Глава2.Добрыня Никитич.
Вёсла монотонно били по воде, и от этого ещё сильнее хотелось спать. Было ранее утро, знать в такое время ещё спала крепки сном. Но сегодня один знатный отец разбудил своего десятилетнего сына — ни свет, ни заря, усадил в лодку и куда-то повёз. Маленький Добрыня видел, как спина отца напрягается с каждым движением, как сильные руки тянут вёсла, и те рассекают ровную водную гладь, пуская по ней рябь. Захотелось прикоснуться рукой к воде, потрогать эту рябь. Добрыня прикоснулся, рука стала мокрой и холодной. Сон всё сильнее одолевал мальчика. Время было раннее, совсем недавно только взошло солнце. Это время первых петухов, когда трава ещё была влажной от росы, когда на лугах не было ни коров, ни коз, когда мир только пробуждался к жизни, обещая долгий, полный трудов и забот день. Добрыня держался за борта лодки и засыпал, а отец всё продолжал грести в одном, известном лишь ему направлении. В такую пору в воздухе всегда витает какое-то ощущение раскрытия тайны. Того и гляди, выглянет из-за дерева какой-нибудь притаившийся зверёк, или ударит хвостом по воде перепуганная рыба. Покров тьмы только-только сошёл с неба, обнажив все его секреты, и, казалось, в такую пору можно увидеть ещё то, что скрывала ночь, и что не успело скрыться от восходящего солнца. Какого-нибудь лешего, праздно развалившегося на берегу реки, или причудливого зверя, которого никогда днём не увидишь, а может пролетит по небу в своё логово одинокий и злой Змей Горыныч. Во и ещё одна тайна в скором времени должна была раскрыться. Добрыня ещё не знал, куда они плывут, а отец перед тем, как отправиться, сказал ему следующее:
— Запомни, сын, о том, что сегодня увидишь и услышишь, никто не должен знать, кроме нас с тобой. Это будет наша тайна, раскроешь кому-нибудь, и последствия могут быть очень тяжёлые. То, что мы сегодня сделаем, запрещено церковью.
Добрыня не стал спрашивать, почему отец хочет нарушить церковный запрет. Мальчик знал уже тогда, что знатным людям позволено немного больше, чем остальным смертным. Оставалось лишь обо всём догадываться. Не понятно было, зачем отец притащил в мешке живую овцу и бросил её на дно лодки. Животное иногда дёргалось и издавало какие-то звуки, но в целом лежало спокойно у ног Добрыни. Глаза мальчика слипались, и в какой-то момент ему даже показалось, что он задремал. Но тут лодка резко ударилась о берег, и Добрыня пришёл в себя.
— Приплыли, — сказал отец, доставая мешок с овцой, — пошли.
Добрыня спрыгнул в воду, благо, что высокие сапоги позволяли ему ходить на мелкоте. От долгого сидения ноги теперь затеки и шли вяло, медленно. Отец словно этого не замечал и быстро шёл по узкой тропинке, уводящей в лес. За спиной у него висел мешок с живым грузом. В конце концов Добрыне пришлось бежать, чтобы догнать отца. И вот они оказались возле небольшой бревенчатой избы. Отец с силой постучал в дверь, долго ждать не пришлось, и вскоре изнутри послышался женский голос:
— Кто там?
— Гости пришли, дары принесли, — отвечал отец.
Дверь со скрипом отварилась, и на пороге появилась молодая женщина в ночной рубашке. Добрыня почему-то тут же уставился на её большую грудь, больше не с желанием, а с мальчишечьим любопытством. Одна грудь немного сверх меры выбралась из-под одежды, и показался наливной красный сосок. Незнакомка даже не смутилась, и, не отвлекаясь от разговора, спрятала грудь обратно.
— Хозяин дома? — спрашивал меж тем её отец.
— А вам он по какой нужде?
— Мы пришли из Новгорода, погадать на судьбу. Я — боярин Никита, сын Буслая, а это сын мой — Добрыня.
— Сейчас позову, — отвечала женщина и исчезла в помещении. А вскоре на пороге появился мужчина за пятьдесят, бородатый, морщинистый, но крепкий, и, видимо, даже злобный. По крайней мере Добрыне он тогда показался страшным и чем-то недовольным.
— Приветствую тебя, волхв, — поклонился Никита, и сын его последовал его примеру.
— И тебе привет, боярин новгородский, — слегка склонил голову чародей.
— Дочка что ли твоя? — спрашивал отец, указывая на девушку, которой уже и след простыл.
— Жена, — прищурившись, отвечал полуседой волхв, — старая чутьё стала терять, пришлось взять вторую, молодую.
— Что ж, если у неё чутьё не хуже, чем у прежней…. - отвечал Никита, снимая с плеч тяжёлую ношу.
— Не хуже, будь уверен, — заглядывал волхв в мешок, расчётливо почёсывая бородку, — несите во двор, я сейчас. Быстро всё сделаем, в обиде никто не останется, не боись.
И закрыл дверь. Никита, как и велел ему волхв, понёс связанную овцу на задний двор, и положил её на землю. Вскоре во дворе появился и сам волхв со своей молодой женой. Теперь они выглядели иначе. У него на шее висело множество амулетов, как и у неё, но она сверх того накинула странное одеяние, которое покрывало её плечи и спину, затем продолжалось на голове в виде огромного колпака в форме правильного конуса. Она держала в руке бубен, в который непрестанно била, волхв держал в руке острый кинжал.
— Именем могучего Рода, — промолвил он, и жена его замычала в такт его словам, — прошу вас, роженицы открыть мне скрытое от людских глаз, показать предначертанное.
С этими словами волхв прижал животное к земле коленом и замахнулся кинжалом.
— На кого гадать будем? — спрашивал он.
— На нас обоих, — отвечал Никита.
— Добро, — отвечал чародей и принялся перерезать жертве горло. Овца трепетала и кричала, булькая кровью, но вскоре замолчала, с этой частью ритуала было покончено. Свежая кровь растекалась по земле, а волхв уже вспарывал животному брюхо. Его жена отложила бубен, залезла голыми руками в утробу к животному и принялась разглядывать внутренности.
— Вы крещённые, христиане? — спрашивал меж тем у гостей волхв.
— Да, иначе и быть не может, — отвечал Никита.
— Да, сейчас без этого никак. Такой, видно, у нас жребий. Вся жизнь наша есть жребий. У вас ведь до сих пор в Новгород многие должности избирают по жребию?
— Избирают, — отвечал Никита, — вот и мне как-то достался белый камушек, три года был мытарем в порту.
— Мытарь — должность доходная, — сиплым голосом продолжал свои рассуждения волхв. — Вся жизнь человеческая — это жребий. Кому какая роль выпала, тот и будет её играть. И так же как в политике, люди меняются на должности, а должность остаётся. Но все, кто должность эту займёт, повторяют одну и ту же судьбу, один жребий. Будто бы один человек умер и родился заново. Но одну и тут же роль можно играть по-разному, как один и тот же жребий выпадает разным людям. Если в этой жизни судьба ваша несчастна, не печальтесь и не бойтесь смерти, жизнь всегда даёт второй шанс.
Последние слова волхв произнёс, когда жена его вдруг дико взвыла, перебирая в руках внутренности свежезарезанной овцы. По этому вою и словам волхва можно было догадаться, что она увидела очень плохую судьбу. А жена его меж тем заголосила:
— Мятежный брат…. — повторял бледный Никита, — мой брат, Василий Буслаев, погиб совсем молодым. Он был духа бунтарского, но я никогда…я никогда не посмею изменить князю и дружине.
— Она говорит лишь то, что видит, — произнёс волхв, — а ты можешь толковать это, как захочешь. Но мы должны тебе ещё одно пророчество.
— Да, про сына, про Добрыню, — с тревогой откликнулся Никита.
И жена волхва, с силой сжимая в руке тёплую овечью печень, снова заговорила не своим, грубым голосом:
— Ерунда какая-то, — произнёс Никита, — вздумал дурить нас, волхв?
И боярин грозно шагнул на старого чародея.
— Я не в ответе за то, что она говорит, — вымолвил волхв, — будущее туманно, о нём нельзя говорить ясно. Мы лишь можем догадываться, о чём это пророчество.
— И какие у тебя есть догадки?
— Трёхглавый змей. Возможно, это Змей Горыныч. У него три головы на плечах. Твой сын должен будет встретиться с ним. В конце один из них погубит другого, а, может, и оба друг друга. А кто победит, тот будет проклят. Ведь Змей Горыныч не простой чародей, он сторожит границу мира мёртвых. Никто не может безнаказанно бросать ему вызов. Но это только предположение. Я не вижу твоей судьбы, я лишь толкую то, что пифия смогла открыть.
Никита явно остался не доволен предсказанием, маленький Добрыня не беспокоился, всё происходящее его даже несколько забавляло, казалось какой-то игрой. А меж тем местность уже начал заполнять густой туман. Не видно было уже ни дома, ни реки, ни леса. Вскоре исчезла и жертвенна овца, которую волхв забрал с собой, как плату. Отец взял сына за руку, чтобы увести с собой, но тут поднялся сильный ветер, который принёс с собой крепкий, невыносимый запах чеснока.
Добрыня проснулся под могучим дубом, уже не мальчишкой, а окрепшим юным воином. Рядом с ним лежал молодой хлопец под льняным покрывалом и дышал Добрыне прямо в лицо.
— Гаврюша, Христом-богом прошу, не дыши на меня, — вымолвил боярин. Спящий хлопец его не услышал, пришлось толкнуть его локтем в бок.
— А? Что? — встревожился Гаврюша.
— Вставай, хватит дрыхнуть.
— Снова идём в атаку, владыка?
— Пока такого приказа не было. Но надо достать еды на завтрак, нас опять отправят на приступ этого мерзкого городка.
Добрыня потянулся и присел, облокотившись спиной о необъятный ствол дуба. «Кто-то падёт, будет проклят другой» — слышались ещё в голове слова пророчества. И почему сейчас ему приснилось именно это воспоминание из детства? Пока собирались на охоту, рядом появился и сотник — всадник в кольчуге, светлые волосы заплетены в косу на затылке. Добрыня, к слову, косу с утра не заплетал, и потому тёмные волосы на затылке рассеялись по спине и доставали до лопаток. Сотник не стал его за это отчитывать, к счастью, он был двоюродным братом юного боярина.
— Ты что, Кирилл, с утра уже на коне? — вопрошал его Добрыня, — неужто уже в атаку собрался?
— Вызывают меня к князю Борису, братец, — скривил лицо сотник, — может, скоро вообще все отсюда уйдём к нему на подмогу.
— Это как же так? — встревожился Добрыня, — воевали, воевали, целый месяц осаду держали, а теперь уйдём? У них же в плену Дунай Иванович, богатырь. Не гоже так, Кирилл, сколько новгородцев полегло уже от рук этих поляков?
— Сам знаю, что не гоже, — отвечал брат, — но и на польской земле нам находиться нельзя. Ещё не хватало с польским королём поссориться из-за этой собаки — пана Володарского.
— Володарский своих защищать не торопиться, пропал в Литве. С чего бы королю за него переживать?
— Ты же умный, Добрыня, книжки читаешь, по-нашему и по-гречески, а про поляков не знаешь. Здесь вся земля принадлежит королю. Поэтому Володарский и не боится за свой город и не торопится возвращаться.
Добрыня призадумался, зачесал в затылке. Действительно, про поляков он ничего в книгах не читал, да и не писали про них ничего монахи. Страна это была молодая, известно лишь было, что она ещё до крещения Руси исповедовала христианскую веру.
— В общем, гонец от князя так сказал, — продолжал Кирилл, не слезая с коня, — дней через десять Борис хочет дать бой литовскому мальчишке-королю. Если до той поры не возьмём город Володарского и ничего не придумаем, то придётся уходить и соединяться с войском Бориса.
Добрыня совсем расстроился. Столько сил было положено на эту осаду, столько знатных товарищей-новгородцев здесь уже полегло! Поляки на бой выходили редко, в основном сидели в своей крепости и отстреливались из луков. Еды у них было вдосталь, воды — целая река, которую никак невозможно было перекрыть. А где-то там за стенами томились богатыри и их воевода — Дунай Иванович. Ходили слухи, что после трагической гибели жены Володарского богатырей там регулярно подвергали пыткам: живьём снимали кожу, отрезали языки, кастрировали, но не убивали, а оставляли жить уродами на потеху своим мучителям. Видимо, боярин Володарский совсем лишился рассудка и отрёкся от Христа, хотя самого боярина как раз в городе и не было, он не появился там зимой, как обещал. Путь домой ему отрезало войско короля Романа, союзником которого и был князь Борис. Но сам Борис сражался на другом фронте, против второго противника короля. Сын киевского князя уже одержал несколько мелких побед над королём-мальчишкой и гнал войско врага в ловушку, туда, где одна река впадала в другую. Мостов на них не было, здесь войску Генриха уже некуда было отступать, он должен был дать бой. Не проходило и дня, чтобы воины маленького короля не пытались прорваться из западни. Некоторым небольшим группам это даже удавалось, и они с небольшими потерями уходили на свободу. Сил для удержания литовцев не хватало, и потому Борис стал призывать на помощь отряд новгородцев. До этого всех новгородцев он отправил обходной дорогой на город пана Володарского. Несколько сотен новгородской дружины уже отправились к Борису, теперь очередь была за сотней Кирилла. Не успел он отбыть на переговоры с князем, как появился Гаврюша с добычей. Гаврюша не был боярином, он был простым наёмником, его задача в бою состояла в том, чтобы держать щит, пока Добрыня с мечом и копьём в руке сражается. Дело несложное, за всё время наёмник лишь один раз был ранен, да и то был лишь лёгкий порез. Так же в его обязанности входило прислуживать своему боярину, одевать и снимать с него доспехи, добывать еду, устраивать ночлег и выполнять прочие мелкие поручения. Так, сейчас Гаврюша уже ощипывал подстреленную им куропатку. Добрыня, чувствуя, что у него начинает сводить желудок, принялся разводить костёр и помогать своему слуге.
— Слышал, Егорка Гнездо нашёлся? — произнёс Гаврюша.
— Это где же?
— В канаве, со вспоротым животом. Поляки обобрали его, как сороки, хорошо хоть штаны не снял. А остальное всё забрали.
— Ну так, Гнездо в том сам виноват, — отвечал Добрыня, ломая об колено сухие ветки, — всегда ходил весь в золоте и в серебре, вот эти сороки на него и налетели.
— Не понятно, зачем кишки ему выпустили, они что, думали, что он жрёт золото?
— Дурачьё жадное, эх, руки чешутся добраться до них. Десять дней всего осталось, десять дней. Постой-ка….
Гаврюша знал это выражение лица с приподнятыми бровями, какая-то мысль посетила сообразительного боярина. Хорошо бы, если это была бы идея, как закончить войну побыстрее и взять этот проклятый городок. Но Добрыня ничего не сказал и убрался прочь. Гаврюше теперь пришлось делать работу сразу за двоих. А вскоре сотня Кирилла собралась в полном составе на совет, исключая сотника. Но его младший двоюродный брат был здесь, и именно он предлагал решение, как успеть в срок взять город. Поймать окаянных сорок на их жадности, изловить на живца. Каждый новгородец имел при себе немного золота и серебра, теперь они все скинулись для общего дела. Согнали всех слуг-наёмников, нужно было торопиться. Нос у деревянной лодьи обили золотом так, что он теперь блестел на солнце. По бортам повесили щиты, обитые серебром. Даже заставили кузнеца выковать золотые шлема для воинов. Теперь корабль превратился в настоящий плавучий клад — отличная приманка для сорок. Другие новгородцы вскоре раскусили план Добрыни Никитича, оценил его и тысяцкий — Константин Добрынич. Теперь добрая половина новгородцев забралась в свои суда, но времени и их украшать уже не было. Поэтому вся надежда была только на одну лодью, в которой плыла сотня Кирилла. Целая сотня уместилась на одном судне, в основном все вместе с наёмниками понабились в трюм, прижались друг к другу так, что едва дышали. Наверху разместились тридцать витязей — по одному на каждое весло. С виду обычная лодья, только сильно перегруженная, что делало её особенно привлекательной в глазах столь жадного противника.