Терн оскалил зубы:
– Не предатель. Лактонец. Не моя вина, что я на них похож.
Стела снова сжала его руку.
– Да, Черныш, – подтвердила она громко. – Но если так скажет кто-нибудь, кроме меня, то сделает это с выбитыми зубами. Мы разделили ихор. Он – Стая.
Стая. Слово прозвучало для него песней, но, чтобы оно ею стало, придется сказать больше – он понял это, глядя на суровые, пристально изучавшие его лица.
– Значит, вот оно как теперь? – заговоривший человек был ниже Каллена, и неширок в плечах, и худощав. Доспехи тоже были легче, метки выжжены в вываренной коже. Между ними со Стелой имелось сходство. Он указал на Терна коротким копьем, на острие которого тоже виднелись метки, горевшие скрытой силой. – Отныне ты будешь решать, кто Стая, а кто – нет?
Стела уперла руки в боки:
– Давай, дядюшка Кит, целься в меня копьем. – Слово «дядюшка» прозвучало с издевкой. – Пусть все посмотрят, как я засуну его тебе в сраку.
Кит замялся. Он зыркнул в поисках поддержки, но добился немногого. Мало кто в лагере хотел участвовать в этой ссоре. Все потупились, хотя исподлобья с интересом следили за спорщиками. Каллен продолжал сверлить Терна испепеляющим взглядом, но даже он не желал напрямую сцепиться со Стелой.
Та подалась вперед, и Кит отшатнулся.
– Терн – Стая.
Миг продержавшись, Кит опустил глаза:
– Если хочешь сделать его меченой шкурой, это меня не касается.
– Мы его посвятим, – согласилась Стела. – Но после он может искать свой собственный путь. Когда люди увидят, на что способен Терн, то иные, возможно, и сами назовут себя Чернышами.
Терн насупился, а Стела подмигнула:
– Всяко лучше, чем Свинодуями.
Терн невольно рассмеялся.
– Мы все должны найти свой путь.
Человек в рясе рачителя шагнул к Терну. Стела до боли стиснула ему руку, но мужчина лишь поклонился:
– Добро пожаловать, Терн. Я брат Франк.
Стела ослабила хватку, и остальные меченые дети обмякли по ее примеру. Возможно, Каллен с Китом и не могли бросить вызов Стеле, но этот человек мог.
– Ты тот самый, кто пишет Новый Канон.
Франк отмахнулся:
– Слова принадлежат Арлену и Ренне Тюк. Я их только переношу на бумагу.
– И растолковываешь их смысл, – добавила Стела.
Франк вторично поклонился Терну:
– Прошу прощения за то, что назвал тебя предателем. Рачители Создателя приучили меня судить, но Арлен Тюк указал нам путь лучший. Все, кто стоит в ночи плечом к плечу, – братья и сестры. Все мы Избавители.
Лагерь пришел в движение. Люди начертили в воздухе метки, эхом повторив его слова:
– Все – Избавители.
– Поначалу госпожа Лиша разбила нас на три отряда, – рассказывала Стела, пока они с Терном шли через лагерь. – Самые сильные упражнялись, чтобы когда-нибудь примкнуть к лесорубам. Госпожа выдала им особо помеченные копья – короткие, чтобы лучше Втягивать. Мы называем их «насосами для потрохов», потому что ткнешь таким демона в брюхо – и копье перекачивает в тебя магию. Насосами командует Каллен.
Терн чуть повернул голову, рассматривая звено Каллена, а Стела указала на другую бригаду:
– У Кита собрались более хилые – большинство метили в лесорубы, но их отбраковали. Мы зовем их «костями», потому что госпожа встроила в их копья осколки демоновых костей. Это покрывает разницу в силе, и еще остается. А в моей группе остались те, кто не питал иллюзий насчет своей годности для истребления демонов. – Стела кивнула на третью команду, состоявшую в основном из молодых женщин, одетых так же скудно, как она. – Слишком слабые, чтобы махать топором или заряжать арбалет вроде того, что носит Уонда. – Она воздела измеченную руку. – Госпожа оказала нам самую большую честь. Покрыла метками кожу.
– Госпожа Лиша сделала вам татуировки? – удивился Терн.
Стела мотнула головой:
– Нарисовала их воронцом, но потом уехала. Когда краска начала бледнеть, я попросила Эллу Лесоруб взять иглу и наколоть их навечно, пока не сгинули.
Теперь Терн обратил внимание на то, что весь лагерь почтительно уступает дорогу и место меченым шкурам. Те были мельче, но двигались как хищники, даже среди своих.
– С тех пор дети выросли, – сказала Стела. – А это вдовы и наследники шарумов, павших в новолуние.
Она махнула в сторону палаток и колодца красийской группировки. Боя не было, но все ее члены, даже мужчины, скрывали лица за ночными покрывалами. При близком рассмотрении Терн заметил, что у некоторых была светлая кожа северян, но манеру одеваться и обычаи они переняли у красийцев.
– Потом к нам примкнул брат Франк, он начал обучать сестер и братьев.
Стела показала на отряд поменьше, сплошь в простых бурых рясах.
От красийцев отделилась высокая женщина. Она помахала им рукой. В волосах, ниспадавших из-под повязки, виднелась седина, а глаза – полны мудрости, но двигалась она не по-стариковски. Она была сильна.
Стела подвела к ней Терна и поклонилась:
– Терн, это Джарит, первая жена наставника Каваля. Она возглавляет Стаю шарумов.
Женщина изучила Терна, пытаясь различить черты лица под слоем грязи и сока свиного корня.
– Как тебя зовут? – спросила она по-красийски.
– Терн асу Релан ам’Дамадж ам’Топец, – ответил Терн.
– Дамадж – имя каджи, – заметила Джарит. – Но к нам ты себя не относишь?
– Родился и вырос в Топи, – сказал он.
Джарит кивнула:
– Я помню, как пропал твой отец. Каджи искали его в городе и Лабиринте, не зная, погиб ли он на когтях алагай или пал от клинка маджахов. Кто мог подумать, что он сбежал на север?
– Вы знали отца?
Джарит покачала головой:
– Нет, но мой муж был величайшим наставником из племени Каджи. Я многому научилась в его доме.
– Когда Уонда Лесоруб уехала с госпожой Лишей, Джарит и ее внучка Шаливах стали учить нас шарусаку, – сказала Стела.
Услышав это, появилась девочка лет десяти. Она больше смахивала на дочь Джарит, нежели на внучку, но Терн знал, как убавляет годы магия. Он оглядел людей вокруг колодца, теперь понимая, сколь многие красийцы были еще детьми. Двое юношей носили бурые одеяния братьев, дополненные ночными покрывалами.
– Рачитель обратил вас, как отца, – сообразил Терн.
– Мы продолжаем молиться Эвераму, – сказала Джарит.
Терн кивнул:
– Отец говорил, что Эверам – это Создатель, а Создатель – Эверам.
Джарит улыбнулась:
– Твой отец был мудр. Рачители не обращали нас, а мы не обращали их. Все мы видели, как Арлен Тюк исторг из небес молнию, когда в Ущерб явился Алагай Ка. И если еще оставались сомнения, они рассеялись, когда на домин шарум Арлен Тюк низверг Ахмана Джардира. Сын Хошкамина был лже-Избавителем. Шар’дама ка – сын Джефа, и мы должны быть готовы ответить на его зов.
Терн буркнул что-то невнятное, не имея четкого ответа. Он кивнул в сторону восходившего солнца:
– Зачем ваши люди скрываются за покрывалами?
– Эверам требует скромности в Его свете, – ответила Джарит. – Арлен Тюк показал, что только перед Най мы должны обнажаться и с гордостью Ей противостоять.
Терн сплюнул:
– К недрилам никакой жалости.
– Честное слово. – Стела в который раз сжала его руку, и он затрепетал всем существом. – Идем. У нас есть дело, коль скоро вечером тебя посвятят.
– Какое дело? – спросил Терн.
Они подошли к белокурой девушке, которая заплетала волосы. Она выглядела не намного старше Стелы. Из одежды на ней, как на всех меченых шкурах, было несколько полосок кожи; по телу, рукам и ногам вились татуировки.
– Это Элла Лесоруб, – представила ее Стела. Не прекращая перебирать косу, девушка оценивающе взглянула на Терна. – Элла – наш лучший кольщик.
Та улыбнулась:
– Сначала мыться и бриться. Мне нужен чистый холст.
Стела разогнала перед собой воздух.
– Первое дело в моем списке. Мыло найдется?
– Сомневаюсь я, – сказал Терн.
После купания он чувствовал себя странно. Стела нашла жесткую щетку и отскребла его кожу до последнего дюйма под смех и подзуживание меченых шкур. Кожу покалывало, она была сухой и шершавой на холодном утреннем воздухе.
Стела оставила его реплику без внимания.
– Как, во имя Недр, ты ухитряешься по-прежнему вонять свиным корнем?
– Наешься, так сколько-то выйдет с потом, – ответил Терн. – Отгоняет недрил, даже если тебя силком сажают в ванну.
Стела рассмеялась, выдала ему чистую робу и отвела к палатке, где Элла со своими орудиями стояла на коленях перед костерком.
– Покажи Элле руки.
– Сомневаюсь я, – повторил Терн. – Сказал, что схожу в лагерь. Не говорил, что меня раскрасят.
– Арлен Тюк учит, что тело – единственное оружие, которое всегда при тебе, – возразила Элла.
– Пока только руки, – сказала Стела. – Так делают все меченые шкуры. Такое оружие не потеряешь.
Терн не отрицал, что «оружие» ему по душе, и не стал противиться, когда Элла взялась за него. У нее были мягкие руки, и она развернула его кисти ладонями вверх.
– Сначала воронец, – сказала она, беря чернильницу и кисточку. – Не дергайся.
Уверенно и быстро она нарисовала на его правой ладони ударную метку, а на левой – метку нажима.
– Атака и оборона, – пояснила Стела. – Первоочередные орудия гайсака.
Это было красийское слово, означавшее «бой с демоном», но Терн его раньше не слышал.
Закончив, Элла посмотрела на Стелу:
– Что скажешь?
– Отлично! – похвалила та. – Давай.
Элла установила между ними столик:
– Клади руку.
На столике лежали ремни, Элла потянулась за ними, и Терн отдернул руку. В последний раз, когда он видел такой стол, тот выступал орудием пытки.
Стела придержала его:
– Это чтобы ты не трепыхался, только и всего. Бывает, что даже лучшие из нас дергаются. Я рядом, Терн. Я тебя никому в обиду не дам.
Терн посмотрел ей в глаза, сделал глубокий вдох и положил руку на стол ладонью кверху. Стела туго затянула ремни, а Элла взяла предмет, на первый взгляд показавшийся кисточкой. И только когда она принялась прокаливать ее на огне, Терн понял, что видит не щетину, а иглы.
– Что скажешь? – осведомилась Элла, стирая с его левой руки кровь. Правую уже припарили и забинтовали.
Терн сжал кулак, проверяя, на месте ли поставлена метка. Разжал его и согнул, как учил отец, все пять пальцев для удара ладонью в приеме шарусака.
– Красиво, – сказал он.
Оружие, которое никуда не денется, – часть его существа, даже больше, чем пот, насыщенный соком свиного корня. Мысль об этом обнадеживала, как никакая другая. Пока Элла бинтовала его кисть, он глазел на ее длинные ноги, покрытые метками, и завидовал их защищенности и силе.
Стела отвесила ему подзатыльник:
– Эй, хорош! Иди перекуси, а мы с Эллой чуток поболтаем.
Терн кивнул и вышел из палатки. Солнце стояло высоко, и большинство обитателей лагеря спали в тени. Но и ходило их достаточно, чтобы показаться ему толпой, а он нуждался в уединении.
Терн обогнул палатку, пока его никто не засек. Он был готов покинуть лагерь меченых детей и вернуться в Лес травниц.
– Честное слово? – Голос Эллы отчетливо донесся сквозь стену. – Ты трахнула эту чумазую козявку?
– Не просто трахнула, – ответила Стела. – Первая приняла его семя.
– Быть не может! – взвизгнула Элла. – Ты уверена?
Стела рассмеялась:
– Он понятия не имел, что делает.
Терна бросило в жар. Ее смех, столь волшебный минуту назад, резанул ножом.
– Значит, убожество, – предположила Элла.
– Я этого не сказала, – возразила Стела, и Терн воспрянул духом. – Вонючка разошелся. В первый раз кончил быстро, но и я не сильно отстала. А потом только и знали, что кончать.
Улыбка Терна расплылась до ушей.
– А правда, что у всех красийцев маленькие стручки? – спросила Стела и заморозила эту улыбку.
– Не у тех, с кем я ложилась, – ответила Элла. – Не такие здоровенные, как у лесорубов, но побольше, чем у многих.
– Терн наполовину лактонец, – сказала Стела. – Может, поэтому.
– А маленький – это какой?
Наверно, Стела показала руками, и приступы ее хохота преследовали Терна всю дорогу, что он бежал из лагеря.
Терн вынес из своего убежища кое-какие пожитки и вернулся к впадине, которую выкопал под златодревом вдали от охотничьих угодий меченых детей. Он больше не понимал, как относиться к Стеле, но знал, что никогда не сможет ночевать по соседству со Стаей.
В голове царил хаос. Терн добрался до крепости госпожи Лиши. Стража была на месте, но никто не заметил, как Терн перемахнул через стену и пересек внутренний двор, после чего вскарабкался по затененной стене здания.
Бинты на руках мешали: во-первых, не ухватиться; во-вторых, напоминали о пережитом. Как ни крути, а простая разведка изменила его жизнь навсегда.
Пригибаясь слишком низко, чтобы что-нибудь рассмотреть, он пробежал по крыше и достиг места над окном кабинета госпожи, где уцепился за подоконник.
Стараясь оставаться незаметным, Терн первым делом проверил окно коридора. У покоев стояли бдительные охранницы Уонды. Он перебрался к окну Лиши.
Госпожа сидела на тахте, держа на руках Олив. Она устроилась спиной к окну, и больше Терн никого не увидел и не услышал. Он постучал.
– Входи, Терн, – сказала Лиша, не дав ему молвить слова. – Закрой побыстрее окно. Снаружи холодно, как у демона в сердце.
Терн просунул между створками проволоку, нащупывая задвижку. Когда он скользнул внутрь и закрыл окно, его объял жар бушевавшего в очаге пламени. Холод докучал ему редко, но его вообще мало что беспокоило. Он легко приспособился к теплу, ступая осторожно, чтобы не запачкать меченый пол.
У госпожи было расшнуровано платье, младенец припал к груди. Днем раньше Терну было бы нипочем, но теперь он вспыхнул и потупился.
– Не отворачивайся, – сказала Лиша. – В этом нет ничего стыдного, так задумал Создатель. Людям придется привыкнуть к такой картине.
Она указала на чайный столик с угощениями:
– Налей себе чая и перекуси.
При виде сэндвичей рот Терна наполнился слюной. Это были не нежные, без корок, булочки, которые подавали у герцогини Арейн, а толстые ломти хлеба с щедро нарубленным мясом. Зажав один в зубах, он извлек из кармана пригоршню сушеных листьев свиного корня, накрошил их в чашку и залил горячим чаем.
Терн настороженно глянул на пустующий топчан супротив госпожи. Недавно он выкупался, но все равно казался себе слишком грязным, чтобы усесться на такую красоту.
– Сядь, Терн, – сказала Лиша. – Элисса рассказала, как тебе запрещали пачкать мебель в монастыре Новой Зари, но здесь ты мой гость.
Терн сел ровно, будто аршин проглотил, и плотно сдвинул ноги, чтобы по возможности уменьшить площадь соприкосновения седалища с топчаном. Он сгорбился, жуя сэндвич, пока настаивался чай.
Лиша кашлянула:
– Это не значит, что не нужна салфетка.
То же самое тысячу раз говорила мать, и Терн, быстро сдернув со стола салфетку, расстелил ее на коленях.
– Что у тебя с руками? Дай посмотреть.
Лиша отняла грудь, и Олив принялась ерзать и хныкать.
Терн вскинул руки, останавливая ее:
– Они в порядке. Просто ссадины. Промыли и перевязали.
Он хотел рассказать о татуировках, но ложь выпорхнула сама собой. Он не ведал, что означали чернила, и не желал спрашивать, пока не обдумает все сам.
Лиша не собиралась уступать, хотя и позволила Олив еще раз взять сосок.
– Тебе не свойственна неуклюжесть, Терн. Что случилось?
– Наткнулся на Стелу, она сражалась с недрилами, вмешался, – ответил Терн, опуская подробности. – Она отвела меня в лагерь детей.
– Стела Лесоруб одна отправилась на охоту? – недоверчиво вопросила Лиша. – Промышляет по ночам, наклика́ет беду?
– Не так опасно, как вы думаете, – сказал Терн. – Она сильная. Верховодит детьми.
– Стела? – ахнула Лиша. – В ней нет и сотни фунтов, ей не исполнилось и восемнадцати!
– Ее и других меченых шкур боятся все, – ответил Терн. – Виду не показывали, но я-то видел.
– Почему боятся? – спросила Лиша.