— Зачем? Чтобы твои друзья знали, что не смогли меня напугать? Разве это важно?
У него какой-то странный взгляд.
— Включилась в большую игру? Ту, где короли и принцы, короны и королевы? Конечно, важно. Все важно, все имеет значение.
И как его понимать? Я вовсе и не думала, что включилась в такую игру. У меня план другой: отыграться на тех, кто уже ненавидит меня, и будь что будет.
— Возвращайся на занятия. Вам обеим нужно вернуться — тебе и Тарин. Я так ей и сказал.
Поворачиваюсь, ищу глазами сестру, но под вязом ее уже нет. Виви и Оук тоже исчезли. Наверно, Тарин ушла с ними.
Мы идем к конюшне. Я отвожу жабу в ее загон, наливаю в корыто воды из бочки, и появившийся мелкий туман дождиком ложится на ее кожу. Лошади ржут и бьют копытами. Локк молча наблюдает за всем этим.
— Можно спросить тебя кое о чем? — Он смотрит в направлении дома.
Я киваю.
— Почему ты не рассказала отцу, что случилось?
Конюшня у Мадока внушительная, и, может быть, находясь здесь, Локк вспомнил, какой силой и каким влиянием обладает генерал. Но это вовсе не означает, что я наследница всего этого. Локку следует помнить, что я всего лишь дочь смертной жены Мадока. Без Мадока никому до меня и дела не будет.
— Чтобы он ворвался в класс со своим мечом и убил всех, кто попадет под руку? — спрашиваю я, так и не став напоминать Локку, каково мое положение в этом обществе.
Он смотрит на меня большими глазами, как будто имел в виду что-то другое.
— Я думал, что твой отец заберет тебя из школы, что если ты ничего ему не сказала, то лишь потому, что хотела остаться.
— Нет, он поступил бы совершенно по-другому, — горько усмехаюсь я. — Мадок не из тех, кто признает поражение.
В конюшне темно и холодно, вокруг ржут лошади, а Локк вдруг берет меня за руки.
— Без тебя здесь все было бы не так.
Все эти взгляды, прикосновения так приятны, что я смущаюсь. Так на меня никто еще не смотрел.
Щеки горят. Помогут ли тени скрыть их жар? Взгляд у Локка такой пристальный, что кажется, он видит все: мои потаенные надежды, все мои мысли, даже случайные, пробегающие перед тем, как, уставшая, я проваливаюсь в сон перед рассветом.
Он поднимает одну мою руку, подносит к губам, целует ладонь. Все мое тело напрягается. Мне вдруг делается нестерпимо душно. Его дыхание — мягкий ветерок на моей коже.
Локк мягко тянет меня к себе. Его рука на моей талии. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и все мои мысли улетучиваются.
Нет, так нельзя.
— Джуд? — слышу я неуверенный голос Тарин. Она где-то близко. Отстраняюсь от Локка. — Джуд? Ты еще в конюшне?
— Здесь. — Лицо горит. Мы выходим из одной темноты в другую — на ступеньках Ориана тянет домой Оука. Виви машет мальчишке, а тот рвется из рук матери. Тарин, подбоченясь, смотрит на нас. — Ориана зовет всех на ужин, — церемонно объявляет она. — И хочет, чтобы Локк остался и поел с нами.
Локк кланяется.
— Скажите вашей матери, что для меня честь быть приглашенным к столу, но я не хочу обременять ее своим присутствием. Я лишь хотел поговорить с вами обеими. Что ж, загляну в другой раз. Можете не сомневаться.
— Ты сказал Джуд о школе? — Голос Тарин дрожит. И о чем же они говорили до моего возвращения? Может, он все-таки уговорил ее снова посещать занятия, а если да, то как ему это удалось?
— До завтра. — Локк подмигивает мне.
Провожаю его взглядом, а внутри неспокойно.
На Тарин не смею даже смотреть, боюсь, что сестра увидит на моем лице и все события минувшего дня, и почти состоявшийся поцелуй. Разговаривать не готова, так что сегодня в кои-то веки я избегаю ее.
С равнодушным видом поднимаюсь по ступенькам и направляюсь в свою комнату — переодеться к обеду.
Я уже и забыла, что просила Мадока научить меня искусству боя и военной стратегии, но после обеда он дает мне стопку книг по военной истории из своей личной библиотеки.
— Поговорим, когда прочитаешь. Я поставлю перед тобой ряд задач, а тебе нужно будет предложить способы их решения на основе определенных мной ресурсов.
Наверно, он ждет, что я стану возражать, требовать практических занятий с мечом, но я так устала, что даже думать об этом не могу.
Хлопнувшись через час на кровать, решаю не снимать голубое шелковое платье, которое надела вечером. Волосы в беспорядке, хотя я и пыталась придать им приемлемый вид с помощью симпатичных заколок. Теперь их надо бы вынуть, но не могу даже шевельнуть пальцем, и мысли остаются только мыслями.
Дверь открывается. Тарин входит и сразу запрыгивает на кровать.
— Ну ладно. — Она тычет меня пальцем в бок. — Чего хотел Локк? Мне он сказал, что хочет поговорить с тобой.
— Он милый. — Я поворачиваюсь и складываю руки под головой. Смотрю на собранные вверху складки балдахина. — Не то что остальные. Не совсем еще марионетка Кардана.
Тарин, похоже, хочет возразить, но сдерживается.
— Что еще? Выкладывай.
— О Локке?
Она закатывает глаза.
— И о том, что случилось с ним и его друзьями.
— Они не стали бы меня уважать, если бы я не дала отпор.
Тарин вздыхает.
— Они никогда не станут тебя уважать. Точка.
Вспоминаю, как ползала по траве. Какие грязные были коленки. Вспоминаю вкус яблока во рту. Я чувствую его до сих пор. Помню, как оно заполнило открывшуюся во мне пустоту. Помню головокружительную, безумную радость от его обещаний.
— Вчера ты пришла домой практически голая, вся измазанная соком эльфийских фруктов, — продолжает сестра. — Разве этого мало? Тебе и вправду наплевать? — Она вытягивается в полный рост.
— Я устала обо всем думать, принимать все во внимание. Да и зачем?
— Они ведь могли убить тебя!
— Да лучше бы и убили. Потому что все остальное не сработает.
— У тебя есть план, как их остановить? — спрашивает Тарин. — Ты сказала, что бросишь ему вызов, покажешь, на что способна, и, если он попытается свалить тебя, прихватишь его с собой. Как ты намерена это устроить?
— Пока точно не знаю, — признаюсь я.
Она раскидывает в отчаянии руки.
— Нет, послушай, — говорю я. — Каждый день, когда я не прошу у Кардана прощения за им же начатую ссору, можно считать моей победой. Он может унижать меня, но каждый раз, когда он делает это, а я не отступаю, его сила убывает. Как-никак он бросает все, что у него есть, на обычную девчонку, и из этого ничего не выходит. Рано или поздно он отступится.
Тарин вздыхает, придвигается ближе, кладет голову мне на грудь, обнимает. А потом шепчет мне в плечо:
— Он — кремень, ты — трут.
Я притягиваю ее к себе и ничего не обещаю.
Мы лежим так долго, потом она тихонько спрашивает:
— Локк угрожал тебе? Он пришел, искал тебя здесь, а у тебя, когда ты вышла из конюшни, было какое-то странное выражение лица.
— Нет, ничего плохого. Не знаю, зачем именно он пришел, но руку мне поцеловал, прямо как в книжке. Было приятно.
— В книжках ничего приятного не бывает. А если и бывает, то дальше случается что-то плохое. Потому что иначе было бы скучно, и эти книжки никто бы не читал.
Теперь вздыхаю уже я.
— Знаю, глупо думать хорошо об одном из друзей Кардана, но он действительно помог мне. Остановил Кардана. Но давай лучше поговорим о тебе. У тебя кто-то есть, да? Когда ты сказала, что влюбишься, ты ведь уже имела в виду кого-то?
«Хотя я и не был бы первым, кто пачкает ее платье».
— Есть один мальчик, — медленно говорит она. — На коронации принца Дайна он намерен попросить у Мадока моей руки, а потом в моей жизни все изменится.
Я вспоминаю, как она стояла рядом с Карданом и плакала. Как злилась из-за того, что я ссорюсь с ним. Вспоминаю, думаю и чувствую, как ползет по мне холодный, ужасный страх.
— Кто? Кто он?
Пожалуйста, только не Кардан. Кто угодно, только не Кардан.
— Я обещала никому не говорить. Даже тебе.
— Наши обещания не важны, — возражаю я, а сама думаю о заклятии принца Дайна и о том, как мало все они нам доверяют. — Чести от нас никто не ждет. Все знают, что мы лжем.
Тарин бросает на меня строгий, неодобрительный взгляд.
— Это фейрийский запрет. Если я нарушу его, он узнает, а мне нужно показать, что я могу жить как одна из них.
— Ладно.
— Порадуйся за меня, — говорит она, и ее слова задевают за живое. Сестра нашла свое место в Фейриленде, а я, наверно, нашла свое. Но поделать с собой ничего не могу — тревога не отпускает.
— Тогда просто расскажи о нем. Скажи, что он добрый. Скажи, что ты любишь его и что он обещал не обижать тебя.
— Он — фейри. Они любят не так, как мы. И, думаю, тебе бы он понравился — это уже что-то.
На Кардана, которого я презираю, вроде бы не похоже. Но и обнадеживающим ее ответ мне не показался.
Тебе бы он понравился... Что это значит? Понимать ли так, что мы с ним еще не встречались? Они любят не так, как мы. Звучит как-то загадочно.
— Я рада за тебя. Честно. — Рада, конечно, но беспокойство сильнее. — Это так волнительно. Вот придет портниха Орианы, и тебе нужно обязательно заказать какое-то восхитительное платье.
Чувствую, Тарин расслабилась.
— Я просто хочу, чтобы все было лучше. Для нас обеих.
Тянусь к прикроватному столику, за книгой, которую стащила из Холлоу-Холла.
— Помнишь? — Я поднимаю «Алису в Стране чудес». Из книги выскальзывает и, порхая, падает на пол сложенный листок.
— Мы читали ее, когда были маленькими. — Тарин берет книгу. — Где ты ее взяла?
— Нашла. — Объяснить, на чьей полке она стояла и что я вообще делала в Холлоу-Холле, невозможно. Проверяя силу заклятия, пытаюсь произнести слова: шпионила для принца Дайна. Но губы даже не шевелятся. И язык неподвижен. Меня накрывает волна паники, но я отталкиваю ее. За то, что он дал мне, цена невелика.
Впрочем, дальнейших объяснений Тарин не требует. Она уже нашла занятие: листает страницы и зачитывает какие-то отрывки вслух. Модуляции маминого голоса я не помню, но его эхо слышу в голосе сестры.
— Видишь ли у чтобы остаться на месте, надо бежать со всех ног, — читает она. — А если хочешь попасть куда-то еще, то бежать нужно по крайней мере вдвое быстрее!
Опускаю незаметно руку и засовываю листок под подушку. Собираюсь развернуть его и прочитать, когда Тарин уйдет к себе, но засыпаю раньше, еще до того, как она заканчивает.
Просыпаюсь рано утром, одна. Шлепаю в ванную, поднимаю юбки и делаю свое дело в оставленную для этой цели медную чашу. От стыда теплеют щеки, хотя меня никто не видит. Вот он, один из самых унизительных аспектов человеческого бытия. Да, фейри не боги — может быть, я знаю это лучше многих смертных, — но я ни разу не видела никого из них присевшим над судном.
Возвращаюсь к себе, сдвигаю штору и впускаю солнечный свет, который ярче любой лампы. Потом достаю из-под подушки сложенный вдвое листок.
Разглаживаю. Вижу горячечный, самоуверенный почерк Кардана, разлетевшийся по странице, заполнивший все доступное место. Кое-где нажим был такой сильный, что перо порвало бумагу.
Джуд. Сами буквы моего имени сочатся ненавистью и как будто бьют в живот.
Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд
ГЛАВА 15
Портниха приходит на следующий день, сразу после полудня — это фейри с длинными пальцами по имени Брамблвефт. Ноги чуть выгнуты назад, отчего походка несколько странная. Глаза, как у козы, карие, с черной горизонтальной линией по центру. Платье на ней — образчик собственной работы: тканое, с вышитыми колючками и шипами, образующими идущий по всей длине полосатый узор.
С собой портниха принесла рулоны тканей: плотной золотой; переливчатой, как радужные крылышки жука; шелковой, легкой, как паутинка, и такой тонкой, что ее можно трижды продеть в игольное ушко, но притом достаточно прочной, так что резать ее нужно серебряными, вечно острыми ножницами; пурпурной, прошитой золотыми и серебряными нитями и такой яркой, что она, подобно лунному свету, разливается по подушкам.
Все образцы развешаны на диване в гостиной Орианы — на наше обозрение. Приходит даже Виви и с рассеянной улыбкой пробегает пальцами по ткани. В мире смертных ничего подобного нет, и ей это прекрасно известно.
Нынешняя служанка Орианы, косматое, высушенное существо по имени Тодфлосс, приносит чай и кексы, мясо, орехи и джем — все свалено кучкой на огромном серебряном подносе. Я наливаю себе чай, без сливок, надеясь успокоить желудок.
Ужас последних дней не отпускает, то и дело отзываясь непроизвольной дрожью. Память об эльфийском фрукте подступает к горлу, вызывая и другие картины: потрескавшиеся губы слуг в доме Балекина, звук ударов кожаным ремнем по обнаженной спине принца Кардана.
И мое собственное имя на листке из книги. Я думала, что знаю, как сильно он ненавидит меня, но, глядя на ту бумажку, поняла, что даже не представляла всю глубину его ненависти. А ведь принц еще больше возненавидит меня, если узнает, что я видела его на коленях, избитого слугой. И то, что этим слугой был смертный, лишь добавит дозу ярости.
— Джуд? — окликает Ориана, и я ловлю себя на том, что смотрю в окно, за которым меркнет свет уходящего дня.
— Да? — Я изображаю беззаботную, лучезарную улыбку.
Тарин и Вивьен смеются.
— О ком это ты думаешь с таким мечтательным выражением? — спрашивает Ориана, и Виви снова смеется. Тарин молчит, наверно, думает, что я тронулась.
Качаю головой — только бы не покраснеть.
— Нет, ничего такого. Я просто... Неважно. Так о чем мы говорили?
— Швея хочет снять мерку. Ты ведь самая младшая.
Смотрю на Браблвефт, которая уже держит в руке мерную ленту.
Поднимаюсь, становлюсь на приготовленный ящик, развожу руки. Сегодня я хорошая, послушная дочь. У меня будет красивое платье. И я буду танцевать на коронации принца Дайна, пока не собью в кровь ноги.
— Не хмурьтесь, — говорит портниха и, прежде чем я успеваю извиниться, добавляет негромко: — Мне было сказано пошить платье с карманами, чтобы спрятать оружие, яд и прочие безделушки. И, конечно, нам еще нужно представить вас в наилучшем виде.
От удивления я едва не падаю с ящика.
— Чудесно, — шепчу в ответ вместо благодарности. Фейри не верят в словесные благодарности. Они верят в долги и сделки, а того, кому я обязана больше всего, здесь нет.
Расплаты ждет принц Дайн.
Она улыбается с булавкой во рту, и я улыбаюсь в ответ. Я расплачусь с ним, хотя, похоже, и с большими процентами. Он еще будет гордиться мной. А вот остальные очень, очень пожалеют.
Поднимаю голову и натыкаюсь на недоверчивый взгляд Виви. Следующая на примерку — Тарин. Она становится на ящик, а я отхожу в сторону и наливаю еще чаю. Потом съедаю кекс и полоску ветчины.
— Куда это ты ходила вчера? — интересуется Виви, наблюдая, как я, с жадностью хищной птицы, проглатываю мясо. Голод проснулся. Раздумываю, как бы избежать допроса по дороге в Холлоу-Холл. Отмолчаться не получится, но и объяснить толком невозможно — мой язык под заклятием. Пожимаю плечами.
— Я тут заставила одного мальчишку рассказать, что случилось, — продолжает Виви. — Ты ведь могла умереть. А живой осталась только потому, что им не хотелось заканчивать игру.
— Они такие, какие есть, — напоминаю я. — Ничего не поделаешь, так здесь устроено. Хочешь, чтобы мир был другим? Увы, мы попали сюда.
— Этот мир не единственный, — негромко говорит она.
— Он — мой, — говорю я, а в груди колотится сердце. Прежде чем Виви успевает возразить, встаю. Иду потрогать ткань, но руки дрожат и ладони влажные от пота.