Когда Марк проморгался, он понял, что упирается в стену. Стена – пальто из темной материи, над ней каменеет лицо с прозрачными стеклами очков. Марк готов был поспорить, что на внутреннюю сторону линз выводится оперативная обстановка по кварталу. Или району. Или городу. Рядом громко спорили. Марк дернулся. Телохранитель выпустил его ворот, и мальчишка сел в подтаявший снег. Высокий светловолосый человек, смутно похожий на маленькую фигуристку, что-то втолковывал ей – дочери? – и одновременно нежно стирал пятно грязи у нее со щеки. Девочка упрямо мотнула головой и оглянулась на Марка:
– Он не виноват! – Она еще и ногой притопнула.
– Я видел, как другой мальчишка его толкнул.
В чем в чем, а в том, что его никто не толкал, Марк был уверен. По крайней мере, не толкал руками.
– Лаура, мы сейчас говорим не об этом. Тебе вообще никто не разрешал выходить из дому. Одна, без маски, в толпе… Тут полно микробов! Ты что, заболеть хочешь?
Девочка по имени Лаура снова упрямо тряхнула светлой шевелюрой, но ничего не ответила.
– Сойер, принесите его пальто. Проводите мальчика в лицей. Кажется, он не в себе.
Марк собрался уже сказать, что вполне в себе, спасибо, ни в каких сопровождающих он не нуждается, но тут девчонка высунулась из-за спины телохранителя и залихватски подмигнула лицеисту.
– Папа, у него рука поранена и нос разбит. До нас ближе. Пусть он поедет с нами, медсестра Полин его перевяжет.
Высокий человек с сомнением посмотрел на Марка. Тот ответил нарочито ошалелым взглядом. Высокий покачал головой и тихо сказал дочери:
– Только среди лицеистов тебе еще приятелей не хватало. – И громче, обращаясь к телохранителю: – Посадите его в машину.
Имени Марка высокий человек так и не спросил. В машине девочка протянула ему платок и, пока Марк вытирал лицо, доверительно шепнула:
– А у меня мама была знаменитая фигуристка. Из России, Майя Метлицкая. Ее часто по спортивным каналам показывали. Я тоже хочу выступать, но папа не разрешает. – И, подумав, добавила: – Можешь звать меня Лаури.
Так Марк Салливан познакомился с Лаури, Лаурой Медичи, дочерью младшего сенатора Флореана Медичи. С тех пор прошло пятнадцать лет. Лаура успела закончить биологический факультет Парижского университета и сейчас доделывала диссертацию в институте Паскаля. Младший сенатор Медичи стал старшим сенатором. А Марк провалил тест и остался просто-напросто Марком. Ах да, еще одно не изменилось. Сенатор Медичи так и не получил разрешения на генную терапию, которая могла бы избавить его дочь от врожденного иммунодефицита.
Иногда Марк воображал, что все случилось совсем по-другому. Если в подвыпивших студенческих компаниях спрашивали: «Где ты подцепил такую красотку?» – говорил, что Лаура споткнулась на катке, вывихнула ногу, а он подхватил девочку на руки и дотащил прямо до ворот отцовской виллы. Чем больше было выпито пива, тем длиннее становилась дорога до виллы, так что в конце концов получалось, что Салливан тащил Лауру чуть ли не через полгорода. Хорошо, что приятели зачастую оказывались еще более пьяны, чем сам Марк, и никто так и не спросил, почему он просто не вызвал такси.
Наверху было хорошо. Душные испарения, вонь и сырость от реки остались ниже, а здесь – прохладный ветерок, чернильно-синее небо в телеграфной росписи спутников и орбитальных станций и огни пересекающихся над центром воздушных трасс. Пухлый бок шара матово поблескивал от скопившейся росы, временами озаряя облака бегущей строкой рекламы. Это совсем не походило на полет на аэрокаре: так тихо, неспешно, словно кто-то качает тебя в гигантских ладонях.
В темноте светлые, прозрачные днем глаза Лауры сделались почти черными. Марк помнил, как легко они меняют цвет – от серого с легкой зеленью до нефритового и темнейшего агата. Таким непостоянством обладают глаза приморских девушек, но Лаури родилась далеко от побережья. Иногда Марку казалось, что внутри Лаури плещется собственное море, недоступное никому. И губы, скрытые сейчас маской, у нее неправильные – верхняя тоненькая, строгая, а нижняя припухлая и капризная… Мысль о губах была уже совсем лишней, и тогда Марк решился.
– Мне нужно тебе что-то сказать…
– Мне нужно тебе что-то…
Они произнесли это почти одновременно и рассмеялись. У них так часто получалось.
– Ты первая.
– Нет, давай ты.
– Хорошо. – Марк положил руки на борт корзины и замолчал. Он молчал несколько минут, так что под конец Лаура нетерпеливо ткнула его кулачком в бок:
– Ну?
– Я улетаю с Земли. На несколько месяцев, может быть, дольше.
– Ты нашел работу на Периферии?
– Не совсем. Совсем нет. Так, надо кое-кого проведать…
– Всё у вас, серых братьев, какие-то тайны. Марк резко обернулся, но Лаура уже потупила глаза:
– Извини. Старая привычка.
«Если бы ты знала… Если бы я мог сказать», – подумал Марк. Но сказать он, конечно, не мог, и потому быстро спросил:
– А что у тебя?
Лаура, не поднимая головы, ковыряла многострадальную корзину.
– Давай уже, колись.
– А я тоже, может быть, уезжаю.
– Да ну? Напросилась-таки в экспедицию? Отец отпускает?
Лаура, специализировавшаяся на нейробиологии высших приматов, давно мечтала побывать в резервации катангов на Терре. Марк ощутил мгновенный укол зависти: все же она добилась своего… Лаура резко мотнула головой:
– Нет, не в экспедицию. Хотя и в экспедицию, может быть, тоже. Потом… Я выхожу замуж, Марк.
Второй раз за день Марк Салливан услышал такое, от чего жизнь переворачивается вверх тормашками. Наверное, следовало что-нибудь сделать. Например, закричать. Или сигануть с шара. Он сухо откашлялся и спросил:
– За кого?
– За Фархада.
В ответ на недоуменный взгляд Марка Лаура нахмурилась:
– Ты его знаешь. Сам же нас познакомил тогда, помнишь? На новогодней вечеринке у Пресли. Он программист, с тобой одновременно заканчивал. Ты сказал, что он гений, а он тогда заржал: «Разве что гений места, если местом считать ближайшую пивнушку».
Марк порылся в памяти.
– Фархад? Фархад-иранец?
Наверное, Лаура почувствовала в его голосе что-то такое и немедленно ощетинилась:
– Его семья из Ливана. Но тебя ведь такие мелочи никогда не интересовали.
– При чем здесь это? Да будь он хоть с Марса…
– Он не с Марса. Его родители бежали из Бейрута. И два года торчали в лагере беженцев, пока не получили вид на жительство. А его старшая сестра там умерла. И только когда она умерла, им позволили поселиться в городе и выдали разрешение на работу. Но тебя все это не интересует. Зачем нам переживать за других? Центр вселенной Марка Салливана – это конечно же сам великолепный Марк Салливан и его многочисленные несчастья.
– Так. – Марк почувствовал, что начинает заводиться. – Ты вообще сейчас о чем?
– Ты знаешь, о чем. Если тебе угодно сидеть в деревне и упиваться обидой на весь мир – кто я такая, чтобы тебе мешать?
– И поэтому ты выходишь за Фархада-ливанца?
– И поэтому я выхожу за Фархада, да. Он, по крайней мере, меня любит.
– Я тоже тебя люблю, – тихо сказал Марк.
Он смотрел на запад, где тучи постепенно рассеивались. Струну орбитального лифта можно было принять за запоздалую молнию, отвесно и регулярно бьющую в одну точку. Раз за разом, в одно и то же место…
Тогда, полтора года назад, была осень. Лил дождь. Дорожка перед домом Марка – учительским коттеджем на задворках фанорской школы – размокла, ее усыпали раскисшие дубовые листья. Машина Лаури, новенький «лексус», почему-то все не заводилась. Лаури тихо ругалась за стеклом кабины. Водоотталкивающее стекло повесило над серебристой тушей «лексуса» ореол капель. Марк стоял на пороге и говорил себе, что надо подойти, рывком распахнуть дверцу, вытащить Лаури из кабины. Обнять и заставить остаться. Он уже почти решился подойти, но тут машина завелась… Все могло бы быть по-другому…
– Нет, не любишь. – Лаури упрямо прятала от него глаза. Она как будто решала некую задачу, пыталась доказать теорему – сначала себе, а уже потом ему. – Я очень хотела в это верить. И верила… долго, до глупости долго. А потом поняла, что тебе всегда было плевать на меня. Тебе только хотелось, чтобы ради тебя, такого вот неудачливого, дочь сенатора бросила к черту все: университет, работу, отца, друзей – и потащилась на край света. И я бы потащилась, если бы ты действительно меня любил. Но ты лишь в очередной раз тешил свое самолюбие… Ты ведь понимаешь, что я права?
Теорема сформулирована, доказательство изложено. В математике Марк всегда был сильнее, но здесь ему не на что было опереться. Вот разве что на утлое дно корзины, на сто метров влажного ночного воздуха… может, кому-то этого и хватило бы, но Марк не умел летать.
– Конечно. Ты всегда права. – Он развернулся к клоуну и громко спросил: – Вниз уже можно?
– Еще пять минут, – буркнул тот. – Катаем ровно полчаса.
– И знаешь еще что? – спросила из-за спины Лаура.
– Что?
– Я не поехала с тобой еще и потому, – прозвучал задыхающийся голос, – что мне больно и обидно было бы видеть, как ты заживо хоронишь себя. Прошло бы несколько лет, и ты стал бы угрюмым отшельником и запил, как твой дед. Или начал бы подкладывать бомбы, как твой дядюшка Шеймас…
Вот этого говорить уже не следовало, и Лаура замолчала.
Шар как-то странно бултыхнулся в воздухе, словно яичный желток в скорлупе, и начал снижаться. Отчетливее затемнели древесные кроны. Листья блеснули красным, отражая кокакольное волшебство. Марк оперся о борт корзины и мрачно подумал: «А и вправду сигануть вниз, что ли? То-то будет потеха». Вместо этого он спросил:
– Что твой отец делал в Замке?
Еще не отошедшая от ссоры, запыхавшаяся и поправляющая маску девушка замерла.
– Откуда ты знаешь?
– Не важно. О чем он собрался говорить с викторианцами?
Лаура оглянулась на клоуна. Тот суетливо отвязывал веревку, которой крепилась дверца корзины. Марк оттолкнул покровителя влюбленных, схватил девушку за руку и поволок прочь от шара. Пиноккио растерянно помахал им вслед полупустой бутылкой и пошел морщинами – из шара выходил гелий.
Остановившись за сладко пахнущей купой жасминовых кустов на вершине холма, Салливан повторил вопрос:
– Что твой отец делал в Замке? Это важно. Лаура недоуменно нахмурилась:
– Я не знаю точно. Они хотят открыть в Голландии свободную экономическую зону наподобие Терры. Отец надеется, что, увидев преимущество новых технологий, люди перестанут слепо подчиняться ордену…
Марк закусил губу. Как же скверно все получалось. Если свести два и два…
Голос Лаури прервал его размышления:
– Это то, что я пыталась тебе сказать… Мы с Фархадом подали прошение о выезде. После того как поженимся, мы улетаем на Терру.
Марк вскинул глаза. Девушка попятилась.
– Что? Что еще, Марк?! Я хочу быть здорова. Хочу, чтобы у меня были здоровые дети. Неужели это так трудно понять? Ваш идиотский закон о чистоте генома… На Терре не рождаются больные дети. Если бы я родилась на Терре, я смогла бы стать фигуристкой, как мама…
– Если бы ты родилась на Терре, ты бы сдохла! – взорвался Марк. – Ты бы даже до двадцати пяти не дожила. Там же вечная война! То ее наши оккупируют, то лемуры. И успевают в первую очередь вырезать коллаборационистов и подполье, а можно не сомневаться, что твой политически сознательный папаша примкнул бы либо к тем, либо к этим…
Но Лауру было не так просто сбить с однажды взятого курса. Совсем как пятнадцать лет назад, она упрямо топнула ногой:
– Мой отец хочет сделать как лучше. Неужели в лицее тебе и вправду так промыли мозги?
Или нет, как же я не сообразила! Ведь все викторианцы и весь ваш дурацкий кодекс – это точь-в-точь ты, Марк.
Он вздрогнул. Лаура почти дословно повторила слова покойного отца Франческо… Девушка между тем продолжала, для убедительности тыкая в грудь Марка белым перчаточным пальцем:
– У лемуров лучше получаются генмодификации – к черту генмодификации, они нам не нужны, не больно-то и хотелось. Атланты давно создали пять дополнительных уровней реальности, а у нас даже простые прошивки запрещены – все равно так круто, как у них, не получится. Та же больная логика: если я не первый, то вообще никакой. Даже хуже: если другой осмелился делать что-то лучше меня, надо уничтожить этого другого. Чтобы наглец впредь не высовывался. Не смел рыпаться, не смел быть совершенней нас, мы же высшая раса… Так ваши идеологи рассуждают? А пора бы им понять, что лемурийцы нас до сих пор не прибили только из жалости. Мы же для них музей, паноптикум, животики надорвешь! Нам на практикум привозили образцы с лемурийских биокораблей, это такое вообще, до чего земной науке сто лет ползти…
Лаура еще говорила что-то, горячо и убедительно, но Марк уже не слушал. Он знал все эти доводы, сам их не раз прокручивал в голове. Нашлась бы сотня убедительных аргументов и сотня убедительных контраргументов, и все это было не важно. Важно лишь одно. И кибермозги атлантов, и пластичный геном лемурийцев напрочь убивали то, что викторианцы считали главным признаком человеческой расы – способность к телепатии. Даже отец Франческо со всеми его сомнениями ни разу не возразил против того, что именно в этом направлении должен эволюционировать род Homo Sapiens. Атланты и лемурийцы – тупиковые ветви. Их следует изолировать, а еще лучше – отсечь, как происходило уже не раз. И дело тут не в идеологии, а в самой обычной генетике…
Но сказать всего этого дочери сенатора-либерала Марк не мог и поэтому сказал совершенно другое:
– Твоего отца собираются подставить. Или убить.
– Что?
– То. Похоже, затевается новая свара. Флореан всегда был в партии мира, и сейчас их начнут выводить из игры по одному. Возможно, уже начали. Все эти разговоры насчет свободной зоны – сплошная подстава. Ему следует убираться из Рима.
Лаура снова попятилась и уперлась спиной в куст. С листьев на белый плащ полетели капли.
– Ты не можешь этого знать.
– Могу.
Наверняка он и не знал. Однако после сегодняшнего разговора в кабинете с красными занавесями и, главное, после того как Висконти прямо сообщил, каких результатов желает от расследования, догадка казалась верной…
Лаура мотнула головой, вызвав свежий водопад капель.
– Что за новая дурацкая шутка, Марк?
Прищурившись и даже приподнявшись на цыпочки, девушка вгляделась в его лицо. Марку неожиданно захотелось шагнуть вперед и обнять ее, сдавить, втиснуть в промокший куст, чтобы их окатило общим дождем. Лаура, должно быть, что-то заметила, потому что ступила в сторону и прижала ладони к маске.
– Марк… зачем ты вообще в Риме?
Эссе Марка, написанное по заданию отца Франческо, называлось «В поисках традиций: стоять на плечах титанов». Если бы викторианский орден действительно наследовал средневековым христианам, за такое сочинение лицеиста непременно произвели бы в ересиархи. Марк потянулся к шее и вытащил из-под плаща тонкую золотую цепочку. К цепочке крепился кулон в форме латинской «V», вписанной в круг. Ordo Victori. Лаура, неважно видевшая в темноте, вытянула шею – и, догадавшись даже прежде, чем сумела разглядеть цеховой знак викторианцев, отпрянула. Она не вскрикнула и не побежала, нет. Просто развернулась и медленно зашагала прочь с холма.
– Вызвать тебе машину? – крикнул ей вслед Марк, уже зная, что не получит ответа.
Глава 3
Геодец
Марка лихорадило и вдобавок немилосердно тошнило. Он с трудом поднял голову и уставился на низкий, закопченный потолок, в центре которого сияло дневным светом отверстие дымохода. От света резало глаза. В хижине кисло пахло вчерашней едой, рвотой и прогоревшими углями. Со стоном Марк сполз с лежанки и, одолев вторую комнату, вывалился через заднюю дверь в огород. Здесь он, не обращая внимания на радостный блеск утра, уткнулся лицом в кустик какой-то местной культуры – то ли брюква, то ли тыква – и его вывернуло.
Утирая рот, Марк еще некоторое время таращился на темно-зеленые кожистые листья. На землю упала тень. Молодой человек обернулся. В паре шагов стоял геодец, и за плечами его колыхалось невысокое пока солнце. Светлые, почти белые глаза геодца на загорелом лице насмешливо щурились, и весь он был невозмутим, как архангел на крыше собора.
– Я вам там, между прочим, специально для этих целей оставил горшок. Эдак вы мне весь огород истопчете. Ну что, поползли обратно?
Марк честно попытался встать и честно плюхнулся обратно на землю. Геодец, не растеряв ни капли невозмутимости, присел рядом на корточки и подставил плечо. Марк оперся рукой, и вместе они все же ухитрились подняться. С уровня брюквенного – или тыквенного – куста геодский священник казался чуть ли не великаном, но сейчас, когда он подпирал Марка, стало ясно, что ростом спаситель едва по подбородок викторианцу. Это было странно, потому что обычно геодцы те еще оглобли. Впрочем, плечо под ладонью Марка было крепким, и вздернул его непрошеный помощник на ноги почти без усилий. Неудивительно – сила тяжести на родной планете геодца, по слухам, была чуть ли не вдвое больше земной.