– Как ты и просил, – ответил я, и, хотя я и назвал это просьбой, никто из нас не сомневался, что речь шла о приказе.
– Прекрасно.
Он принял от меня завёрнутую в холст книгу и свиток с отчётом. Махнул рукой, и тогда из тени вышел широкоплечий мужчина. Признаюсь, что для меня он появился как призрак, поскольку, разговаривая с Тофлером, я и не слышал его, и не видел, а ведь я не жалуюсь на слабое зрение или слух.
– Отнеси это ко мне и присмотри, – приказал Тофлер, и мужчина молча взял у него книгу и отчёт. Так же без слов и без единого лишнего жеста он покинул эркер. – Всегда следует иметь под рукой хорошо вышколенного слугу, – теперь инквизитор из Хеза обращался уже ко мне.
– Надеюсь, что и я когда-нибудь смогу себе позволить такой комфорт, – ответил я.
Я прекрасно понимал, что этот тихий мужчина нечто большее, чем просто слуга. Гораздо больше, чем на обычного подручного, он был похож на человека для специальных услуг. Например, таких, которые пригодятся, когда вам нужно кого-то заставить говорить, молчать или слушать, а господин инквизитор не хочет пачкать руки.
– Ну, хорошо. – Тофлер потёр руки. – Ты не хочешь переодеться, прежде чем мы посетим «Яблоко Гесперид»?
– Я должен переодеться, чтобы пойти в бордель? – Спросил я с недоверием. – Кроме того, прошу прощения, чего ты хочешь от моего костюма? Я инквизитор, а не дворянчик с княжеского двора.
– Ну, тогда идём. – Он встал из-за стола, не пытаясь больше со мной спорить. Когда мы вышли на улицу, Тофлер посмотрел на вывеску, висящую на трактире. Она изображала огромную рыбу, возможно, сома, если я сумел правильно расшифровать намерения художника, намалевавшего этот знак. А таверна называлась «Под Вилами». Странно, не правда ли? Я размышлял над этим и раньше, но как-то забыл спросить хозяина, какой замысел соединил название с вывеской, поскольку мне это казалось совершенно непонятным.
– Раз уж ты так хорошо ориентируешься в здешней жизни, может, ты знаешь, почему трактир «Под Вилами» украшает сом на вывеске? – Спросил я, будучи ехидно уверен, что Тофлер не знает ответа.
– Несколько десятков лет назад Христиания пережила большое наводнение. Когда вода ушла, в грязи нашли огромного сома. Горожане закололи его вилами, – пояснил он спокойно.
Признаюсь, я был посрамлён. Тофлер провёл в таверне всего несколько мгновений, а уже уговорил на интимные откровенности жену трактирщика и разгадал загадку, связанную с названием трактира. Что ж, интересный это был человек...
Когда я шёл за ним, одновременно я пытался трезвым взглядом оценить свой внешний вид и одежду. Я и правда не был закутан в бархат и не звенел от золотых пряжек, серебряных булавок, алмазных брошек и изящных колец, но был одет чисто и опрятно. Не считал себя вправе выглядеть лучше, чем среднего достатка, солидный, но скромных нравов горожанин. Во-первых, учитывая тот факт, что в такой одежде я удобнее и лучше всего себя чувствовал, во-вторых, потому, что мы, инквизиторы, должны скорее сливаться с толпой, чем из неё выделяться. По крайней мере, если не носили официального чёрного костюма с изображением серебряного сломанного креста. Но это ведь бывало не часто. Но я мог, однако, без труда согласиться, что Тоффлер смотрелся рядом со мной словно попугай рядом с вороном. Он так разоделся, подумал я язвительно, будто он шёл в этот дом работать, а не развлекаться.
– Названия гостиниц, трактиров и таверн могут многое рассказать о настоящем и прошлом города, в котором мы находимся, – добавил мой спутник.
Мы вышли на переполненную и оживлённую улицу, и я изо всех сил проталкивался, чтобы идти с Тофлером плечом к плечу, а не за его спиной, потому что тогда я чувствовал бы себя почти так, будто я был его слугой, а не спутником.
– Ты уверен, Максимилиан, что нам нужно посетить это заведение? Может, просто посидим где-нибудь за чашей вина?
– Дорогой Мордимер, раз уж нас так любезно пригласили, грешно было бы этим не воспользоваться, – с улыбкой ответил Тофлер.
Он заметил, что я скривился, и изучающе уставился на меня.
– Разве ты не пользовался такого рода развлечениями? А может, ты предпочитаешь мужское общество тем радостям, которые можно получить от прекрасных дам?
– Максимилиан, ты делаешь слишком смелые выводы. Кроме того, если я не ошибаюсь, наша вера велит преследовать содомитов.
– Вера. – Он пожал плечами. – Скорее, право. Но пусть этим занимаются светские суды, оставляя нам право выбора, с кем мы хотим разделить ложе.
Как видно, Максимилиан Тофлер был человеком довольно лёгких нравов, но для меня, признаюсь, это не имело большого значения. Я уже встречал разных инквизиторов: как бабников и пьяниц, так и людей истинно благочестивых и скромных. Я видел таких, которые допрашивали и пытали с каменным лицом, и таких, которые проливали искренние слезы над болью каждого грешника, а приказав его пытать, причитали почти как сам допрашиваемый. Нас было слишком много, чтобы мы выглядели или вели себя как сделанные под одну колодку. И очень хорошо, ибо однообразность – эстетика дураков.
– Тем не менее, ответ звучит: нет, – ответил я. – Я не поклонник мужских прелестей. Я иногда посещаю бордели. Если человек хочет плюнуть, он пользуется плевательницей, если он хочет дать волю похоти, он пользуется проституткой.
Тофлер от души рассмеялся.
– Мой дорогой молодой товарищ, позволь мне, как твоему покорному слуге и просто другу, объяснить тебе один секрет, хотя мне и удивительно, что никто до сих пор тебя с ним не ознакомил.
– Милости прошу. – Меня не особо интересовали откровения инквизитора из Хеза, но отказываться не приходилось.
Я заметил странную вещь. Тофлер шёл по улице, словно не замечая других людей, а они, несмотря на это, каким-то удивительным образом всё же освобождали ему дорогу, так что ему не приходилось ни толкаться, ни замедлять шаг. Я тем временем упорно боролся за место рядом с ним, так как движение толпы то и дело пыталось столкнуть меня с пути, которым шёл. Поэтому мои локти и плечи всё время были заняты работой, да и сам я уже получил достаточно тычков.
– Так вот, если ты приходишь в публичный дом, бордель, дом удовольствий, лупанарий, как угодно назови этот заведение, ты должен относиться к работающим там дамам с соответствующим уважением, – начал Тофлер, который, казалось, не замечал, какие усилия я прикладываю, чтобы за ним угнаться. – Если ты будешь относиться к ним презрительно или равнодушно, словно к дырке в матрасе, они отомстят тебе тем же: презрением или безразличием. Однако когда ты увидишь в них женщин, которым стоит сказать приятное слово, сделать маленький подарок, спросить, что они любят, пошутить, сделать комплимент, то часто окажется, что перед тобой не усталая проститутка, а женщина, которая на нежность ответит нежностью и проявит искреннюю заинтересованность в том, чтобы доставить тебе удовольствие.
– Я вижу, передо мной знаток, – вскипел я. – Ведь это всего лишь шлюхи, Максимилиан. Как можно к ним относиться, словно они обычные женщины?
– Кажется, я знаю, почему ты не любишь посещать дома наслаждений. – Он на минуту задумался. – Пусть так, но давай сделаем по-моему. Мы пойдём в «Яблоко Гесперид», а ты постарайся вести себя так, как будто там работающие девушки не шлюхи, а твои любовницы. Надеюсь, что ты быстро заметишь разницу между тем, что они предлагали тебе до сих пор, и тем, что ты получишь сегодня.
– Что ж... – Я не очень хорошо представлял, что ответить, так что просто развёл руками. – Ты убедил меня, Максимилиан. Не знаю, для чего нужен этот эксперимент, но, как человек с открытым умом и широкими взглядами, я согласен на твоё предложение.
Это должно было прозвучать с достоинством, может, даже немного возвышенно, но эффект от моих слов был испорчен чьей-то неловкостью. Ибо когда я заканчивал фразу, кто-то подставил мне подножку, и я растянулся бы во весь рост, если бы не поддержка Тофлера. Он протянул руку таким быстрым движением, что я не заметил, когда он уже держал меня под локоть. Ну вот, а я думал, что он вообще не обращает на меня внимания...
***Притон я, как правило, представлял себе как деревянный сарай, в котором располагались скучающие шлюхи и их чаще всего пьяные клиенты. Конечно, я видел и такие бордели, которые находились в приличных на первый взгляд каменных домах, а во время забав с блудницами можно было использовать бани или ванны. Но ничто не подготовило меня к зрелищу, которое я увидел сейчас. Ибо Яблоко Гесперид было ни больше, ни меньше, а очаровательным маленьким дворцом из светлого камня, расположенным посреди парка, через который пролегала широкая дорожка, усыпанная гравием из камушков, белых, как чистый снег. Когда мы шли по этой дорожке, нас окутывал пьянящий аромат цветов, а с мраморных постаментов на нас смотрели статуи, изображающие античных божеств. Точнее, скажем, часть античных божеств, так как большинство скульптур были вариациями на тему Афродиты и Эроса. К двери во дворец вели широкие мраморные ступени, а их вершины охраняли две статуи. С правой стороны голая Афродита гостеприимным жестом указывала на вход, а слева бдел сутулый и бородатый Гефест. Он прикладывал указательный палец к губам, а его суровый взгляд, казалось, следил за каждым шагом гостей. Аллюзия, представляемая двумя этими фигурами, была весьма прозрачна.
– Я не ожидал ничего подобного, – признал я. – Ведь это выглядит как княжеский дворец. Или, по меньшей мере, как резиденция богатого купца.
– Это княжеский дворец, Мордимер, – пояснил Тофлер. – Подставной человек тонгов арендует его у князя Верзберга.
– И князь знает, что у него здесь устроили бордель?!
– Ба, не только знает, но, думаю, даже с удовольствием бы в него захаживал, если бы не тот факт, что природа не позволила ему наслаждаться девичьими прелестями, поскольку он больше предпочитает грубую мужскую дружбу.
– Ты хочешь сказать, что он содомит, – сказал я после минутного раздумья.
– Нет, Мордимер, я хочу сказать то, что я сказал. Содомитом можно назвать студента, монаха, нищего, крестьянина или другого голодранца. О князьях и иерархах Церкви мы говорим, что в вопросах телесной любви они возносятся над привычными стандартами, практикуемыми большей частью общества.
– Называй это как хочешь, – буркнул я. – Ты можешь называть это вырождение как угодно, Максимилиан, и описывать его при помощи намёков, метафор или даже поэтических строф. Но в любом случае дело сводится к тому, что один мужчина суёт член в задницу другому. И не надо искать в этом никакой глубокой философии.
Тофлер рассмеялся.
– Называть вещи своими именами не всегда выгодно, – сказал он. – Однако этому человек учится с годами и с каждым шрамом на спине.
– Да ладно, брось...
– Ты ещё увидишь, Мордимер, что настанут времена, когда любители мужских фигур не только будут требовать принятия своих действий, но даже громко и радостно провозглашаемого одобрения. А тех, кто не захочет выражать одобрение или будет его выражать слишком тихо или слишком нерадостно, заклеймят позором. Ибо помните, что нет людей более отвратительных, чем фанатики толерантности. Обычно это те, кто только что совершил исключительную мерзость и ищет ей отпущение, прощение, а может быть, даже похвалу, либо такую мерзость они намерены совершить в ближайшем будущем.
Как видно, Тофлера потянуло на философские размышления, однако надо было признать, что ему сложно было отказать в правоте.
– К счастью, ни я, ни ты, слава Богу, до подобного падения нравов не доживём, – подытожил я.
Я постучал в дверь дворца дверным молотком, и только в процессе этого стука я понял, что он сделан в виде огромного фаллоса. Я вздохнул, а Тофлер засмеялся, видя мою растерянность.
Дверь распахнулась, и перед нами предстала девушка настолько красивая и настолько сияющая, что она могла быть украшением княжеских салонов.
– Уважаемые господа, добро пожаловать в «Яблоко Гесперид», – улыбнулась она, а её голос прозвучал словно чистый звон колокольчика.
– Мордимер, – Тофлер толкнул меня в бок, – ты не хочешь войти?
Я очнулся от остолбенения, в которое привела меня красота девушки, и преступил порог.
– Прошу за мной. – Она снова улыбнулась, и эта улыбка, казалось, осветила не только её лицо, но и всё вокруг.
– Боже мой... – зашептал я на ухо Тофлеру. – И что, здесь все женщины такие?!
– Это всего лишь служанка, Мордимер, – шепнул он в ответ. – Признаю, вполне симпатичная чертовка, если кто-то любит этот вид свежего деревенского обаяния.
Я посмотрел на него, думая, что он надо мной издевается, но Тофлер только слегка улыбнулся и покачал головой, словно выражая таким образом мягкое сочувствие моей наивности и моей неопытности.
***
Когда я увидел блестящие от мрамора и искрящиеся от золота интерьеры, я понял, почему Тофлер, спрашивал, не хочу ли я переодеться. Именно потому, что в своём траурно-чёрном костюме я выглядел как посыльный, который случайно заблудился в салонах знатного вельможи. Вдобавок я до сих пор не слишком ясно отдавал себе отчёт, что рукава моего кафтана протёрлись на локтях, манжеты грязные и обтрёпанные, а сапогам определённо не повредила бы чистка.
Женщина, которая вышла нас встречать, ничем не дала понять, что я выгляжу как неряшливый слуга Тофлера.
– Мастера инквизиторы! – Просияла она, так, будто визиты служителей Святого Официума были счастливейшим событием в её жизни. – Уважаемый Максимилиан! – Она сердечно поцеловала Тофлера в обе щеки. – А это, наверное, мастер Мордимер Маддердин, о котором так много говорят в Христиании.
Я позволил ей чмокнуть губами сначала рядом с моим левым ухом, а потом рядом с правым. Меня окутал тревожащий запах мускуса.
– Вы пришли как раз вовремя. Прекрасная Катрина сыграет для нас на клавикорде. Пожалуйте в салон.
– Я думал, это и есть салон, – шепнул я прямо в ухо Тофлера.
– Это всего лишь прихожая, – прошептал он в ответ.
Салон был огромен. Пол был выложен розовым и белым мозаичным мрамором, а на стенах красовались картины, которые довели бы до апоплексии не только наиболее ревностных проповедников, но и тех, кто хотел жить в скромном достоинстве. На холстах были изображены мифологические сцены, но в варианте не подобающим для представления ученикам, желающим познакомиться с классическим искусством. Одна из картин привлекла моё внимание.
– Мальвини, – вслух произнёс я. – «Гефест и Афродита».
– Именно так! – Подтвердила удивлённая хозяйка. – Я вижу, что вы знаток искусства, мастер Маддердин.
– Я когда-то видел это произведение, – ответил я. – Много лет назад.
Я огляделся в комнате, восхитившись, прежде всего, огромной фреской на потолке, который представляла собой одну огромную сцену, изображающую пирующих олимпийских богов. А за мраморными колоннами находилось широкое, во всю стену, окно, из которого открывался вид на излучину реки и живописные дома Христиании.
– Постойте, – задумался я. – Как это возможно? Ведь этот дворец стоит за холмом, так что...
– Верно подмечено, мастер Маддердин, – рассмеялась хозяйка. – А многие из наших гостей попадаются в эту ловушку. Присмотритесь повнимательнее к реке и облакам.
Я сделал, как она сказала, и понял. И облака, и вода застыли неподвижно. Впрочем, по естественной причине, ибо как противоположная стена была не окном, а картиной, полностью передающей очарование природы.
– А это мои любимые подопечные. – Женщина повернулась в сторону двери. – Катрина, Элеонора, Сильвия и Ирена.
Я проследил за её взглядом и увидел четырёх девушек, которые вошли двухстворчатыми дверями, бесшумно отворёнными чернокожими слугами, одетыми в красно-золотые ливреи. Я действительно не знаю, и до конца моего пребывания в «Яблоке Гесперид» не смог бы сказать, как выглядели трое из этих девушек. А всё потому, что всё своё внимание я посвятил четвёртой. Это была девушка высокая и стройная, одетая в розовое платье с рукавами, которые от плеч до локтей напоминали цветущие бутоны роз. Глубокий вырез в немного приоткрывал светлую, как снег, кожу, поскольку платье до самой шеи превращалось в сетку из золотых нитей и нанизанных на неё жемчужин. У девушки, несомненно, были длинные и пышные волосы, но сейчас они были зачёсаны вокруг головы, образуя на ней корону, словно сделанную из полированной меди. И у неё были огромные глаза. Зелёные, как прекраснейший изумруд. Я утонул в этих глазах.