась. Потом животное снова бросилось вперед. Теперь оно замахивалось на нее передними лапами, и когти блестели в полумраке. Дубэ не знала, что делать: рога и лапы двигались независимо друг от друга, и атаки животного были совершенно непредсказуемыми.
Она сумела, отпрыгивая в сторону, уклониться от двух его налетов, но потом споткнулась о корень и упала, успев, однако, упереться ладонями в землю. Тут она увидела, что животное приближается к ней, полностью выпустив когти. Его козья голова оказалась у нее перед глазами, и сводящее с ума несоответствие смертоносных когтей и кроткой морды вызвало у нее такой ужас, что Дубэ инстинктивно закрыла глаза.
Но Лонерин прокричал какое-то слово — всего одно, — и она открыла глаза.
Животное неподвижно стояло перед ней. Правая лапа застыла в воздухе, рога остановились на середине поворота. Дубэ всего одно мгновение спрашивала себя, как произошло это чудо, потом инстинкт взял верх, ее тело сдвинулось с места, лезвие вонзилось в грудь животного, и оно, даже не вскрикнув, упало мертвым на землю.
Позади него Дубэ увидела Лонерина, который стоял, вытянув одну руку вперед, и тяжело дышал.
— Это пустяк, которому мы учимся еще в детстве: если крикнешь слово «литое», это парализует врага.
Дубэ, тоже задыхавшаяся от усталости, попыталась встать на ноги. Значит, это сделал он.
Она подняла с земли свой лук и повернулась к животному. Его глаза были открыты, и даже теперь, мертвое, оно смотрело на нее враждебно.