Паучий замок - Юрьев Валентин Леонидович

Эта часть старого двора сама по себе была необычна. Сюда скидывали всякий мусор, и тот, который не влезал в контейнеры, и тот, который просто лень было тащить через весь двор. Чего только не гнило и не ржавело в нём: старые матрасы, временно используемые мальчишками в качестве батутов, останки стиральных машин, холодильников и другой бытовой техники, из которых местные пьяницы уже не могли отвинтить ничего полезного, осколки стеклотары, обрывки одежды, и прочая бесконечная дребедень отходов цивилизации.

Границы ареала защищали спины старых сараев, которые как рудименты сохранились в этой части города, когда-то там держали дрова, а заодно и кроликов с курами, а когда провели повсюду газ, их гнилые внутренности заполнил бытовой хлам.

Проплесневелые крыши почти не защищали содержимое от дождя и снега, брёвна опор, державшие на себе всю тяжесть хлипких сооружений, не падали только потому, что стены уже вросли в землю и держались друг за друга, а ещё висели на бесконечном количестве гвоздей такой длины, что просто так разломать дряхлую крепость было невозможно. По этим гвоздям можно было изучать историю города за несколько веков, особенно поражали вываливающиеся иногда из трухи кованые рукотворные квадратные монстры и скобы, которые никакая ржавчина не брала.

Сюда бы бульдозер хороший, чтобы смести подчистую, но жильцы домов, такие же древние, как и эти дома, грудью стояли за свои личные владения и город сдался, кирпичные новостройки обошли их стороной и среди современных многоэтажек район казался большой нелепой опухолью.

В этом заброшенном углу всегда воняло гнилью, а поверху зарос он такой матёрой крапивой и снытью, что даже попытки их выкорчевать кончались крахом, природа оказалась сильнее жалких людишек с лопатами.

Было тут таинственно, пустынно и тихо, шум рядом кипящей городской жизни доносился слабо и это всегда привлекало вихрастых искателей приключений с горящими глазами. В своей загадочной стране они постигали основы кладоискательства, воровали потихоньку яйца из-под кур, учились курить и пить пиво тайком от родителей, а порою даже и ночевали на гнилых тюфяках, поссорившись с ними.

Это был непроницаемый, изолированный мир. Поэтому только кучка ворон увидела двух мальчишек, забравшихся в самую гущу колючих зарослей по своим невероятно важным делам. Стянув рукава футболок вниз, так, чтобы закрыть пальцы, они медленно пробирались в самый нехоженый угол, прикрывая лица локтями.

Всё случилось так быстро, что они даже не успели понять, что же, собственно, произошло, так хорошо двигались и вдруг — ощущение пустоты под ногами, полная потеря координации, нелепое падение и — темнота.

Сколько времени они провалялись, непонятно, хорошенько приложившись лбами, оба, по-видимому, отключились, а очнувшись, сначала подумали, что умерли, но постепенно их тела свой болью начали подсказывать желание жить и выпутаться, выбраться из нелепой сплетенной в узел позы, в которую их закрутило.

Сначала каждый начал стонать, по привычке ожидая, что кто-то сейчас подбежит, участливо заголосит и вытащит, погладит, пожалеет, но никого рядом и быть не могло в этой неожиданной дыре, возможно, в старом колодце, из которого сверху еще сыпалась влажная, вонючая, мерзкая труха с жуками и камнями.

Вместе со стоном и болью, наконец пришло осознание того, что они живы. И что никто им сейчас не поможет. Первым очнулся Пашка, его реакции всегда отличались скоростью.

— Мишка, ты живой?

Вопрос был, конечно, риторическим, он и не ждал ответа, но услышав звук собственного голоса и Мишкины стоны, окончательно пришел в себя.

Руки и ноги мальчишек сплелись в запутанный паучий клубок, каждый лежал на каких-то конечностях другого, а скользкая влажная земля не давала надёжной опоры, но постепенно Пашке удалось, упираясь лбом в Мишкины рёбра, и прокатившись по его голове, кое-как вытащить свои руки, а там уже и Мишка тоже зашевелился сам.

Постепенно они разъединились и начали тестировать свои тела, удивляясь тому, что при падении с такой высоты ничего не сломалось. Только ссадины на локтях и коленях слегка сочились кровью, но к этому им было не привыкать, да по всему телу краснели длинные красные полосы содранной кожи и царапин — следы торможения о края ямы.

Наконец, убедившись, что всё не так уж и плохо, сплёвывая изо рта труху и песок, они начали оглядывать место приземления.

Да, похоже, что это был колодец, остатки брёвен старого сруба можно было разобрать в темноте, но, собственно, какая разница, куда они попали, надо было выбираться, да поскорее.

Когда перестала осыпаться всякая летающая дрянь, запершивающая глаза, удалось увидеть вверху настоящее тёмно-синее небо, в котором, как ни странно, светилась звезда, не очень ярко, но отчетливо.

— Ночь, что ли уже? — Пашка опять успел первым всё разглядеть и сделать поспешные выводы.

— Необязательно. Из колодца звёзды и днём видны.

Мишка, несмотря на медлительность, отличался большей основательностью своих знаний и его догадки часто были правильнее. Они потому и дружили. Их привязанность не одобряли Пашкины родители, простые работяги, имевшие обыкновение "принять", когда был повод и деньги, хотя первое было всегда, а со вторым — похуже. Боялись за сына и Мишкины интеллигенты, которым казалась очень странной и даже подозрительной связь их чистого, такого домашнего ребёнка с хулиганом и чуть ли не бандитом, державшим в страхе весь квартал, невзирая на юный возраст.

Они не знали, конечно, что однажды, "наехав" на хилого на взгляд пацана в маленьких очочках, Пашка, неожиданно для себя, получил хороший отпор. Маменькин сыночек, защищаясь от удара, успел захватить его пальцы и вывернул руку так, что от резкой боли гроза квартала взбрыкнул и сам грохнулся на землю, пытаясь освободиться от прилипчивого захвата.

Если бы рядом были свидетели, то пришел бы Мишке конец, но поскольку Пашкиного позора никто не видел, дело кончилось неожиданно мирно. Маменькин сыночек не убежал с поля боя, как это делали другие, что потрясло суровую рыцарскую душу хулигана, привыкшего побеждать. Он знал, что может раздавить очкарика, но уже зауважал его как своего и с тех пор они не разлучались. Как огонь и вода они дополняли друг друга, и их различие было главной причиной неразделимости, они оба были нужны друг другу.

— У тебя же мобильник есть, глянь время.

Мишка, покопавшись, с омерзением и жалостью достал из кармана мелкое стеклянное крошево, сквозь которое, последний раз моргнув синеватым светом, вывалились осколки экрана, обнажив забавную мелкоту электронных схем и деталек.

— Был мобильник!

Маленькую игрушку было жалко. Сколько раз она развлекала их обоих, а сейчас могла бы помочь связаться с родителями.

— Бблинн!

По Мишкиной просьбе Пашка не матерился в его присутствии, хотя умел делать это так, что уши скручивались, и Мишка краем сознания оценил то, что даже сейчас друг сдержался.

— Да ладно тебе, главное — башка цела…

Пашку не пришлось долго убеждать, его мозг уже и так сообразил, что пора уматывать отсюда, и Мишкины утешительные сентенции повисли в пустоте, потому что Пашка решительно полез наверх, пытаясь удержаться ногами на паре выпирающих из стенки полусгнивших брёвнышек и подтягиваясь за тонкие анемичные корни. И первый шаг подъёма ему удался.

Тогда он кинулся на стенку как таран, резко вбивая ноги на ребра подошв, а руками в разжим упираясь в желтый песок их тюрьмы. Мишка, стоя без дела, почему-то вспомнил, что на Востоке в такой же обычной яме держали узников, а еду им просто кидали, как собакам, через крышку, которую запирали на замок.

Но ход его мыслей прервал шумно дышавший верхолаз, который успел подняться почти на метр и вдруг с грохотом свалился на дно, мыча что-то невеселое. Вслед за ним, долбанув по голове, вываливщимся брёвнышком, сверху осыпался целый пласт песка, подняв тучу пыли и вони.

Теперь над головами виднелся неровный песчаный конус, пронизанный тонкими корнями деревьев, сверху начала капать откуда-то вода, развлекая слух тихими ритмичными звуками.

— Смотри, так совсем обвалится!

Мишкин поучающий тон, по-видимому, был не к месту, потому что Пашка взорвался и высказал всё, что он думал по поводу всяких тут учителей и подсказчиков, стоящих в стороне. Мишка хотел тоже ответить достойно тем поскакунчикам, которые сначала делают, а потом думают, но тут его взгляд рассмотрел в обнажившемся песке то, чего Пашка ещё не мог, валяясь в обвале, и чего они себе никак не могли представить в этой яме.

Чуть выше пояса обнажился кусок кирпичной кладки. Небольшой, но достаточный, чтобы разглядеть красные жирные бока кирпичей и светлые кресты цемента между ними. Ничего не отвечая на ворчание своего друга, Мишка опустился на корточки и прямо по его ногам прополз к этим кирпичам, даже не вспомнив, что сейчас здесь — самое опасное место, он просто лез туда, чтобы понять, на что они ещё напоролись.

Руки его сами начали отгребать песок в сторону и очищать древнюю стенку. То, что она очень старая, было понятно сразу, он с отцом не раз видел старые церкви и кирпич там был особенный, тяжелый, плотный, а не те красные лёгкие сухари, которые они частенько колотили во дворе на куски.

Пашка шевелился сзади, выбираясь из завала, кряхтя и чертыхаясь, потом странно притих, засопел и через пару минут Мишке в руку неожиданно протянулась пластина из дерева — маленькая самодельная лопата.

Работа пошла чуть быстрее. Мишка отгребал от стенки слежавшийся песок, а Пашка перемещал его куда-то дальше, под себя. Оба не смогли бы сейчас объяснить, зачем они это делали, ведь стена могла оказаться обычной глухой стеной и никакой пользы в ней не было, а чем глубже, чем дальше они раскапывали препятствие, тем больше закапывали самих себя.

Но уже пришел азарт поиска и открытия, логика и здравый смысл заменились инстинктом охотника, который вот-вот схватит свою добычу. Но охотник знает, за кем он гонится, а они — нет, но, не сговариваясь, слепо следовали мимолётному Мишкиному решению, отдавая ему всю ярость своих детских душ и не о чём не думая больше.

Дальше могло случиться всякое. Любой взрослый давно прекратил бы явно бесполезный труд, трезво рассудив, что пора как-то выбираться наверх. У них элементарно могло не хватить сил на раскопки, пацанам вообще не свойственно делать что-то по-взрослому долго. Масса песка сверху всё больше угрожала завалом, глаза тщетно искали подсказки и чего-то ждали, но только не того, что они увидели.

Мишкина рука неожиданно, при очередном зачерпывании деревянным миниэкскаватором, провалилась в пустоту, из которой струя песка резко ссыпалась вниз, а в глаза ударил ослепительный белый свет.

Это потом, вспоминая, он рассудил, что не такой уж и ослепительный, просто они копали уже почти в полной темноте, снаружи начинало смеркаться, а в яме вообще стало черно. И не такой уж и белый, просто он ударил по глазам неожиданно, прорывая ту броню немого ожидания, которой они окружили себя, чтобы не прекратить работу, чтобы не сдаться.

Это была награда. Не добыча, ибо в руках по-прежнему не было ничего, кроме вонючего песка, а именно приз за упрямство. Мишка не сразу понял, что случайно, с шансом один на миллион, он попал в дыру свода подземного коридора. Он никогда бы не нашел его, если бы стена была целой.

Хотя, возможно, что строители колодца, наткнувшись на кладку, сдвинули яму в сторону, но успели потревожить хрупкий подземный мир и проломить его скорлупу? Тогда это не случайность и понятно, почему часть кирпичей обрушилась вместе с конусом песка, почти закрывшим проём.

Главное, что этого "почти" им хватило. Как ящерицы в щель, гибкие тела мальчишек втиснулись в узкий лаз, выкопанный деревянной полусгнившей дощечкой и откатившись в сторону от завала, долго тяжело дышали, пока глаза и мозги судорожно пытались понять, куда же они попали и откуда взялся этот немигающий, ровный свет?

Они бы так и заснули от усталости, но коже стало нестерпимо холодно. В горячке работы землекопы и не заметили, что здесь на колодезной глубине, как в сказке "Морозко", не хватает только снега. А ведь когда они с утра решились, наконец, изучить подробнее этот загадочный в своём безобразии угол двора, там слепило яркое летнее солнце, такое жаркое, что тень крапивы приносила наслаждение, а слово "холод" радовало душу. Но здесь оно не "грело" в прямом смысле.

— Это грибы какие-то светятся.

Мишка всегда выдавал решения. Пашка мазанул пальцем по стенке подземного хода и палец послушно засветился слабым немерцающим светом.

— Точно... Надо идти.

— Куда?

— Ну уж не тут куковать!

Они двинулись от кучи песка, на разведку в тихий полумрак кирпичной трубы, уползающей в неизвестность. Азарт открытия постепенно сменялся усталостью, ватным телом и осознанием того, что, выйдя из одной беды, они попали в другую, и ещё не ясно, какая из них хуже.

Сейчас искатели приключений уходили от единственной дыры, связывающей их с двором, с тёплым домом, где давно уже ругается мама, согревая остывший обед по третьему разу, где можно брякнуться на ковёр рядом со своими игрушками и ощутить себя в своём, привычном мире. От этих мыслей поневоле хотелось оглянуться туда, где значился кучей песка их портал перехода в подземный мир, и они, не сговариваясь, повернулись, и оба подумали, а не стоит ли пойти известным путём?

Но тут легко, очень массивно и плавно, колыхнулась земля под ногами, тихий, уверенный шелест, пронёсся по подземелью и сверху на кучу песка с их червячьим лазом выкатилась небольшая, но страшная в своей значимости желтая струя песчинок.

Колодец обвалился.

Пути назад больше не было.

Каждый из них, будь он один, разревелся бы от отчаяния, но вместе, в тандеме, была какая-то общая сила, не давшая им проявить свою слабость. Первым из оцепенения, как всегда выпал Пашка.

— Пошли! Тут теперь только экскаватором копать! Куда-нибудь придём.

Они брели долго. Настолько долго, что потеряли представление о времени, о расстоянии, ни о чем уже не думалось, тихо чавкая сандалями по сырому полу, ноги брели сами, как механизмы, не зная, куда и зачем. Просто до какого-нибудь конца.

Мимо неторопливо проползала бесконечная и монотонная кирпичная кладка, и постепенно даже слабый свет в подземелье начал меркнуть. Мишка лениво отметил в уме, что, видимо, грибы здесь росли хуже, значит они всё же куда-то перемещаются, но уже никаких эмоций эта мысль не вызывала и дальше даже этого развлечения для глаз не стало. Хорошо хоть, что пол оставался ровным, только иногда попадались кирпичи и песок, видимо, древний ход проваливался не в одном месте.

Мишка держался рукой за Пашкину футболку и вспоминал книги про скелеты грабителей, которые находили в древних гробницах фараонов в Египетских пирамидах и в подземельях старых замков, полных ужасными ловушками, но мысль его еле тлела, не принося ни страха, ни каких-то решений, потому что ясно было одно: только вперед!

И тут они провалились второй раз.

Я попытался открыть глаза, очнувшись от странных звуков, которые никак не мог в уме обозначить. Откуда они? В своём полусне я воображал, что это работает телевизор на кухне и из его динамиков мне слышны голоса из передачи: кто-то кого звал, надрывая горло. Потом опять…

Это было привычно, так было всегда. Родители, каждый вечер, уложив меня спать, дружно усаживались к ящику на кухне, чтобы не мешать. Они ещё и дверь оставляли приоткрытой, потому что я не любил ощущения запертости. Потом в два голоса бубнили о своих взрослых делах и полночи смотрели похожие друг на друга, как матрешки, детективы, в которых шум погони и стрельбы усыпляли меня как колыбельная.

Глаза открываться не хотели. Зачем это делать, если надо спать? Но что-то мешало моему сну и постепенно я вспомнил о подземелье, о блужданьях с Пашкой, вспомнил свою дикую усталость и полёт в никуда. Неужели всё это приснилось? Тогда почему болит нога?