- Я... я помню чудную ночь в Бирючинске.
- Думаю, для вас будет лучше забыть случившееся. - Аким Евсеич замолчал, понимая, что ищет оправдания и себе и этой женщине. - Вы вышли замуж без привязанности, ради детей. Вас можно понять. Но... эта съёмная квартира... вы же теперь проживаете в доме мужа.
- Да... дети... Я в те годы была молода, неопытна... А граф... Помилуйте... не судите строго. - Она с мольбой смотрела на него. - А квартира оплачена графом за год вперед. Вот и числится пока за мной.
- В законном браке графа нет любви и нет потомства, но есть деньги. Но у вас теперь всё слава Богу. А нелюбимый муж... - перед взором Акима Евсеича как живая встала картина обеда у Кузьмы Федотыча, заплаканная Натали и весь пережитой тогда ужас. - Стерпится, слюбится, - неуверенно и глухо проговорил он.
- Встретив вас, я впервые почувствовала надежную опору сильного мужского плеча. И поверьте, это не лоск красивого гардероба, это нечто большее, что я увидела в вас. И только в вас! - Она стояла вполоборота к Акиму Евсеичу, свет канделябра вспыхивал и мерк в её глазах. За окном ночь накрыла своим покрывалом спящий город. Только протяни руку, и коснёшься её плеч. Он помнил вкус этих губ, жар этих рук... и теперь...
- Зачем вы мне рассказываете столь личную историю? Чем я могу вам помочь? - Пытался преодолеть соблазн Аким Евсеич.
- Мой муж болен. Одному Богу известно сколь долго продлятся его страдания. Он не живет, а мучается и истязает меня. Его злит всё: и то, что я здорова, и дети. Когда, когда наступит конец моему принуждению? Через месяц? Через год? Я... не вынесу! - Она продолжала всё также стоять вполоборота к нему, и крупные слёзы медленно катились из её глаз.
- Но это... ужасно желать... - Акиму Евсеичу вдруг показалось, что по комнате, блестя золотыми драконами на красном бархате халата, прошёлся, криво усмехаясь, Кузьма Федотыч, - ... смерти своему мужу... - хотел было воскликнуть, но горло сдавил спазм и вырвался сдавленный шёпот. Марья Алексеевна будто не заметила состояния Акима Евсеича. Она протянула к нему руки и прижалась горячей щекой к его лицу.
- Если бы я мог вам помочь! - Она казалась столь беспомощной, что в этот момент он готов был стереть в порошок этого жестокосердного графа! - Я найду способ освободить вас от истязателя!
- Не надо, нет! Нет! Я не желаю впутывать вас в эту историю!
- Но вы уже впутали меня, рассказав горькую правду! Каково - то мне будет знать, что вы в руках истязателя? Поверьте, я знаю, что это такое!
Она всхлипнула, её губы коснулись его губ, он крепко обнял её за плечи, притянул к себе...
Вместо ожидаемого блаженства, странное раздражение испытывал Аким Евсеич лежа в постели рядом Марьей Алексевной. Всё-то ему казалось, что кто-то ходит под окнами, и вроде даже хохочет.
- Кто же там может ходить? Скоро рассвет. Самый сон, - улыбалась Марья Алексеевна. Но прислушалась: - Так это какой-то загулявший пьяница ...
С улицы явственно послышался дикий хохот и тут же резко оборвался. А Аким Евсеич вдруг узнал голос Кузьмы Федотыча:
- Клялась мужу верной быть? Ха-ха-ха, - заливался смех. - Но вместе с тобой в постели! Клятвопреступница! Пре-лю-бо-деи! - и опять жуткий смех доносился с улицы.
- Вы не слышите? Он будто что-то ещё и кричит?
- Есть мне дело в сей момент какого-то гуляку слушать?
Но Аким Евсеич не в силах сдержаться, вскочил с кровати и кинулся к окну. Крупный мужчина в роскошном чёрном пальто, сняв шляпу, кланялся кому-то невидимому и продолжал выкрикивать:
- Потешаем дьявола! Потешаем! - И опять громко и жутко в предрассветной тишине смеялся.
- Сгинь! Изыди! - шептал Аким Евсеич, глядя в окно. Но почувствовал прикосновение упругой груди, лёгкое касание руки по щеке:
- И кого же вы там увидели? - Чуть приоткрыв уголок шторы, Марья Алексевна выглянула в окно. - Улица пуста. Ежели и был какой гуляка, то теперь убрался восвояси.
Но Аким Евсеич ясно видел, как на мостовой напротив окна продолжал кривляться все тот же господин в чёрном пальто.
-Свят! Свят! - перекрестился он. - Зятёк в красном бархатном халате изволил появляться, а этот в чёрном пальто. Тьфу! Что это я? В уме ли?
- О чём вы? Ну, причём ум, когда вы в постели с женщиной? Однако... однако... - и потянула его за руку в кровать.
А в голове Акима Евсеича прозвучало:
- Я и на том свете не хуже, чем прежде на этом, живу. Ха-ха-ха!!! Но не забывай мой наказ. Дела твои и далее будут идти в гору, пока мой доход будет преумножаться! Преумножаться! Или потребую другую плату. Радуйся, пока беру доходом!
Аким Евсеич как ужаленный вырвался из объятий Марьи Алексеевны, подскочил к окну, и выглянул в шелку из-за плотной шторы. Улица опустела. Гуляка будто испарился.
- Да что с вами сегодня такое происходит? - Удивлённая Марья Алексевна села опершись о подушку. - А не выпить ли нам вина?
Аким Евсеич был не против. И осушил полный бокал красного вина.
Домой он вернулся с рассветом. Настенька дремала в прихожей, чтобы, когда вернётся Аким Евсеич, отворить дверь.
- Как Натали? - спросил её шепотом.
- Обныкновенно, - пожала та плечами.
- Сколько лет при городском писаре живёшь, но не только писать, а и говорить толком не научилась! - выместил своё недовольство Аким Евсеич.
Та только голову склонила, да взгляд отвела. Спорить с хозяином - себе дороже! Да и домой хотелось побыстрее вернуться. Мысли так и крутились около Акинфия. Как он там? Хоть и напекла ему пирогов с кашей и яйцами, свеклы и моркови в чугуне запарила, но всё одно переживала: как без неё обходится? Один единственный свет в окне - Акинфий. Добрый, да работящий муж для сироты - какого ещё счастья желать? Вроде и выходила не сказать, чтобы по доброй воле, но благорасположение друг к другу имелось, а теперь Настасья души не чаяла в своём муже. И если бы не Аким Евсеич - не видать бы ей этого счастья. Да и угол для проживания, и работа опять же и ему, и ей - поди найди, чтобы всё при доме, в одном месте, да при таком-то хозяине, которого она уж сколько лет знает и плохого слова сказать о нём не может. А с того самого времени, как Аким Евсеич провёл впервые ночь с Марьей Алексеевной, с ним стали твориться неладные вещи. То без повода вспыхивал и сам потом страдал, то сон по ночам пропадал, да спокойный по отношению к женскому полу даже в молодые годы, Аким Евсеич всё сильнее и сильнее тянулся к этой женщине. Настя смотрела в его бледное осунувшееся лицо и думала: "Таким ли должен вернуться мужчина после счастливого любовного свидания? Уж не приворот ли? Но зачем замужней даме такими делами заниматься? Опять же уж больно много тайн у неё, так что может и есть причина, по которой нужен человек для какого-то... черного дела".
- Свят, свят, свят! - перекрестилась Настасья.
- Никак случилось что? - Аким Евсеич сидел в кресле, будто и не собирался отходить ко сну.
- Прости меня, батюшка, глупую, неразумную, но много теперь приходится вам на людях бывать, а люди разные у коих глаз дурной, кто и просто позавидовал, да в плохой час попал... - хитрила Настасья.
- Что взялась языком без устали чесать? Говори толком! Устал я.
- Позвольте на воск вылью, посмотрю: нет ли чего худого на вас?
- Всё одно сижу, а сна ни в одном глазу. Выливай, коли тебе приспичило.
Настасья принесла кусок церковного воска, небольшую поварешку и кружку святой воды. Положила воск в поварёшку, растопила на свече. Потом что-то шептала над головой Акима Евсеича и держала кружку, в которую медленно вливала расплавленный воск.
- Приворот вам сделан. Сильный, умелый. Я уж и не знаю... смогу ли...
- Тьфу! Несчастной женщине помощь требуется, а ты всякую ересь несёшь! А сама во дворе её дома обретаешься. - Оба понимали о ком речь.
- Так ить, батюшка, Аким Евсеич, я не задарма обретаюсь в её дворе. Работаю за двоих, а когда сама барыня приезжает, то и за троих бывает.
- Иди спать! Да повыкинь дурь из головы. Какую только чертовщину не придумают!
- Так ежели покойный может из гроба злостным вампиром восстать, то отчего другой чертовщине на белом свете не твориться? - стояла на своём Настя.
Аким Евсеич только рукой махнул, и кое-как поднявшись, направился в приготовленную для него комнату:
- Глупости всё это! Глупости! И... и... иди уже спать! Чёрт! - нечаянно и больно пнул ногой ножку кресла.
Наступившее утро было вроде бы обычным. Настасья в съёмных комнатах столько дел, как в усадьбе не имела, и потому была свободна. Только радости от этой свободы не испытывала. Ходила, как в воду опущена, губы шевелились, а слов не слышно.
Наконец проснулась Наталья Акимовна. Настя помогла ей утренний туалет завершить, да чай подала.
- Настасья, уж не по Акинфию ли своему скучаешь? - улыбнулась Натали.
- Оно конечно, ваша правда. Однако есть и другое...
- Что ещё? - насторожилась Натали.
- Тревожусь за батюшку вашего, Акима Евсеича. Случись с ним что худое, меня один Бог знает, какая участь ждёт.
- С чего ты взяла, что с батюшкой непременно что-то плохое должно приключиться? И как это может на тебе сказаться? Ты теперь замужняя женщина. От мужа своего, а не от моего батюшки зависима?
- Жилье и работа - всё от его протекции. - Настасья осторожно пересказала свои подозрения относительно Марьи Алексеевны, не забыв упомянуть по то, что воск ей показал. А ещё высказала удивление, что, будучи замужем за дворянином высокого чина, имея любовником лучшего из лучших красавцев графа (Настасья фамилию назвать остереглась), она вдруг воспылала чувствами к Акиму Евсеичу.
- С чего бы? Вот и думаю, должна быть ей какая-то выгода. Но какая - в толк не возьму.
- Откуда ты все это знаешь: про графа, про её намерения?
- Не всем так везет с хозяевами, как мне с вами и вашим батюшкой. Вот и делится прислуга рассказами о своём горьком житье в господских домах. Сколько молодых девок понесли от господ, да с брюхом-то и были выброшены на улицу? А я честь, честью замуж вышла. Мужа мне Аким Евсеич подыскал - не хуже, чем родной батюшка бы это сделал. Опять же вы платья и другую одёжу жалуете, и новую городскую портному заказывали. Да мало ли? Я столько лет прожила в вашем доме - он мне как родной.
Наталья Акимовна смотрела на Настеньку и думала, что не так-то уж она проста, как кажется.
- Ты незаметно расспрашивай, будто любопытства ради, мол, как у богатых, да знатных в прислугах ходить узнать хочешь.
- Могут подумать, другое место ищу.
- Пусть думают. Тебе это только на руку. Больше расскажут. Я - то знаю правду.
Вот уже и визиты вежливости нанесены, и приглашение к графине Н-ской на бал получено, пора возвращаться домой в Бирючинск. Акима Евсеича дела заждались. Карета городского головы ещё третьего дня упылила.
- Батюшка, было бы не вежливо уехать, не простившись с Марьей Алексеевной. Я непременно должна поблагодарить её за помощь в подготовке к балу.
- Ну что ж? Я пошлю к Марье Алексеевне с просьбой о визите.
В ответной записке в небольшом надушенном конверте, на дорогой бумаге с графскими вензелями было написано, что Акима Евсеича и Наталью Акимовну графиня будет рада видеть завтра ввечеру, но предупреждает, о своём неважном самочувствии. Посему других визитёров она не принимает, однако для них делает исключение.
- Батюшка, как полагаете, что могло приключиться с графиней? Она казалась такой цветущей на балу.
- Ах, Натали, я думаю нервы. Её семейная жизнь складывается... э... э... не очень счастливо. И даже наоборот.
- Её муж жесток к ней или усыновлённым детям? Хотя, жестокость к детям - не есть ли худшее из зол для их матери?
Лицо Акима Евсеича пошло пятнами:
- Натали, отношения между мужем и женой, касаемо только их двоих и... м...
- Батюшка, как я могу вмешаться в их отношения? Но простое женское участие, думаю, будет вполне уместно. Её муж тяжело болен, я своего похоронила. Мне кажется, у нас есть много общего для разговора.
Женские тайны
Глава 14
Парадный въезд, в дом, где теперь проживала Марья Алексеевна, представлял собой ворота, рядом с которыми располагалась сторожка привратника. Сразу за воротами начиналась подъездная аллея, ведущая к мраморным ступеням лестницы с роскошной балюстрадой. По бокам аллеи шумел старый парк. Что он прятал в своей глубине - сказать невозможно. Входная дубовая дверь впечатляла внушительными размерами. Наддверную панель украшал герб графа, обрамлённый закрученным узором листьев аканта с мордами крылатых чудищ по бокам.
Привратник, старый парк, роскошный въезд и входная дверь - буквально каждая деталь дома и прилегающего пространства, говорили о знатности и величии рода. Но была во всем том какая-то лёгкая запущенность, будто нерадивые слуги спустя рукава выполняли свои обязанности. По углам лестницы ветерок шуршал засохшей листвой, а встретивший привратник имел неопрятный и заспанный вид. Всё это никак не вязалось с Марьей Алексеевной, которая с недавних пор была здесь хозяйкой.
Примерно такое же впечатление производил дом изнутри. И вроде бы горело множество свечей, да и на дворе стоял ранний вечер, так что свет проникал через окна, но то ли свечи были плохи, то ли окна давно не мыты, только неуютный полумрак заставлял втягивать голову в плечи и оглядываться по сторонам.
- Бедная, бедная Марья Алексеевна, но, возможно, её жертва оправдана, - шепнула Натали, оглядывая всю эту неухоженную роскошь. Аким Евсеич только палец к губам приложил:
- Молчи. У этих стен могут быть уши.
Разговор тоже получился странный. Марья Алексеевна не переставая жаловалась на недомогание и расстроенные нервы. Натали с томной грустью отвечала ей:
- Ах, мне это так знакомо! Когда я выпорхнула из родного гнезда, то теперешний мой дом тогда тоже наводил на меня меланхолию. Но мой супруг, упокой Господи его душу, вызвал ко мне доктора...
- Простите, но даже церковный батюшка признал Кузьму Федотыча вампиром... а вы обращаетесь к Господу? - слабым голосом пролепетала графиня.
- Я только исполняю долг вдовы. И вот мой супруг пригласил ко мне врача, коей в его присутствии осмотрел меня и выписал микстуру... от хандры.
- Натали! - Аким Евсеич даже в лице изменился, догадываясь, к чему клонит его дочь.
- Микстура без цвета, без запаха, она навевала на меня длительный, очень длительный спокойный сон.
- Ах, у меня есть нюхательная соль, но не могу же я всё время проводить в дрёме.
- Я вас понимаю. Ваш супруг тяжело болен и душа ваша обливается кровью, глядя на его страдания... которые продлятся неизвестно сколько.
- Да, да. Вы, вы... правы. Продолжайте, говорите, я вас слушаю.
- Чтобы снискать покой душе, достаточно принять эту микстуру и сон будет длительным и безмятежным.
- Но проснувшись... - вдруг графиня подалась вперёд и замолчала на полуслове. Натали чуть склонила голову, подняв к верху глаза, и молитвенно сложив руки:
- Ах, простите, забыла предупредить. Если у вас есть привычка выпивать за ужином бокал вина, то придётся от неё отказаться.
- Почему?
- Эта микстура при соединении с алкоголем многократно усиливает своё действие и тогда...
- Сон может быть очень долгим? Возможно не одну ночь? - быстрым шёпотом спросила графиня.
-М... это предупреждение врача, которое я передаю вам в точности.
- Натали, мы злоупотребляем гостеприимством графини. Полагаю, нам пора домой. - Занервничал Аким Евсеич.
- И кто же этот доктор, у которого есть это... спасительное средство?
- Наш Бирючинский лекарь, - улыбнулась Натали. - Но сам он, похоже, не подозревает, сколь благотворно для страдающего женского сердца это лекарство.