Существовал определенный ритуал, который повторялся из раза в раз и никогда не менялся.
И происходило все следующим образом: ребенок, как правило, терял дар речи, а присутствовавшая возле него мамаша наклонялась, снизу заглядывала Санта-Хрякусу в глаза и произносила очень многозначительным тоном, который взрослые обычно используют, когда устраивают некий заговор против детей: «Ты ведь хочешь куколку маленького лудильщика, правда, Дорин? А еще набор кухонной посуды, который видела на витрине? И книжку с кухонными аппликациями? Ну, что надо сказать?»
И ошеломленное дитя должно было прошептать:
— 'П'сибо.
После чего получало надувной шарик или апельсин.
Но на этот раз мамаше удалось произнести только:
— Ты ведь хочешь…
— СКАЖИ, ДИТЯ, А ПОЧЕМУ У ТЕБЯ РУКИ ВИСЯТ НА ВЕРЕВОЧКАХ?
Дитя посмотрело на рукава, к которым были привязаны варежки, и подняло руки.
— Ваешки, — сообщило оно.
— ПОНЯТНО. ОЧЕНЬ ПРАКТИЧНО.
— А ты наштоящий? — спросила шапка.
— А ТЫ КАК ДУМАЕШЬ? — Шапка хихикнула.
— Я видела, как твоя швинка писала!
Судя по тону, более увлекательного зрелища шапке с кисточками видеть еще не приходилось — и в ближайшее время вряд ли придется.
— О. Э… ХОРОШО.
— У нее был такой большой…
— НУ И ЧТО ЖЕ ТЫ ХОЧЕШЬ НА СТРАшДЕСТВО? — торопливо перебил ее Санта-Хрякус.
Мама вспомнила свою связанную с расходами реплику и быстренько затараторила:
— Она хочет…
Санта-Хрякус нетерпеливо щелкнул пальцами, и рот заботливой мамаши захлопнулся.
Поняв, что такой шанс предоставляется только раз в жизни, дитя стремительно выпалило:
— Я хочу амию. И башой замок с такими остиями. И меч.
— ЧТО-ЧТО? — не понял Санта-Хрякус.
— Башой меч, — поправилось дитя после некоторых раздумий.
— ХОРОШО.
«Потерянный дядюшка» подтолкнул Санта-Хрякуса локтем.
— Они должны сказать «спасибо».
— ТЫ УВЕРЕН? МНЕ ЕЩЕ НИКОГДА И НИКТО НЕ ГОВОРИЛ «СПАСИБО».
— А Сайта-Хрякусу говорят, — прошипел Альберт. — А ведь он — это ты, правильно?
— ДА. КОНЕЧНО. ГМ… ТЕБЕ ПОЛАГАЕТСЯ СКАЗАТЬ «СПАСИБО», МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК.
— 'П'сибо.
— ВЕДИ СЕБЯ ХОРОШО. ЭТО ЧАСТЬ СОГЛАШЕНИЯ.
— Лано.
— ЗНАЧИТ, МЫ ЗАКЛЮЧИЛИ КОНТРАКТ. — Санта-Хрякус потянулся к мешку и достал оттуда…
…Очень большую модель замка с остроконечными коническими крышами на башнях, словно созданных для заточения принцесс…
…А также коробку с несколькими сотнями рыцарей и воинов в ассортименте…
…И меч. Он был добрых четыре фута в длину, и кромка его ослепительно блестела.
Мамаша от удивления открыла рот.
— И это вы называете детскими игрушками?! — завопила она. — Но это же опасно!
— ЭТО МЕЧ, — возразил Санта-Хрякус. — ГДЕ ТЫ ВИДЕЛА БЕЗОПАСНЫЕ МЕЧИ?
— Она маленькая девочка! — заорал господин Крохобор.
— МЕЧ — ОЧЕНЬ ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ ШТУКА.
— А если она случайно порежется?
— ИСТИННОЕ ПОЗНАНИЕ ПРИОБРЕТАЕТСЯ ЧЕРЕЗ ОПЫТ.
«Потерянный дядя» что-то прошептал ему на ухо.
— ПРАВДА? НУ ЧТО Ж, ПРИДЕТСЯ ПОВЕРИТЬ НА СЛОВО. В КОНЦЕ КОНЦОВ, КТО Я ТАКОЙ, ЧТОБЫ СПОРИТЬ?
Лезвие стало деревянным.
— И все остальное ей тоже не нужно! — воскликнула мамаша, хотя недавние слова ее дочки свидетельствовали об обратном. — Она ведь девочка! И я… я не могу позволить себе такие шикарные игрушки!
— НО ЭТО ЖЕ ПОДАРОК, — несколько озадаченно произнес Санта-Хрякус.
— Подарок? — не поняла мать.
— Подарок? — с ужасом переспросил Крохобор. — Нет! Это наш товар! Какое право ты имеешь раздаривать его направо-налево?! Мы тут деньги зарабатываем, а не подарки да… Ну, то есть… да, конечно, страшдество, детям надо дарить игрушки, — быстро поправился он, поняв, что на него с изумлением смотрят люди. — Но сначала их надо купить, понимаешь? Я имею в виду… ха-ха. — Он нервно засмеялся, все четче осознавая, что происходит нечто странное, и чувствуя на себе подозрительный взгляд «Потерянного дядюшки». — Игрушки ведь не делаются волшебными эльфами, живущими у Пупа, ха-ха-ха…
— Вот именно, — глубокомысленно произнес «дядюшка». — Только маньяк может дать эльфу стамеску, если, конечно, не хочет, чтобы ему на лбу вырезали его инициалы.
— Значит, все это бесплатно? — резко спросила мать Дорин, наотрез отказываясь уходить от центральной темы разговора.
Господин Крохобор беспомощно посмотрел на игрушки. Они определенно не были похожи на те, что хранились у него на складе.
А затем он попытался повнимательнее рассмотреть нового Санта-Хрякуса. Каждая клетка его мозга твердила, что это веселый толстячок в красно-белом костюмчике.
Ну… почти каждая. Некоторые клетки, более прозорливые, сообщали, что глаза на самом деле видят нечто иное. Правда, что именно — тут глаза и клетки никак не могли сойтись во мнениях. А еще пара клеток просто взяла и отключилась.
— Гм… Кажется, да, — процедил господин Крохобор сквозь зубы.
Несмотря на страшдество во всех зданиях Университета кипела лихорадочная деятельность. Волшебники в любом случае [16] не ложились спать рано, но сегодня в самую полночь должен был начаться Страшдественский пир.
Об истинных масштабах Страшдественского пира можно было получить представление из того факта, что легкой закуской в Незримом Университете назывались три-четыре блюда, не считая сыров и орешков.
Некоторые волшебники начинали практиковаться загодя. Декан, в частности, теперь мог поднять на вилке двадцатифунтового индюка. Ожидание полуночи только придавало здоровую остроту профессионально отточенным аппетитам.
В зданиях царило приятное ожидание, слюнные железы уже шипели в предвкушении, заранее подбирались пилюли и порошки, которые через несколько часов могли понадобиться для отражения контратаки скопившихся чуть ниже грудной клетки и воюющих друг с другом восемнадцати блюд.
Подняв воротник балахона, Чудакулли вышел на снег. В окнах факультета высокоэнергетической магии горел свет.
— Ну, не знаю, не знаю… — пробормотал аркканцлер. — Ночь перед страшдеством, а они ещё работают. Это ненормально. Страшдество ведь… Вот когда я был студентом, к этому времени я уже успевал дважды протрезветь…
На самом деле Думминг Тупс и его группа студентов-исследователей подготовились к встрече страшдества. Они украсили Гекс веточками остролиста, а на большой стеклянный купол, под которым находился главный муравейник, надели бумажную шляпу.
Чудакулли казалось, что при каждом его посещении что-то новое появлялось в… механизме, думающей машине — или как там еще называли эту штуковину. Иногда всего за одну ночь таинственный прибор самостоятельно перестраивался. А иногда, по словам Думминга, Гекс составлял и выдавал планы того, что ему требовалось. Как правило, от этой штуковины у Чудакулли по спине начинали бегать мурашки. Впрочем, сегодня мурашки принялись скакать особенно оживленно: перед странным прибором сидел казначей. На мгновение Чудакулли даже думать забыл о всяких грибных гномиках.
— А ты что здесь делаешь, старина? — осведомился он. — Ты же должен быть у себя в комнате и интенсивно прыгать, освобождая побольше места в животе. Сегодня ведь Страшдественский пир, помнишь?
— Ура всему розовому, синему и зеленому, — откликнулся казначей.
— Э… мы думали, что Гекс может… ну… помочь, сэр, — сообщил Думминг Тупс, считавший себя символом разумности Незримого Университета. — Решить проблему казначея. Мы думали, это будет ему хорошим подарком на страшдество.
— О боги. У казначея нет никаких проблем, — сказал Чудакулли и похлопал бесцельно улыбавшегося человека по голове, одновременно произнося одними губами слова «совсем сбрендил». — Немного рассеян, и все. Я сказал: «НЕМНОГО РАССЕЯН», да? Неудивительно: он столько времени проводит, складывая эти числа. На свежий воздух и не выходит. Я сказал: «МАЛО БЫВАЕШЬ НА СВЕЖЕМ ВОЗДУХЕ, СТАРИНА!»
— Мы подумали, может, ему хочется с кем-нибудь поговорить… — растерянно промолвил Думминг.
— Что-что? Но я с ним постоянно разговариваю! Стараюсь как можно меньше оставлять его наедине с собой, — пожал плечами Чудакулли. — А то он сразу начинает хандрить.
— Э… да… определенно, — дипломатично заметил Думминг. Он помнил казначея как человека, который считал очень веселым времяпровождением поглощение яйца всмятку. — Итак… э… но мы попробуем еще раз, хорошо? Ты готов, господин Динвидди?
— Да, спасибо, зеленый и немного корицы, если не затруднит.
— Интересно, о чем он будет разговаривать с машиной? — мрачно сказал Чудакулли. — У этой штуки и ушей-то нет.
— На самом деле мы сделали одно ухо, — возразил Думминг. — Э…
Он показал на большой барабан в лабиринте трубок.
— А это не слуховая ли труба Ветром Сдумса торчит оттуда? — подозрительно осведомился Чудакулли.
— Она самая, аркканцлер. — Думминг откашлялся. — Тут такое дело: звук распространяется волнами…
Неожиданно вспомнив, что разговаривает с волшебником, Думминг осекся. Предугадать ход мыслей Чудакулли было довольно просто: раз «волны» — значит, «море». А дальше начнется бессмысленный спор, каких случалось уже немало. Возникнет очередное бездонное недопонимание, которое всегда возникало при попытке что-либо объяснить аркканцлеру. Наверняка будут помянуты «прибой», «песок», а то и «мороженое»…
— Все происходит при помощи магии, аркканцлер, — поправился Думминг, отказываясь от борьбы.
— А, понятно, — несколько разочарованно произнес Чудакулли. — Значит, никаких там сложностей с пружинками, шестеренками и трубочками?
— Никаких, сэр, — кивнул Думминг. — Простая магия. Правда, достаточно передовая.
— Все понятно. И каков ее итог?
— Геке может слышать все, что ты ему говоришь.
— Интересно. Значит, не надо пробивать дырки в картонках и нажимать на клавиши, чем вы тут постоянно занимаетесь?
— Я сейчас все продемонстрирую, сэр, — пообещал Думминг. — Так, Адриан, инициализируй ГБР.
— Как это? Как это? — заинтересованно спросил Чудакулли из-за его спины.
— Это значит… ну, потяни главный большой рычаг, — неохотно пояснил Думминг.
— А, ГБР куда короче. Разумно, разумно… — Думминг вздохнул:
— Совершенно согласен, аркканцлер.
Он кивнул одному из студентов, который потянул красный рычаг с табличкой «Не тянуть». Где-то внутри Гекса пришли в движение шестеренки. Маленькие заслонки перед муравейниками открылись, и миллионы муравьев побежали по паутине стеклянных трубок. Думминг принялся стучать по деревянной клавиатуре.
— Никак понять не могу, как ты помнишь, что надо делать, — покачал головой Чудакулли, наблюдая за его действиями с некоторым оттенком изумленного интереса.
— В основном я действую интуитивно, аркканцлер, — ответил Думминг. — Хотя следует затратить определенное время на начальное обучение. Итак, казначей, — добавил он, — в принципе, уже можно что-нибудь сказать…
— Он говорит: «СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ, КАЗНАЧЕЙ!» — услужливо прокричал Чудакулли прямо в ухо казначею.
— Штопор? Это ж перышко, говорила няня, — откликнулся казначей.
Внутри Гекса что-то закрутилось. В дальней части комнаты неуклюже начало вращаться модернизированное водяное колесо, увешанное бараньими черепами.
Гусиное перо, закрепленное в переплетении пружин и направляющих, принялось выводить буквы:
«+++ Почему Ты Считаешь Себя Перышком? +++»
На мгновение казначей замешкался, а потом ответил:
— Знаешь, у меня есть своя ложка.
«+++ Расскажи Мне О Своей Ложке. +++»
— Э-э… она маленькая…
«+++ Твоя Ложка Тебя Беспокоит? +++»
Казначей нахмурился. Но затем ожил.
— Оп-ля, а вот и господин Студень! — воскликнул он, но как-то не очень воодушевленно.
«+++ Как Долго Ты Был Господином Студнем? +++»
Казначей аж взвился.
— Ты что, издеваешься надо мной? — выкрикнул он.
— Поразительно! — воскликнул Чудакулли. — Эта штуковина все-таки его достала. Получше пилюль из сушеных лягушек будет! Как тебе это удалось?
— Э… — смутился Думминг. — Так получилось…
— Поразительно, — повторил Чудакулли, выколачивая трубку о наклейку Гекса с надписью «Муравейник Inside». — Значит, эта штука — искусственный мозг?
— Можно выразиться и так, — осторожно заметил Думминг. — Конечно, Гекс не умеет мыслить. Совсем нет. Это просто кажется, что умеет.